Никита в полном раздрае еще немного побродил возле бунгало, вдруг кого-то еще принесет, а потом вернулся к себе, завалился в кровать и уснул, как убитый, не обращая внимание на горестные вздохи и всхлипы с другой стороны кровати.

Но Никите было безразлично, он сам поражался этой холодности, откуда, ведь совсем недавно все было по-другому? Между ними была любовь, страсть, а теперь в голове была одна Саломия. В коротеньких шортиках, смеющаяся, запрокидывающая голову так, что волосы шелковым водопадом струились по спине. В полосатом «морском» купальнике с таким верхом, что все окружающие мужчины дружно поворачивали головы вслед, подобно магнитной стрелке на компасе. Или в облегающем платье, танцующая с Джованни на танцполе бара, пока Никита в бессилии сжимал кулаки за соседним столиком.

На следующий день Никита оплатил Марине спа-процедуры какой-то сумасшедшей релакс-программы, отвалил за нее денег, как дома за годовой абонемент, зато получил свободу с обеда и до самого вечера. Саломия после обеда спряталась в номере, как мышка в норке, Никита, убедившись, что никто не планирует ей мешать, вернулся к себе и неожиданно вырубился, а когда открыл глаза, солнце уже стояло низко над горизонтом.

Он проверил, дверь в бунгало жены была заперта, и Никита направился к океану. Выйдя на пляж, увидел прыгающего американца с фотокамерой — профессиональной, внушающей уважение, — но когда увидел объект съемки, у него даже в голове помутилось. Смотрел, не в силах отвести взгляд, а перед ним прямо в воде, у самого берега, оперевшись на локоть одной руки и закинув за голову другую руку, лежала Саломия.

Она была в платье, том самом, облегающем, из тонкой ткани. Сейчас ткань намокла, облепила тело, и оттого все его очертания легко угадывались, а волны продолжали ласкать и обволакивать ее безупречные длинные ноги, и Никита понял, что завидует им. А еще он понял, что больше не может ждать и смотреть, не может и не станет этого делать.

Он очень медленно и спокойно подкатил джинсы — медленно, чтобы взять себя в руки и не разбить камеру о голову «молодожена», — затем ступил в воду, подошел к Саломии и, подхватив ее под руки, рывком поставил на ноги.

— Зе энд, — повернулся к опешившему американцу, а потом повел — точнее, потащил — упирающуюся девушку, не обращая внимания на возмущенные выкрики баскетболиста-фотографа.

Глава 21

Саломия узнала его сразу, по щиколоткам, как только перед ней вдруг появились ноги в подвернутых джинсах, ей даже голову не нужно было поднимать, она и так поняла, что это Никита. Слишком заполнены были ним последние дни, слишком часто пересекались их взгляды, слишком откровенными они были. И не только с его стороны.

Наверное, сама атмосфера острова этому способствовала, казалось, вокруг все было пропитано любовью, желанием, страстью. Может, сказывалась удаленность от цивилизации, но Саломия чувствовала эти невидимые флюиды, окутывавшие остров, в ней просыпалось что-то прежде неведомое, неизвестное, росло и выплескивалось наружу.

Она не умела флиртовать, принимать ухаживания мужчин, кружить головы — все это было не о ней, Саломия даже учиться не пыталась никогда, а здесь сама не понимала, что в ней нашли все эти мужчины, которые смотрели с таким вожделением, будто перед ними не Саломия, а настоящая роковая женщина, вдребезги разбивающая мужские сердца. И она продолжала играть, выпуская изнутри другую себя, совсем незнакомую ей Саломию.

Зато Никита как будто понимал, что это не всерьез, он просто принимал ее правила игры. Понимал, что Саломия дразнит его, и эти вьющиеся возле нее мужчины тоже не всерьез, а ее изумляло то, как легко у нее все теперь получалось. И каким лишним для нее все это было.

Саломия честно постаралась сблизиться с Джованни, но у нее даже поцеловаться не получилось. Губы Джованни были мягкие и влажные, он касался ее осторожно, а ей хотелось других, крепких, сухих и горячих, что жарко впивались в нее, унося куда-то ввысь и напрочь отключая сознание. И такие губы были только у одного мужчины — ее мужа.

Саломия наблюдала за ним иногда из-под опущенных ресниц, иногда в открытую — Никита тот даже не давал себе труд скрывать, что следит за ней. Куда бы она ни направлялась, очень скоро там оказывался ее муж, будто в него был вмонтирован радар, настроенный на Саломию. Его глаза то сканировали, как рентген, то откровенно ощупывали, в такие моменты ей на полном серьезе хотелось прикрыться руками. Она чувствовала, что они оба слишком близко подошли к той грани, ступив за которую уже мало что будет иметь значение, каждая минута, каждая секунда была наполнена томительным ожиданием, которое в итоге просто не могло не закончиться полной и взаимной капитуляцией.

И Марина точно не будет помехой, она как будто съежилась, стала совсем незначительной и незаметной, и Саломия сама искренне удивлялась, почему так ревновала к ней Никиту. Где бы они не были, он смотрел только на Саломию, и Марина это видела, это только слепой бы не увидел. Саломия и хотела бы ее пожалеть, но не могла. Она вообще ничего не смогла бы, вздумай она сопротивляться, будто их с Никитой закручивала гигантская воронка, и момент, когда они окажутся внутри — это только вопрос времени.

Когда ее подхватили под руки и выдернули из воды, она даже пискнуть не успела, потому что знала, он пришел за ней, это и пугало ее, и одновременно завораживало. Никита в глаза не смотрел, перехватил за локти и потащил прочь от берега. Она отчаянно упиралась, ноги зарывались в нагретый песок, а Елагин лишь перехватывал руки, чтобы было удобнее держать.

— Отпусти меня, немедленно, — задыхаясь, потребовала Саломия, — что ты себе позволяешь?

— Я позволяю? — Елагин и правда выглядел ошалевшим. — Разве это я разлегся там в воде практически голым перед этим оборзевшим америкосом?

— Он попросил меня, Никита! Мы договорились, что я буду позировать для его фотосессии, а потом он будет позировать для меня.

— Пусть скажет спасибо, что я не разбил камеру о его поганую морду. Я и так сделал для него все, что мог.

Саломии стало смешно, Никита ревнует ее к Стивену? Она постаралась, чтобы это звучало примирительно:

— Никита, я же объяснила тебе, Стивен гей, я не смогла бы заинтересовать его даже если бы очень захотела.

Никита хотел что-то сказать в ответ, но передумал и потащил ее дальше. Саломия вновь принялась тормозить о песок:

— Да отпусти ты меня! Куда ты меня тянешь?

— В номер.

— Но я не хочу в номер! — она изо всех сил уперлась ногами, не давая Никите сдвинуть ее с места. Он остановился, с минуту в упор разглядывал Саломию, а потом хрипло выдохнул и сказал негромко, глядя ей в глаза:

— Я хочу.

И она рухнула в эти глаза, утонула в их синеве, даже не пытаясь побарахтаться на поверхности, уцепиться хоть за что-нибуть, чтобы вынырнуть, опомниться, убежать… Кажется, она даже сказала «да», загипнотизированная его взглядом, но Никита никакого ответа и не ждал, вновь схватил ее за локти и потащил дальше. Больше Саломия не сопротивлялась.

В бунгало он ее практически втолкнул, на ходу срывая мокрое платье, а потом вдавил в стену, сжимая затылок и обжигая губами ее губы, кусая шею, как изголодавшийся хищник. Саломия сама протянула руки к поясу его джинсов, но пальцы путались, у нее не получалось их расстегнуть. Никита подхватил ее и поднял, продолжая вдавливать в стену, похожие на укусы поцелуи поползли вниз, и тогда она испугалась. Наверное, это не лучшее место для первого опыта?

Обхватила его лицо руками и поразилась, каким отсутствующим и мутным был взгляд практически черных глаз. Он ее вообще слышит? Легонько встряхнула для верности, взгляд стал более осмысленным.

— Никита, — шепнула она, — не здесь…

На удивление он услышал, кивнул и, продолжая удерживать ее на весу, пошел в спальню. Ей казалось, он сейчас швырнет ее на кровать и сам навалится сверху, но нет, и, коснувшись спиной прохладных простыней, Саломия сама притянула Никиту к себе. Он целовал ее все так же жадно и безудержно, она цеплялась то за плечи, то за спину, отвечала на поцелуи и сама его целовала. И все было так гармонично и правильно, как будто это не их первый раз, будто они хорошо знают друг друга, как… как давние любовники!


Вот только как теперь сказать Никите, что для нее это впервые? Да и услышит ли он ее? И нужно ли, чтобы он услышал… Саломия прекрасно помнила, как Никита отзывался о девственницах в разговоре с отцом, им сейчас так хорошо, а она своим признанием только все испортит. А если он узнает потом, какая уже будет разница? Саломия поняла одно, она не сможет ни с кем другим, не потому, что ее первым мужчиной должен был стать Никита, а потому, что это был любимый мужчина.

Нет, она ничего ему не скажет. Она так много читала, как это бывает, конечно, ей было интересно, очень много говорилось, что у всех проходит по-разному, иногда даже совсем безболезненно, и следов может не быть. В крайнем случае можно соврать, что у нее месячные, ведь Никита сам не знает, как это бывает…

Зато тяжесть его тела просто сводила с ума, его жесткие, рваные ласки будили совсем незнакомые ощущения, изнутри, из самых глубин поднималась волна, заполняющая каждую клеточку от кончиков пальцев на ногах до кончиков волос. У нее все получится, все пройдет хорошо…

Саломия обняла впившегося в ее шею Никиту, лаская пальцами затылок, ее вдавило в постель, а потом тело пронзила такая острая боль, что она не смогла сдержаться и вскрикнула. Захотелось столкнуть с себя Никиту, но сильное мужское тело придавило так, что она едва могла дышать. Внутри жгло как раскаленным железом, и слезы потекли сами собой.

— Никита, пожалуйста, мне больно, — прошептала, но он не слышал, он был где-то в другом измерении, а достучаться туда она не могла. Чтобы не кричать, сжала зубами запястье и вцепилась в простынь. Это когда-то закончится, ей оставалось только ждать.