— Каким боком к тебе Беккер, Никита? Не связывайся с этим говнюком.

— Это он ее спас. И он сказал, что я нанял Ермолаева.

— Твою ж… Так вот почему она тебе мстила. Я понял, все будет сделано по высшему разряду, надо будет, организуем анонимный звонок и заблокируем аэропорт. Ты только там не гони, Никитка, у тебя теперь сын, — не удержался на прощание от нотаций лучший друг и отключился. Он все сделает, что можно, лишь бы они еще не улетели…

«Восемнадцать, девятнадцать, двадцать…».

Чтобы попасть в аэропорт, нужно либо пересечь город по прямой, либо выворачивать на объездную, Никита подумал и направил Хаммер в сторону города. Топил до двухсот, заставляя себя сосредоточиться на дороге, но мысли все время расплывались, их затягивало пеленой, как и саму трассу, несущуюся навстречу в лобовую.

Он так мучительно придумывал себе семью, а в это время его настоящая семья была рядом, всего-то стоило скрутить одной рукой тонкие запястья, а второй сдернуть повязку. У него было столько возможностей, но он как последний мудак все...

Они же Новый год вместе встречали, Мия спала с ним рядом, возле его руки, Никита взвыл и с остервенением стукнул по рулю. А ведь когда потом укутывал ее пледом, было искушение снять этот чертов намордник, так нет же, корчил из себя порядочного, довыделывался…

Перед глазами мелькали кадры, сливающиеся в бесконечный калейдоскоп — Сальма, следящая за ним из-под опущенных век, Сальма, наблюдающая из окна, Сальма, пристально изучающая его будто под прицелом. Он сравнивал ее с Мией, постоянно сравнивал, так почему же это предательское сердце, что сейчас едва подает признаки жизни, ничего ему не подсказало? И где были его глаза?

А потом с горечью признавал, что на самом деле сходства было немного. Движения Сальмы, резковатые и сдержанные, нисколько не походили на плавные, грациозные движения его Саломии. Сальма выбирала объемную бесформенную одежду, в которой никак не напоминала его тоненькую изящную девочку, и Никита понимал, что она это делала нарочно. Пряталась от него, потому что не доверяла, потому что злилась, потому что считала предателем. И поэтому забрала у него не только себя, но и сына.

Он очень старался не думать о Даньке, чтобы совсем не рассыпаться, только проклятая память тут же выуживала худенькие плечи, счастливую улыбку и распахнутые, полные обожания глаза его — его! — мальчика. Они сходу прилепились друг другу, как так вышло, Никита не понимал, но теперь это казалось само собой разумеющимся.

Вновь лобовое стекло заволокло пеленой, Никита даже дворники включил, пока не дошло, что они не помогут. Его родной сын похож на него, как ксерокопия, и только такой долбодятел как Елагин мог решить, что это совпадение. Мать вон сразу почувствовала, с какой тоской она смотрела на внука, почему он не прислушался к своим и ее ощущениям, почему не плюнул на условности и втихую не сделал тест ДНК? Он больше месяца потерял, проводя время со своим ребенком и думая, что тот ему чужой.

«Двадцать три, двадцать четыре…»

Никита вспомнил запах своего сына, и его затрясло. Чуть было не развернул Хаммер, чтобы вернуться и вломить еще Вадиму, но справился с искушением. Вдавливал педаль газа и думал, думал, думал… Почему Саломия так внезапно решила вернуться в Америку? Они ведь обо всем договорились, оставалось подписать контракт, и Саломия снова стала бы его женой. Она была согласна, почему передумала?

Саломия любит его, теперь Никита был в этом уверен, до сих пор любит, что бы о нем не думала. Он хорошо помнит ту ночь, когда она пришла к нему, сама, и Никита узнал ее, хоть перед этим напился — с ней же! — а потом решил, что его Мия ему снится. Она пришла, и стоило протянуть руку и включить светильник, или на худой конец подсветить телефоном, все закончилось бы еще там, на Мальдивах, на их острове, откуда они привезли Даниэля.

Никита зажмурился и приложился лбом об руль. Бессмысленно разъедать себе душу, без конца прокручивая их встречи и жалея об упущенных возможностях. А Саломию он просто спросит, почему она так резко и без объяснений от него сбежала.

Впереди замаячила патрульная машина, Никита, опомнившись, начал сбрасывать скорость, но ему уже дали знак остановиться, и он прижался к обочине.

— Сержант Петренко, — скорее по привычке козырнул подошедший патрульный, — нарушаем?

Никита нетерпеливо кивнул, он заранее со всем был согласен, лишь бы побыстрее.

— Скорее, сержант, я опаздываю.

— За смертью своей летишь, как угорелый? — насмешливо спросил сержант, но Никите было не до шуток.

— За сыном. И женой. Восемь лет не видел, — мотнул головой Елагин и достал бумажник. — Мужики, будьте людьми, я их тогда похоронил, а сейчас мне успеть надо. Некогда мне бумажки оформлять, возьмите, сами штраф заплатите, а я поеду.


Он выгреб все деньги, что были. Сержант переглянулся с подошедшим напарником.

— Там пробки по городу, — с сомнением качнул головой напарник, Петренко вздохнул и решительно скомандовал:

— Тогда по машинам. Раз такое дело, поехали, а штраф мы на электронку пришлем, да, Юрий Николаевич, проведем Никиту Александровича?

— Та шо ж мы, звери какие? — пожал плечами Юрий Николаевич. — Поехали.

«Двадцать семь, двадцать восемь…»

При въезде в город на полицейской машине включилась сирена, и так они и гнали по городу — впереди дорожная полиция с воющей сиреной, за ними — Елагин на Хаммере. У аэропорта уже ждал Димка.

— Все нормально, они здесь. Официальная причина задержки — неблагоприятные погодные условия. Они в самолете. Доступ на поле оплачен, так что езжай.

— Спасибо, Димыч, — Никита газонул, снежный шлейф взметнулся из-под колес и заискрился в лучах солнца, сияющего на по-весеннему синем небе.

Ему пришлось оставить Хаммер у кромки поля, Никита сразу увидел Airbus Фон-Росселей — он по-прежнему не мог увязать эту фамилию со своей Саломией, потому что она Елагина, была и будет. Сначала шел, а потом перешел на бег. Ему даже не было интересно, сколько заплатил Димыч за то, чтобы не убирали трап. Или это заслуга Беккера?

Он оттеснил бортпроводницу, вломился в салон и застыл, увидев хрупкую фигурку. Без повязки, с распущенными волосами, она вскинула голову, а затем испуганно попятилась. Тонкие кисти взметнулись, прикрывая лицо, а Никита упирался руками в дверной проем и смотрел в серые, живые глаза своей Саломии. Кровь запульсировала в висках, а потом взорвалась внутри, разнося в пепел пустые, бесполезные и бессмысленные восемь лет.

«Тридцать».

Никита сделал шаг, потом второй, а потом завис над ней, наклонившись как можно ниже, и ему казалось, что все это происходит в какой-то другой, параллельной реальности. Буквально в нескольких сантиметрах его Саломия замерла в ожидании, в ее распахнутых глазах плескался неприкрытый страх. Такая пахнущая, такая родная… И напуганная.

Никита шумно вдохнул несколько раз, втягивая ноздрями одуряющий тонкий запах, накрыл ее ладони, а потом осторожно отнял руки от лица и опустил вниз. Рубцы были точно такими, как на рисунке, он даже знал, какие они наощупь. Саломия отшатнулась, закрыла глаза, а у него все обвалилось внутри от одного вида ее вздрагивающих игольчатых ресниц.

— Убегаешь? — его голос был слишком чужим и сиплым. — Я предатель, да?

Она ничего не ответила, значит да, предатель. Никита медленно опустился на колени, крепко обхватил ее талию и вжался лбом в живот. Почему она так дрожит? Неужели и правда боится?

— Почему ты меня все время бросаешь? — он потерся щекой о мягкую ткань ее кашемирового платья и прижался губами, вот так бы и стоять перед ней на коленях вечность, но нужно говорить, ей нужно все рассказать.

И вдруг его коснулись длинные пальцы, сначала несмело взъерошили затылок, потом принялись гладить и перебирать волосы на макушке, Никита задрал голову и будто в кипяток окунулся. Саломия смотрела и улыбалась, и тогда он тоже слабо улыбнулся, сжав руки еще сильнее.

— Я боялась, Никита, боялась, что увидишь меня и разлюбишь. Я не хотела, чтобы ты видел меня такой, думала успею к нашей… очередной свадьбе, а операцию отложили на год, — ее голос стал хриплым, но разве ему не все равно?

— Это был рекламный ролик, Мия, — глухо сказал Никита, продолжая тереться теперь уже подбородком, — я обсуждал по телефону долбаный рекламный ролик, какие-то масла, а эти дебилы всунули туда женщину с ребенком. Беккер знал…Как ты могла, Мия, как ты могла обо мне такое подумать, я ведь тебя так любил?..

И тут он увидел как расширились серые глаза, в которых отразился настоящий ужас, пальцы вцепились ему в затылок, и Никита внезапно осознал, что его Мия действительно ничего не знала. Она простила его, доверила сына, согласилась выйти за него замуж и рожать ему детей, считая его убийцей и подонком! А он боялся, что она не поверит, хоть у Беккера и записан весь разговор, но мало что можно подделать…

— Мия, — он отпустил ее и схватил за руки, — послушай…

— Мама, — раздался за спиной дрожащий детский голос, и Никита чуть не застонал от отчаяния. Он так не хотел напугать своего мальчика, но кажется, у него ничего не вышло, — мама, давай не будем уезжать от Никиты!

— Иди сюда, — обернулся, выпустил руки Саломии и притянул Данила за плечи, глядя перед собой невидящими глазами, — я не Никита, сынок, слышишь? Я отец твой, твой настоящий папа.

Мальчик продолжал удивленно таращиться, а потом перевел взгляд на мать.

— Мам?

Саломия обвила себя руками и кивнула. И тут лицо Даньки озарилось такой неподдельной радостью, что у Никиты остановилось дыхание.

— Правда? Значит я буду такой большой как ты? И уши у меня обратно прижмутся! Я же думал, ты меня просто утешаешь! — он с силой обнял Никиту за шею, а тот хватал ртом воздух, чтобы не задохнуться от захлестнувшей его лавины щемящей нежности, которую можно было теперь не прятать, а лить всю без остатка на доверчиво прижимавшегося к нему сына, его родного ребенка.