До моего угла оставалось еще полквартала, когда я увидела заметные перемены в пейзаже: они наконец убрали забор. На новом здании я вдруг различила буквы знакомого названия, а с громадных фотографий на фасаде на меня глядели безупречные девушки с торчащими ребрами и торчащей грудью.

Я так долго мечтала, чтобы это здание открылось! Здание, на четырех высоких этажах которого расположился самый крупный в стране магазин белья.


Во мне все рухнуло. У них будет все. Качественное или хреновое, у них будет все. Я стояла у перекрестка, руки и ноги ослабли, внутри все провалилось, на груди разлеглась тяжелая влажная жаба, и даже не сразу поняла, что звук, который все повторяется неподалеку, – это звук моего телефона из сумки. Мне звонил менеджер полиграфической фирмы, ребята уже выехали ко мне с материалом.

Монтировщики приклеили снимок раньше, чем мое сомнение выразилось в просьбе не клеить его – собственно, я так этого им и не сказала. Я стояла на улице, переводя взгляд со своей пухловатой, декамероновской фигуры, со слишком художественной фотографии, слишком живописно играющей на контрасте темного интерьера и светлого, светящегося почти тела, на яркие, четкие, понятные снимки загорелых девушек в крохотном пестром белье. Они не были красивее меня, и снимки не были качественнее моего, но я проигрывала им. Я вдруг с ужасом подумала, что я, такая объемная, буду только антирекламой своему ателье. Женщины подспудно будут считать, что я шью только тем, кто не смог купить себе стандартное, то есть нормальное. Я вдруг поняла, что никто и не хочет быть изумительной или особенной. Все просто хотят быть нормальными.

И весь этот отвратительный день я провела между чтением комментариев в Фейсбуке на официальной странице их магазина – люди радовались открытию с той же нездоровой эйфорией, которая охватывала толпу на выступлении одного диктатора, – и сравнительным анализом своей и их витрин. Оказалось, они объявили о появлении марки в стране еще месяц назад. Я не знаю, почему мне не всплыла контекстная реклама, хотя и знай я наперед, я ведь никак не могла к этому подготовиться. Магазин уже начал свою работу, но торжественное открытие было запланировано позже. Они предлагали акции и скидки по случаю запуска, они надули дурацкие розовые шарики и еще приплели к своему открытию кампанию бренда, посвященную феминизму и эмансипации, как будто их одежка не стоит в производстве три копейки килограмм благодаря почти рабскому труду женщин из стран третьего мира.


Новость об открытии «Андера» разнеслась быстро, мне не пришлось сообщать о ней ни Бахти, ни Анеле. Мы увиделись в «Лангедейке» втроем сразу после работы, я заказала себе и эль, и картошку, и отбивные, и салат с сельдереем, и пирог с миндалем, и глинтвейн и кофе и ела и пила все это вперемежку. Интерьер кафе напоминал мою квартиру: темно-графитовые и темно-синие стены, высокие потолки с лепниной, молдинги и картины на стенах, гипсовые головы и сине-золотые глобусы. С тех пор как открылся «Лангедейк», я хотела ходить только туда: здесь был естественный, ненавязчивый шум ресторана, музыку они не ставили, их повар, маленькая светлая женщина с пронзительными синими глазами, готовила фантастически, и она любила готовить несколько очень разных блюд, от сытных деревенских до таких сложных, что один рецепт занимал страницы три. После крикливого нового магазина с его орущей музыкой и чрезмерным освещением темный, тихий «Лангедейк» казался не только безопасным местом, он казался местом, где все так, как и должно быть у человека разумного.

– Кора, они тебе ничем не угрожают, – сказала Анеля, опасно размахивая вилкой. – Ты подумай глубже, у тебя своя ниша, у них, как ни крути, своя.

Уверенность Анели раздражила меня, и не только меня – Бахти закатила глаза.

– Мы слишком близко находимся, – я старалась не смотреть на Анелю, – по контрасту цен на масс-маркет мои цены будут казаться астрономическими. Откройся возле меня что-то действительно дорогое, я бы заметно выигрывала.

– Свои люди знают, где искать, – продолжила линию Анеля, и я почти утопила свой нос в кружке с имбирным элем, только чтобы не заехать ей по глупой физиономии.

– Да? – сказала я презрительным холодным голосом, потому что Анеля продолжала всем видом строить из себя эксперта, будто разъясняла очевидное суетливой паникерше. – И ничего, что обо мне за весь сезон узнало несколько десятков человек, а о них за день – сотни тысяч? Что у них огромный бюджет на рекламу и без того знаменитого бренда, что люди даже не знают, зачем вообще шить белье, если можно купить его без примерок и ожидания?

Бахти и Анеля тупо молчали, и я вдруг подумала, что они сами первые и пойдут в «Андер» и тут же шмыгнут с полными пакетами за угол, чтобы не попасться мне на глаза, когда я со скорбным вдовьим видом буду глядеть на улицу, ссутулившись за допотопной швейной машинкой.

– Ты дожуй, – сказала Бахти, разозлив меня еще пуще. – Что тебе пиздец, это мы поняли.

За неделю, прошедшую с гулянки с папой Бахти, и этой пятницей у меня было слишком много мыслей и событий, чтобы я помнила о новых знаниях Юна, но он не собирался забывать о них.

– Я никогда не был женат, – начал Юн игру.

Никто не выпил.

Бахти оставалась невозмутимой – либо она отчего-то была уверена, что Юн не решится по-настоящему рассказать Ануару о Баке и бывшем муже, либо она хорошо скрывала волнение. И хотя я считала полной глупостью ее строительство счастья на вранье, я желала ей этого счастья, я знала, что среди всей ее лжи есть одно настоящее чувство: она была искренне, ужасно, по уши влюблена в Ануара.

– Что, никто из вас ни разу не вступал в брак? – Юн посмотрел на Бахти, потом на меня.

Каждый раз, когда я спрашивала у Бахти, зачем она с ним дружит и почему доверяет, она отвечала нечто уклончивое, но упорно продолжала с ним видеться, и чаще, чем того требует вежливость. Если бы Юн хотел вывести Бахти на чистую воду ради Ануара, я не могла бы не признать, что это честно. Но Юном двигало совсем другое чувство, не потребность правды: уязвленный отказами Бахти, он просто хотел лишить Ануара того, чего нет у него самого.

– Юн, пей уже. – Я забрала предназначавшийся ему эклер, откусила и положила на свою тарелку.

– Я никогда не была в секс-шопе, – сказала Анеля в свой черед, и все, кроме нее, выпили.

– Список желаний Анели можно выполнить за неделю, – сказала Бахти.

– Если бы я хотела там побывать, я бы там побывала, – ответила Анеля с вызовом.

– Там продается не так уж и много интересных вещей. – Карим встал на сторону Анели, заметив истеричные нотки в ее голосе.

– Двадцать пять вариантов одного и того же, – поддержал его Ануар.

Справедливости ради надо было сказать, что там продаются и совершенно необходимые вещи, но Анеля была на взводе. Тема ее неопытности ей порядком надоела, она метнула на Бахти злой взгляд, но Бахти в этот момент была целиком поглощена разглядыванием пуговиц на манжетах Ануара.

– Я читал в Psychologies, что неважно, как именно ты удовлетворяешь женщину, – сказал Юн.

Мне на мгновение стало его жаль. Хотя я знала от Бахти, что природа была к нему скупа (ужасная несправедливость, не хотела бы я быть мальчиком и подростком попадать в русскую рулетку бессистемного распределения тестостерона, в котором одному достается все, а другому пожизненные комплексы), неспособность неудачников понять, что они жутко палятся своими отвлеченными фразами, всегда вызывала у меня немного стыда и желание втолковать им, что у всех нас есть проблемы, и мы все их прячем, и крутыми кажутся те, кому это удается лучше других. Одной безобидной фразой Юн сообщил всем все: что он нехорош в сексе, что он переживает по этому поводу, что он ищет утешения в журналах по психологии. Статьи в этих журналах обычно выглядят примерно так: абзац важных вопросов (как прекратить разрушительный внутренний диалог? как смириться с нелюбовью матери? как раскрепоститься в любви?), представление эксперта, который сейчас на них ответит, и собственно само отсутствие ответа: «такое бывает, но это нормально, с другой стороны, следует принять и свое принятие, и хотя данные в этой связи можно расценивать двояко, мы также не можем утверждать обратного».

– Если бы это было так, я бы женилась на Коре и жили бы мы долго и счастливо, – рассмеялась Бахти.

– Какой бред, – сказал Ануар Юну. – Ладно, мой черед. Я никогда ни у кого не отбивал девушку.

Карим выпил.

– Я никогда не встречалась с иностранцами, – сказала Бахти.

Я, Анеля и Юн выпили.

– Неужели есть категория мужчин, с которыми ты, Бахти, не встречалась? – спросил Юн.

– Знаешь, Юн, популярных девушек боятся только непопулярные парни, – ответила Бахти.

– А кто сказал, что я боюсь? – Юн мгновенно завелся.

– То есть ты признаешь, что популярным тебя…

– Вот вы наверняка никогда не ходили к психологам, – перебил их Карим.

– Нет, я бы ни за что не пошла к психологу. – Бахти теребила часы. – Все, что я забыла, я не хочу вспоминать.

– Дело в том, что мы не забываем, мы лишь подавляем свои воспоминания, – сказал Карим.

– Да какая разница. – Бахти сняла часы с руки и стала их раскачивать.

– Что ты делаешь? – спросил Юн.

– Это шагомер, – Бахти закатила глаза, – у нас на работе соревнование, кто больше шагов пройдет.

– Какая ты честная, – присвистнул Юн.

– Я бы сказал – изобретательная, – улыбнулся Ануар.

– Я не верю, что можно избавиться от воспоминаний, проговорив их. – Я переместилась в свое любимое кресло с высокой спинкой.

– Если они где-то удачно лежат, лучше их вообще не трогать, – сказала Бахти.

– Мудрость Льва Николаевича Толстого переселилась в нашу Бахти. – Карим жестом показал бросить ему шагомер. – «Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем то, что там лежало бы незаметно»[21].

– Давайте играть, – сказала Анеля. – Только я не помню, чей черед.