Александр Дмитриевич качает начавшей седеть головой, а меня внезапно прошибает догадка.

Летучка. Единственное место, где мы с Максимом пересекаемся. Неужели он делает все это, только лишь бы не видеть меня?

Или моя крыша молча покинула чат в связи с недосыпом и искалеченными нервами?

— Ладно, давайте уже начнем. Листьев, ты первый.

Ренат спокойно поднимается, в идеально отглаженной рубашке и узких джинсах. Залаченные наверх волосы, чистая сияющая кожа, улыбка — все это у мужчины присутствует, кажется, всегда, и я ни разу не видела его грустным. Или даже хоть чем-то озабоченным…

Господи, и почему я думаю об этом с какой-то непрошибаемой тоской по совершенно, просто в корне другим привычкам?!

Летучка идет своим чередом, а я молча слушаю, сжимая под столом блокнот. Сегодня на мне простое, теплое платье с вязаным воротом — оно не облегает, но смотрится хорошо, и придает уверенности в самом страшном дне за последнее время.

Господи боже, и почему сегодня все «отстреливаются» так быстро? Это из-за отсутствия придирающегося Макса, или из-за моего страха так кажется, потому что вот уже и конец, и очередь доходит до меня.

— Анастасия, — главред уже давно ко мне без отчества, как и к остальным редакторам, но и по фамилии зовет редко, — старт вашей колонки уже в понедельник, за сегодняшний день нам надо все подготовить к печати. Слушаем ваши идеи для успешного старта.

Он спокойно улыбается, наблюдая, как я поднимаюсь на ноги, и мой стул скрипит слишком громко, а дрожь в руках сильно заметна. Но я встаю — и вцепляюсь побелевшими пальцами в собственный блокнот.

— Смелее. Сколько вы с командой написали развернутых идей?

О боги.

— Одну.

Тишина, которая словно ставится на максимум после моего ответа, оглушает. Все смотрят с недоверием — а Александр Дмитриевич моментально хмурит брови.

— Одну?

В его голосе все — снисхождение ко мне, возникшее еще на вечеринке, плавно перетекает в сталь, именно благодаря которой он сидит там, на месте руководителя. Я понимаю этот тон — сколь бы ни были у него ко мне отеческие чувства, плохой работы он не стерпит.

А потому я продолжаю, хватая со стола готовую распечатанную статью, и передавая главреду.

— Да. У меня есть одна крепкая, неизбитая статья, которая отвечает всем вашим требованиям. Вот, можете прочесть…

— «Камни, мультфильм и макароны — почему я позволяю все своему ребенку, и не чувствую вины?» — зачитывает главред вслух мой заголовок, и вновь поднимает на меня взгляд, — вы серьезно?

Господи. Кажется, трясти меня начинает еще больше, и я сглатываю, пытаясь хоть немного смочить пересохшее горло. Меня бросает в пот — и я ощущаю себя в центре толпы, в одиночку пытаясь доказать что-то миру.

— Анастасия?

Это — паника, и ее плотный слой уже застелил мне уши. Голос начальства сквозь толстый слой ваты звучит уже раздраженно, и только это заставляет меня уцепиться, и перестать куда-то падать глубоко в себя.

Я не имею права сейчас вот так себя вести. Это — моя работа, моя статья, в которой я еще минуту назад была совершенно уверена. И нельзя позволять глупой панике и природной неуверенности все рушить — потому что, в конце концов, мне обидно за свое «дитя»!

— Я абсолютно серьезно, Александр Дмитриевич, — все еще дрожащим голосом отвечаю я, ощущая, как потихоньку могу говорить все тверже, — вы просили меня предоставить идею для успешного старта — и вот она, я вам ее подготовила. Статья полностью написана, отредактирована и готова к печати, если у вас не возникнет к содержанию каких-либо вопросов.

Главред пристально смотрит на меня, пытаясь понять, насколько вообще можно вести диалог дальше, но вздыхает, и опускает взгляд в текст. Я немного расслабляюсь, и чуть-чуть отворачиваю голову — ровно настолько, чтоб запнуться о спокойствие Рената, который с безмятежностью наблюдает за мной.

Боже, а его вообще ничего не «трогает»? Или он просто настолько не сомневается в моих силах?

— Анастасия, — спустя пару минут снова кашляет главред, и я очень стараюсь не вздрагивать, — статья написана хорошо, в «живом» стиле, и с применением популярной нынче гонзо-журналистики. Это, несомненно, плюс — но мне не с чем сравнивать. Объясните, будьте любезны, почему за рабочую неделю вы приносите на совещание всего один вариант статьи?

— Потому что именно этот вариант соответствует вашему заданию, — выдыхаю я, не зная, как еще объяснить, — я уверена, что для читательниц нашего журнала эта тема будет интересна — мы с отделом не зря анализировали возрастную группу и уровень образованности женщин, которые покупают журнал. Работающих и успешных леди всегда волнует тема вины перед ребенком — мало внимания, отсутствие супер-полезных блюд в рационе, подмена маминой ласки на мультфильм в конце тяжелого рабочего дня… Поверьте, я знаю, о чем говорю. А новых читательниц привлечет такая живая тема, и резонанс во мнениях — ну как журнал может называть такую маму — хорошей?! Это — ход на опережение, когда мы вызываем в человеке эмоции, а не равнодушие и скуку. Даже если с мнением журнала он не согласен, то скорее всего купит еще один выпуск — посмотреть, чего же еще шокирующего там понапишут.

Я выдыхаю после такой длинной, даже жаркой речи, и снова замечаю, как на меня смотрят со всех сторон, только теперь уже с интересом, а не сомнением в адекватности. Кажется, кое-кого я явно убедила. Только вот не главреда…

— Это все, конечно, хорошо, — медленно тянет Александр Дмитриевич, снова бегая глазами по тексту, — но одна идея… А ты чего там стоишь и мнешься? — неожиданно утыкается он взглядом во входную дверь, и я снова чувствую волну паники, — опоздал и боишься не пущу теперь? Нет уж, заходи, садись, и выскажи свое мнение, раз уж все слышал.

Максим. Я не поворачиваю головы, пока он сам не появляется в поле видимости. Проходится по мне каким-то жадным, горящим взглядом — и молча усаживается за свое место.

— Не хотел прерывать такого оправдательного выступления, — усмехается он, и, клянусь, сейчас я готова просто придушить его, — а какое мнение ты хочешь?

Я давно заметила, что главред больше всего прислушивается к Максиму. Жилка у того есть, а еще суперспособность говорить правду — даже если она обижает коллегу.

И сейчас эта самая способность заставляет меня сжимать кулаки до отпечатков ногтей в ладонях. Господи, Аллаев, ну не окажись ты полным му…

— Твоего, еперный театр! — Совсем по-колхозному выражается шеф, и устало машет листком, — это — все, что я могу пустить в понедельник в номер!

— А этого мало? Или ты решил весь журнал забить мамскими советами?

— Аллаев!

В последнем рыке я поддерживаю главреда полностью, и утыкаю горящий взгляд в Макса. Тот с какой-то готовностью ловит его — и мы захлебываемся в огне друг друга, находясь напротив, и я на секунду даже перестаю замечать всех коллег вокруг.

Господи, он, кажется, заведен просто до предела!

Почему? Зол ли он сейчас на это? И почему в который раз моя психика держится полностью на одном лишь мнении Максим?!

— Александр Дмитрич, ты же знаешь, я в этой теме не разбираюсь, — медленно произносит Максим, глядя на по-прежнему только на меня.

— Я тоже.

— Ну так, вроде как за этим ты и нанял Анастасия Владимировну. Или она здесь, как я, за красивые глаза?

— Давай без шуток. Я нанял молодого специалиста за то, насколько хорошо она ощущает свой текст и аудиторию. Но, помилуй, всего один вариант…

— А тебе сколько надо? Если ты все равно не смыслишь в этом — нахрена тебе десять говностатей, среди которых будет одна достойная? Лично я за то, чтобы специалист сам ковырялся в своем «творчестве», и приносил только то, в чем уверен. Это называется ответственность, когда ты осознаешь, что делаешь, а не даешь другим за тебя решать, а потом не стонешь «ой, другая статья была лучше, зачем начальство выбрало не ее»…

Макс замолкает, а начальство теперь по-новому смотрит на меня. Ответственность. Мда, кажется, теперь благодаря Максиму ее полностью повесят на меня.

— Анастасия Владимировна, — обращается Аллаев ко мне напрямую, чего не случалось в этих стенах… Никогда, вроде? — вы сами-то не сомневаетесь в своей статье? Готовы пустить ее в печать под свою ответственность?

«Я готова перекусить тебе глотку за вот эти ухмылки сейчас».

— Разумеется, — отвечаю, глядя на шефа, который с интересом наблюдает за нашими переглядками.

На самом деле, ведь важно только то, что скажет главред. Да, он слушает мнение Максима, и других тоже… Но уже не раз было, что его решение отличалось ото всех по собственным соображениям.

С замиранием сердца я жду, что скажет Александр Дмитриевич, а тот еще раз бегает глазами по моему тексту.

Я писала половину ночи. Приехала в редакцию, и еще выверяла его со своей командой. Сделала каждый факт подкрепленным мнением психологов и педиатров, но сохранила живость подачи и собственный стиль. Я довольна тем, что получилось, а это бывает столь редко… Но что скажет начальство?

— Хорошо, — произносит, наконец, главред, кладя перед собой лист со статьей, — хорошо. Я пускаю это в понедельник в номер, и там уже посмотрим на результаты. Анастасия — уж не знаю, что из этого выйдет, но на будущее — мне нужны варианты в любом случае. Я понятно объясняю?

Я киваю, про себя в душе где-то тихо-тихо сползая по стенке. Хвала всем святым — мое «дитя» пропустили в номер!

Я на дрожащих ногах опускаюсь на место, хотя летучка окончена и все расходятся по своим отделам. Мне пока тяжело даже подняться — откат от стресса придавливает, и некоторое время я просто сижу в общем шуме, восстанавливая дыхание.

А затем вдруг обнаруживаю, что осталась в полной тишине, и осторожно поднимаю взгляд.