Благо Геля могла иногда отвлекаться, от этого хищника и играть в компьютер. Жаль, только выхода в интернет у нее не было. Иначе через «Стим», Геля могла бы попробовать связаться со своими знакомыми игроками и попросить их временно забрать Ингу себе, потому что Маша, так и не откликнулась.

Геля покосилась на блондина, который так увлеченно что-то печатал в своем ноуте, и подумала узнать у него о Маше. Вдруг она все еще у Лисовского, и у нее сейчас тоже, нет возможности вырваться? Она только хотела открыть рот, как прозвенел телефон блондина, посмотрев на номер, он нахмурился, и тут же взяв его, вышел из комнаты.

Геля медленно выдохнула сквозь стиснутые зубы. Видимо само провидение отталкивает ее от разговора с блондином.

Да и сомневалась она, что он скажет ей правду.

Через несколько минут, Михен вошел в комнату с озабоченным видом, и быстро пройдя к столу, начал торопливо складывать ноутбук в сумку.

Геля сама того не осознавая ощутила легкую тревогу. Она прикусила себе щеку изнутри, лишь бы не задать вопрос, что же случилось, что у Михена такой взгляд.

Он уже подошел к двери, как неожиданно резко обернулся и посмотрел на Гелю.

– Мне нужно будет уехать по делам, скорее всего на пару дней, это очень срочно, Гель. Приезжает мой дед, мне нужно будет устроить ему встречу по бизнесу, это очень важно. Но я постараюсь, как можно быстрее освободиться, и возможно даже забегу, чтобы ты смогла пообщаться с Ингой.

Геля даже рот приоткрыла от удивления, она и не знала, что он будет перед ней отчитываться, а Михен быстро подошел к кровати, и, нагнувшись, нежно поцеловал ее в щеку и прошептал, прямо в губы:

– Не скучай.

Геле показалось, что этот легкий поцелуй обжег ее щеку, и ударил в мозг с такой силой, что его напрочь встряхнул, и вместо того, чтобы почувствовать омерзение, она ощутила возбуждение.

Дверь хлопнула, Михен ушел, а Геля еще долго пыталась стереть со своего лица, печать, оставленную мужчиной. А потом пыталась заставить себя успокоиться, но у нее никак не получалось. Мозг каждый раз подсовывал только самые возбуждающие сцены с участием блондина, вместо того, чтобы помнить о том, какой он подонок…

Геля настолько накрутила себя, что в итоге возбуждение переросло в сильное раздражение, и даже злость на саму себя и свои дурацкие чувства, и, не выдержав, она позорно разрыдалась, накрыв лицо подушкой.

Пять дней она не позволяла себе расслабляться, пять дней она заставляла себя быть начеку. И вот результат – истерика. И очень сильная истерика. Странно было то, что сознание Гели будто раздвоилось, и с одной стороны она прекрасно понимала свое состояние, но с другой остановить поток слез не могла. Будто своим поцелуем, да и обещанием того, что Михен, наконец, оставит ее в покое на целых два дня, открыло тот самый «кран», отвечающий за ее слезы и все скопившиеся эмоции, вот только напор был настолько высок, что «кран» сорвало. И как бы Геля не пыталась остановиться и прекратить истерику, как бы не увещевала и не уговаривала себя мысленно, выходило только хуже и хуже.

Организм позорно предавал ее. Геля же не робот, она живая. Боль в ноге, хоть и не такая уже и сильная уже, плохой сон по ночам, из-за этих болей, и невозможности принять более удобное положение и, конечно же, тюремщик, который практически двадцать четыре часа в сутки сидит с ней в комнате, не давая ей возможности расслабиться. Все это каждый день копилось, откладывалось где-то в подсознании девушки, а сейчас начало выплескиваться с такой силой, что снесло все ее внутренние блоки, которые она выстроила для себя.

Геля вцепилась в подушку зубами, и, не выдержав зарычала, а затем и закричала, пытаясь вытолкнуть из себя все скопившееся напряжение этих дней. В голове испуганной птахой билась мысль, о том, что блондин может внезапно вернуться, и ей надо срочно успокаиваться, но чем громче она кричала, тем хуже ей становилось.

Ее крик и всхлипывания естественно услышала медсестра.

Вбежав в комнату, женщина толком не могла понять, что происходит, а Геля не могла успокоиться и объяснить ей.

Медсестра уже хотела рвануть к выходу, чтобы оповестить охрану, и связаться с Михеном Валерьевичем, но ее подопечная вцепилась в ее руку, как клещ и не давала ей возможности выйти из палаты. Геля ведь поняла, что Лидия Дмитриевна сейчас позвонит блондину, а тот узнает, что у нее истерика. И вся ее конспирация полетит насмарку. Но объяснить, хоть что-то она сейчас не могла, открывала рот, и начинала заикаться. Геле даже страшно стало, от того, что она не может произнести ни слова.

Лидия Дмитриевна поняла, что у девушки в глазах настоящее отчаянье и паника, и ей надо как-то помочь, но отпускать ее руку Геля не желала.

Женщина растерялась.

Геля напоминала ей маленькую испуганную девочку, которую так сильно кто-то обидел и напугал, что она не в состоянии даже слово сказать. И медсестра, действуя на свой страх и риск, обернулась, и, прекратив вырываться, наоборот нагнулась и крепко обняла свою пациентку; и начала очень медленно ее раскачивать, и ласково гладить по голове и спине. Утешение и забота, подействовали на расшатанную психику Гели, словно последняя капля, капнувшая в и так уже переполненный сосуд, и она в ответ вцепилась в женщину, как утопающая в спасательный круг, и, уткнувшись в ее белый халат отчаянно с надрывом завыла.

Геля не знала, сколько она вот так цеплялась за женщину, пытаясь успокоиться, ей казалось, что целую вечность, но как ни странно, ей это помогло выплакаться, как следует, ее истерика сошла на нет, и постепенно расслабившись, девушка уснула.

Проснулась Геля уже поздно вечером. Ее разбудила медсестра для вечерних процедур и гигиены.

Лидия Дмитриевна была не только идеальной сиделкой, но еще и очень хорошим и понимающим человеком. Это Геля поняла, именно в тот момент, когда медсестра начала, как ни в чем небывало заниматься с ней повседневными вопросами, будто и не было того постыдного дневного срыва. И стоило Лидии Владимировне закрыть дверь, как Геля вздохнула с облегчением.

«Раз блондин не появился, и не пристает к ней со своими дурацкими разговорами и желанием залезть к ней в душу, значит, медсестра ему не докладывала о произошедшем», – подумала она, и, чувствуя себя намного лучше, постаралась закрыть глаза и уснуть.

На следующий день, утром, Геля, почему-то мучительно краснея, предложила Лидии Владимировне вместе с ней посмотреть фильмы, так как поймала себя на мысли, что за все эти дни, общаясь, каждый день с женщиной, она даже не пыталась с ней хоть немного сблизиться.

«Это неправильно подумала она», – вспоминая заботливые руки медсестры. Ведь Гелю с самого детского возраста, после смерти мамы, никто ни разу не утешал. Отец нашел себе новую жену, которая забирала все его внимание, не позволяя «баловать» ребенка. А, когда она вышла замуж, то тогда уже привыкла быть сильной и в любой ситуации старалась не раскисать. Вот и выходило, что последний раз Гелю утешали в далеком детстве. А эта совершенно незнакомая ей женщина почему-то уделила ей свою энергию. Вот Геля и решилась предложить ей провести день вместе.

И на ее радость, медсестра с удовольствием согласилась посмотреть вместе со своей подопечной кино. В итоге, практически весь день Геля с Лидией Владимировной смотрели старые французские и американские комедии с Пьером Ришаром, Жераром Депардье, Лесли Нильсоном, и Чарли Шином, и обе хохотали, как ненормальные над сюжетами, которые видели, несколько лет назад, не один раз. «Игрушка», «Невезучие», «Горячие головы», все части «Полицейской академии». Лидия Дмитриевна смеялась беззвучно, из-за проблем с гортанью, ну а Геле приходилось глушить свой смех в подушку.

Михен так и не появился в течение дня, но Геля не особо по нему скучала. За Ингу она уже почти не беспокоилась. Ее дочь была полна сил, разобрать всю больницу по кирпичику. И поэтому Геля была только рада, не видеть своего тюремщика, хотя бы сутки.

Как ни странно, но проснувшись утром на следующий день, Геля впервые почувствовала себя выспавшейся, ведь ночью ее треклятая нога ни разу не заставила ее скулить от боли, а кровать блондина была девственно пустой, так как Лидия Дмитриевна унесла всю его постель даже матрас с подушкой, чтобы просушить на свежем воздухе.

Когда в комнате появилась медсестра, то Геля, почти сразу же поспешила похвастаться ей:

– Вы представляете, Лидия Дмитриевна, сегодня ночью нога ни разу не болела. И я впервые за эти три недели спала, как сурок, даже ни одной слезинки не проронила!

– А что раньше она болела? – раздался какой-то неестественно холодный голос Михена.

Геля, вздрогнув от неожиданности, повернула голову в сторону двери, и увидела на пороге своего тюремщика.

«Видимо Лидия Дмитриевна не захлопнула дверь, и поэтому он так беззвучно ее открыл», – отстраненно подумала она, автоматически надевая на себя маску, которой привыкла прикрываться от блондина – искусственная улыбка, не доходящая до глаз, и бесстрастный холодный взгляд.

Михен не мог не заметить, как счастливая улыбка на лице Ангела тускнеет и словно выцветает, превращаясь в неестественную и натянутую. Ощущение было такое, словно его под дых только что ударили.

Эта неделя для мужчины выдалась невообразимо сложной. Он и не представлял, как же тяжело ему будет притворяться, и играть в молчанку с Гелей. Приходилось свое раздражение постоянно скидывать в спортзале. Да и не только раздражение… Михен и сам был в шоке, когда понял, что оказывается, у него после Гели не было ни одной женщины. Он ни разу не занимался сексом. Сначала вроде дел было слишком много, а когда появлялись близняшки, с которыми он последнее время все чаще и чаще зависал, то ему почему-то совершенно не хотелось больше с ними заниматься сексом. Да, девчонки были веселыми и бесхитростными, пожалуй, единственными девочками с кем он более-менее подружился за год своей работы. И именно с ними он любил заниматься сексом чаще всего. Но стоило ему трахнуть Ангела, как все… он будто на ней помешался. Больше никто его не возбуждал, только она – его колючий вредный ежик. Такая сильная, и слабая одновременно женщина. И за эти пять дней, что он находился с ней в одной комнате, Михен каждый раз буквально с силой себя заставлял не вспоминать о том единственном дне, когда он попробовал ее. Там на кухонном столе, ее малюсенькой квартирки.