– Хорошо. – Я улыбнулась. – И я предупрежу Бахти, чтобы она хотя бы с ним не флиртовала.

Глава 15

Была суббота, солнечная и холодная, и народ мерз, но сидел на летней площадке. Я надела сегодня узкие брюки из парчи, белую футболку, мамину необъятную шубу Москино ярко-голубого цвета – она купила ее несколько лет назад, но носить так и не стала. Я старалась не думать о погибших ради настолько непрактичной шубы животных (и будет, наверное, еще хуже, если ее съест моль). Мои черные меховые тапочки смотрелись довольно забавно с этим гламурным нарядом – мне ужасно нравилось, что время шло, а тапочки продолжали производить свой эффект.

– Не пойду я к этой пацачке[48] Хмульже на день рождения, – сказала Бахти, как только я поздоровалась с ней и Анелей и села на свое место.

– Не ходи, конечно. – Я поставила сумку на свободный стул. – У Гульжи как раз нет кавалера, проведет вечер с Ануаром. Боже, как я хочу спать. – Я подавила зевок, глаза слезились. – Я вчера не могла уснуть до четырех утра.

– Моя мама тоже вчера не спала, – ответила Бахти. – Она говорит, из-за полнолуния.

– У меня дома все всегда крепко спят, – тихо сказала Анеля. В последнее время она разговаривала так тихо, что приходилось вслушиваться. В нетребующихся ей очках с ничтожным минусом, за ноутбуком она выглядела важной.

– Расскажи мне ваш секрет. – Я так зевала, что боялась ненароком вывихнуть себе челюсть.

Анеля пожала плечами и ответила, не отрывая взгляда от экрана:

– Дело, наверное, в том, что в нашей семье все очень устают за день.

От сонливости я даже не нашлась, что ответить, к тому же ко мне подошел какой-то парень – я его не помнила, но он сказал, что мы сходили с ним на свидание когда-то пару лет назад. Я вообще не смогла его вспомнить – ни проблеска.

Анеля зализала волосы в унылый пучок – не самая выгодная прическа, когда у тебя нет ни затылка, ни лба, ни подбородка – и еще не была собрана для отмечания дня рождения Гульжи. Она делала вид, что у нее масса работы, хотя Бахти потом сказала, что Анеля успела только открыть ноутбук, посмотреть в него, пока мы разговаривали, и захлопнуть, когда собрались уходить.

Мы с Бахти уже были готовы для вечера и решили поехать вместе с Анелей к ней домой – она хотела спросить нашего совета, что ей надевать. Я любила ездить с Бахти, она вела машину плавно и хорошо, спокойно пропуская пешеходов и ни на кого не выступая, в салоне звучала приятная музыка и пахло карамелью.

Во дворе Анели росли только отдельно стоящие ели, в основном вся территория была занята самим домом и бетонными дорожками.

– Девочки, заходим, – услышали мы голос мамы Анели. – Бахтиша, ты пришла? Твое лечо с картошечкой залетает на ура.

– Мам, мы уходить собирались. – Анеля сняла жесткие остроносые туфли и хотела сразу подняться в свою комнату.

– Ничего не знаю, – детским голосом отозвалась мама.

Нам пришлось зайти на кухню. Меня втиснули между Анелей и Секенаем, Бахти – между мамой и стенкой. В одной широкой руке мама Анели держала большую серую котлету, в другой – маленькую блестящую самсу с сыром. Откусив и то и другое, она затолкала в рот редиску и глотнула фанту. Ажека, на другой стороне «мраморного» пластикового стола, уже перешла к сладкому: возле нее лежал пакет зефирок в виде грибочков, плетеная корзинка с украинскими конфетами на развес и только что нарезанный вафельный торт в шоколадной глазури. Анеля с Секенаем не отставали: пока Бахти маялась со своими локтями и ковыряла пельмени, с которых стекал кислотного цвета бульон из кубика, а я, спрятав руки под стол, печатала сообщение Кариму, что мы опаздываем, они успели разделаться с тремя упаковками фри и ведерком острых куриных крылышек.

– Анель, ай Анель, – Аже передавала по кругу остывший чай со сливками, – ты почему на шею ничего не надела? Ее сглазят, – обратилась она к маме Анели. – Карима семья нашу Анель всегда глазит.

– Ажека права. – Мама ухватила бело-коричневый грибочек из зефира толстыми пальцами без маникюра. – С такими вещами шутить – это ой-ой-ой.

Вечеринка Гульжи уже началась, когда мы только переместились из кухни в спальню Ажеки. Мы с Бахти сели на пол вторым рядом – в первом, перед зеркальным шифоньером, сидела Анеля и, на подушке, Ажека.

Я посмотрела на две набитые золотом и жемчугом косметички спокойнее, чем Бахти – нечто подобное, в гораздо меньшем, правда, объеме, было и у моей мамы, – но когда Аже вынула из ридикюля гарнитур с сапфирами и изумрудное колье, у нас обеих поползли вверх брови.

– Какой у вас чудесный вкус, – сказала Бахти, ощупывая крошечную подвеску с аквамарином от Тиффани, которая еще полчаса назад считалась ювелирным изделием.

– Хочешь не хочешь, – ответила Аже, – а за жизнь наберется много украшений.

Анеля надела плоскую тяжелую цепь из белого золота и жемчужный браслет, и мы вышли, наконец, на улицу.

– Мы забыли подарок, – сказала Анеля, пристегиваясь.

– Дома? – спросила Бахти.

– Нет, – Анеля повернулась ко мне, я предпочитала сидеть на заднем сиденье, – мы купить его забыли.

– Мне казалось, – ответила я, – мы все негласно решили, что и так делаем Гульже большое одолжение своим приходом.

– Даже цветов не возьмем? – Анеля обратилась к Бахти.

– Да шла б она к черту, цветы ей покупать. – За то время, что мы провели у Анели, Бахти еще больше обозлилась на Гульжу.

«Представляю, – шепнула она мне на выходе из дома Анели, – сколько драгметалла собрала за жизнь, хотела – не хотела, мать Гульжи и Карима».

Гульжа ничего плохого нам не сделала и даже не сказала и подразумевалась милой, но было в ней что-то противное, как в поцелуе после «Орбита».

– Припарковаться негде, – издалека увидела Бахти.

Мы дали круг, но так и не нашли место – выбранный Гульжан клуб, судя по количеству машин, по популярности мог сравниться с Зеленым базаром в канун Курбан Айта[49]. Бахти остановилась за квартал. Фонари скупо освещали дорогу, их свет не захватывал тротуар. Анеля и Бахти, обе на высоких каблуках, взяли меня под руки с двух сторон.

– Сколько ей исполняется? – спросила Бахти, едва не наступив в полуоткрытый люк.

– Восемнадцать, – ответила Анеля.

– Или девятнадцать, – добавила я.

– Или девятнадцать, – подтвердила Анеля.

Мы добрались, охранник, глянув документы, впустил нас внутрь. Мы стояли в очереди в гардеробной, когда вдруг я услышала смачный шлепок по кожаным штанам Бахти. Я повернулась – возле Бахти стоял, улыбаясь, Ануар – она мгновенно расцвела и забыла, кажется, что не хотела приходить.

– Ой, – манерно сказала она Ануару, – ты хочешь познакомиться со мной? Да кто ты такой, неужели ты крутой?[50]

Ануар обнял ее, забрал у нас верхнюю одежду и сказал, чтобы мы шли внутрь, пока Гульжа не повзрослеет еще на год.

Гульжа – хайлайтер на ее скулах, ключицах и носу светился, как грани диско-шара, – бросилась обнимать нас, будто родных. За столом сидела тьма ее подруг, любимых ее девочек. Дружить, когда никто не меняется, не развивается, не разоряется, не бывает ничем настоящим занят, едва ли сложно, но они прославляли свою дружбу, будто вместе брали Трою, спускались в Тайную комнату, делили последний кусок соленой оленины. Они считали, что прошли вместе огонь, воду и медные трубы («Трубы у нас были золотые», – сказала Гульжа, не понимая, что вообще такое медные трубы), хотя я думаю – в их очевидных, легко решаемых проблемах нетрудно понять, что не надо вести себя как падла и большой проверкой их маленькие беды не являются.

Первое время Карим наблюдал за Гульжей с нескрываемым разочарованием: Гульжа была воплощением всех сомнительных тенденций, а ее подруги несли такую околесицу пополам с очевидностью, что было стыдно находиться с ними в одной компании, но потом он, видимо, абстрагировался от сознания своего к ней близкого родства и разговаривал весь остаток вечера со мной, не слушая тосты и не реагируя на попытки Гульжи вовлечь его в игры и танцы.

– У меня колет сердце, – пожаловалась мне Анеля.

– Может, тебе что-то выпить надо? Или хочешь, отвезем тебя домой?

Анеля покачала головой.

– Пройдет, наверное, – ответила она.

Гульжа, напирая на особый статус именинницы, то и дело подходила к Ануару. Она пригласила его на первый танец, потом фотографировалась с ним на всех фонах, потом попросила его пиджак, когда ей надо было проводить до такси рано уходившую подругу. Ануар вежливо улыбался и возвращался к Бахти, едва у Гульжи заканчивался повод держать его возле себя.

– Мы поехали, – сказала мне Бахти в какой-то момент. – Тут не может быть никакой серьезной ревности, но знаешь, она меня достала. Кстати, я посчитала свечки – кажется, ей девятнадцать.

– У меня вышло восемнадцать. – Я их тоже считала.

– Или восемнадцать, – махнула рукой Бахти, отдала мне мой номерок от гардероба, отправила нам воздушный поцелуй, и они с Ануаром ушли.

На втором этаже клуба была большая открытая терраса, откуда Гульже непременно нужно было отправить в воздух китайские фонарики.

– Я тоже хочу запустить фонарик, – сказала мне Анеля. – Мы запускали такие на выпускном, и мое желание тогда сбылось.

– Они вредные! – Я не помнила точно чем: то ли мешают птицам, то ли засоряют планету – ничего хорошего в любом случае.

– Давай хотя бы посмотрим? – Подруги Гульжи уже поднялись наверх, и Анеля не хотела идти туда одна.

Мы поставили бокалы и пошли. Я уже почти поднялась по скользким ступеням без перил, когда сзади раздался жалобный голос Анели – она застряла на третьей ступеньке, не решаясь ни подняться выше, ни вернуться назад.

– Если на обратном пути ты шараебнешься на этой лестнице, – устойчивая в своих чудесных тапках, я протянула ей руку, – я в темноте не различу, где твои зубы валяются, где браслет и что собирать в первую очередь.

Она захохотала. Мы выключили режим скрупулезных сучек, она отправила в воздух фонарик с желанием, которое никогда не сбудется, и еще пару часов мы радостно пили, пока Гульжа не показалась нам младшей сестрой.