Анастасия Бельская - Я — осень, а ты май

И нужно ли мне вообще вот такое?

— Даже так. Что ж, валяй. Я слушаю.

Пофигистичность. Ну что ж, возможно, я и заслужила. Но я стану Скарлетт, и подумаю об этом завтра.

— В тот вечер, когда ты сказал, что будешь ночевать дома… Из-за якобы моей кровати.

— Так-так.

Я набираю полные легкие воздуха, и понимаю, что чей-то план явно сработал. Потому что как прежде после такого в любом случае не будет. Но, кажется, так будет действительно лучше. Для меня.

— Ты ездил к Кире?

Если Максим и удивлен — он не показывает это. Просто чуть усмехается, смотрит на меня с тем самым разочарованным отчуждением, будто я порушила все его планы и идеалы — и поднимается с кровати, выпрямляясь в полный рост.

Я люблю его.

Абсолютно точно. Даже сейчас, взбешенного и неродного, который готов ужалить любым словом. Даже после того, что он наговорил мне. И это — та самая абсолютная любовь, которая просто есть, и не зависит ни от чего, не просит ее заслуживать и проявляется не за заслуги, а существует даже вопреки.

Но нужна ли ему вот такая я с вот такой вот любовью?

Потому что в противном случае, без взаимности — это просто унижение и мои попытки станцевать на углях.

— Максим. Простой ответ — да или нет?

Его усмешка исчезает, а следом звучит всего одно слово сквозь сжатые губы.

Слово, которое меняет в моей голове и между нами все.

— Да.

Отчаяние

Настена

«Он просто ушел».

Я просыпаюсь среди ночи в слишком большой и удобной кровати, и сразу распахиваю глаза. Тревога. Постоянная, нескончаемая тревога на фоне уже привычной ноющей боли — и мне даже не надо смотреть на часы, чтобы понять, сколько времени.

Я снова проспала от силы два часа.

Сперва ворочалась до трех, глядя бессмысленные видео на ютуб, и выпивая очередную чашку чая, на пачке которого обещают крепкий сон.

А затем, отключившись в наушниках и слушая на фоне какие-то новости из детской педиатрии, совсем немного набралась сил — и снова в панике просыпаюсь, пытаясь не разреветься в пустой постели.

Хочу его голос. Тот войс на испанском, который лежит в моем «Избранном», и способен усыпить меня, я знаю, снова. Только нажать на экран — и тот самый, полный нежности голос растопит тревогу, и даст расслабленно растечься по подушке, погружаясь в нужное, спасительное забытье…

Но я запрещаю себе даже такую слабость, а нахожу просто что-то медленное-успокаивающее, и стараюсь унять гулко бьющееся сердце.

Все не так уж страшно —

Страшное на вид

Никаких вчерашних

Никаких обид.

Серебром блестит

Небо звездное

Вот и ты поспи

Время позднее…*

Я закрываю глаза под приятный, нежный — но совсем не тот голос в наушниках, и чувствую, как потихоньку катятся слезы. Это просто вода, просто соль из глаз, которая попадает на потрескавшиеся губы, и чуть щиплет на маленьких ранках. Я знаю, что смогу и справлюсь, пока в моей жизни есть, ради кого вообще справляться — моя Малышарик, которая спокойно спит в своей комнате, и уже третий вечер подряд спрашивает, когда придет Максим.

А я третий вечер придумываю, какие у него важные дела, и вру, что он передает ей привет. Потому что нельзя, чтоб она думала, будто он не приходит из-за нее. Маленький искренний ребенок уже посчитал этого большого мужчину своим другом — и не ее вина, что он оказался мудаком.

Я кручу медленную песню снова и снова, пока понимаю, что больше не усну. Встаю с постели, отмечаю, что еще только-только наступило пять утра — и решительно не понимаю, чем заглушить свою боль до работы.

Работа.

Да, еще одна вещь, помогающая держаться на плаву. Я что-то ем, чтобы соображать и работать, как-то привожу себя в порядок, чтобы идти на работу, общаюсь с кем-то и читаю о новостях в мире ради работы… В общем, живу полноценной жизнью, и не даю себе ни минуты расслабиться, пока я в редакции — иначе просто задумаюсь, на секунду забудусь и снова я в нашем последнем вечера, смотрю в его лицо, а следом в удаляющуюся спину.

И уже ни о чем другом не могу думать, кроме того, как сильно скучаю. Это нормально — когда любишь кого-то, что бы он не сделал, ты не можешь взять, перечеркнуть и забыть. А уж тем более, когда ты постоянно натыкаешься на его голос, спину, фигуру в коридоре, и не остается ничего, кроме как не поднимать взгляд, а смотреть на что угодно, только не на него.

Я схожу с ума.

Но точно знаю, что и это пройдет, нужно лишь время. А еще — куча дел, чтобы забить тело и голову, и перестать думать о нем.

Поэтому я отбрасываю одеяло, и прямо в пижамных штанах и свитере выхожу на улицу, натянув лишь кроссовки. Пробежка всегда помогает привести мысли в порядок — и потому я бегу, очень стараясь не смотреть в окна дома напротив, и перестать загоняться, а спит ли Максим.

Спит, конечно. У него никогда не было с этим проблем. В отличии от меня, он слишком рационален, и умеет расставлять приоритеты. А также высоко ценит свои желания и потребности — и никогда не станет переживать о такой бестолковой плаксе, как я.

С такими мыслями я оббегаю половину нашего коттеджного поселка, и возвращаюсь домой, в горячий душ. Кофе с молоком — единственная «еда», которую я могу втолкнуть в горло на завтрак, и то лишь затем, чтобы хоть чем-то наполнить желудок.

Кажется, скоро весь мой гардероб будет висеть на мне. Я со вздохом потуже затягиваю ремень, перенося еще одну пуговичку вперед, и полностью одетая, иду будить Машу.

На работе — все, как обычно. Я почти ни с кем не встречаюсь взглядом, быстро пробегая в свой отдел, и с порога слышу радостный возглас Аллочки.

— Шеф принял обложку!

— Да ну?!

Это — действительно хорошая новость, потому что всю последнюю неделю я пыталась уговорить его довериться мне в этом, а главред упорно вносил свои поправки. Но, кажется, я все-таки выиграла эту войну — не зря задерживалась и все рабочее время билась над результатом.

— Так, давай-ка за это дело чай с пирожками попьем! — суетится Аллочка, и треплет по голове Денчика, который целиком и полностью за компьютером, — я сама напекла, как чуяла, что сегодня удачный день будет! Давай-давай, Анастасия Владимировна, он как похудела со всем этим стрессом…

Она с жалостью оглядывает мою фигуру, тяжело вздыхает, но не комментирует и не лезет дальше. Я уже как-то выговорила ей за излишнее любопытство — и коллега оказалась достаточно понятливой, чтоб остановиться в вопросах.

— Пирожки! — потирает руки Денчик, усаживаясь за Аллочкин стол, — а с чем? С мясом есть?

— А как же! — гордо смеется Алла, и сама выбирает из пакетика круглый зажаристый пирожок.

Я облегченно сажусь с чашкой чая, и больше мучаю пирожок с капустой, чем ем. После пары кусочков живот уже неприятно крутит, и я откладываю еду в сторону — не могу я «заедать» стресс! Мое обычное состояние — это голод, и большие количества жидкости, пока я не приду в норму. Так что, ничего удивительного…

Поблагодарив Аллочку, я бегу на планерку, и залетаю в совещательную едва ли не последняя из редакторов. Но, конечно, за исключением одного — потому что Максим входит сразу же после меня, занимая свое привычное место напротив.

Не смотреть на него.

Куда угодно, хоть в пустую стену перед собой — но лишь не на любимое лицо, которое я обхожу всеми силами на протяжении трех дней. Он нужен мне — знать, что с ним все в порядке, и он по-прежнему парой фраз может разбить чужое мнение в щепки — но в то же время я пытаюсь отвыкнуть и не расклеиться на глазах у всех, а потому…

— Доброе утро, коллеги. Начинаем с новостей. Наша обложка для понедельника принята, и, скрестив пальцы, мы отдаем ее в работу. Анастасия Владимировна долго старалась — и, надеюсь, у вас есть что сказать о результате.

Далее Александр Дмитриевич показывает всем крупный макет моего творения, и я с улыбкой облегчения смотрю на фото. Хорошо получилось — расслабленно, и вместе с тем стильно, без пошлости, но с натуральными красками. А научная шапочка у ребенка, приделанная с помощью фотошопа, отлично вписалась в кадр, и это единственное, что все-таки внес в проект главред.

Остальное — все мои идеи, которые я отбивала с боем. И безумно рада, что все-таки отбила.

— Ну что за тишина, а? Я жду комментариев.

Все молчат, лишь пара человек что-то гудят о необычности и риске. Александр Дмитриевич морщиться — и я удивляюсь, отчего они просто не скажут правду, что думают. В конце концов, как я успела понять, именно собственное мнение шеф ценит в сотрудниках больше всего.

— Аллаев?

Ну конечно, куда же без мнение нашего всезнающего гуру. Вот он-то уж точно не станет стесняться в выражениях, разнесет каждый миллиметр моей работы в щепочки. Хотя, стоит признать, что в последние дни также, как я избегаю смотреть на него, он избегает всяческого рода комментировать мои слова и действия.

У нас как будто негласная молчанка после случившегося, и, кажется, как минимум главред это заметил. Потому что конкретно сейчас он с подозрением переводит взгляд с меня на Максима, и хмуро ожидает ответа.

Мне нужно посмотреть на него. Это в высшей степени странно — избегать того, кто сейчас будет давать оценку моей работе. Один раз ведь можно, правда? Я смогу, я справлюсь, я…