Анастасия Бельская - Я — осень, а ты май

Я утыкаюсь носом в его плечо, снова всхлипывая, и понимая, что плачу почти каждую нашу встречу.

— Прости.

— Не извиняйся. Мне даже этого не хватает… Твоих слез, пугливых глаз на мои резкие слова. Хочу все, как было. Понимаешь?

Я поднимаю глаза, не в силах поверить. И поэтому спрашиваю, уже ничего не опасаясь — мой мужчина, кажется, все-таки научил меня говорить прямо.

— Ты хочешь начать все сначала?

— И думать забудь. Я хочу просто тебя к себе. Не знаю, как все это работает — но ты слабая маленькая девочка, которая придает мне сил. И я хочу тебя вот такую — со всеми нашими проблемами, прошлыми ошибками, и будущими истериками. Себе хочу. Не буду говорить, что знаю, как случится дальше, но меня тянет к тебе. И, может, это главное?

— Очень может быть…

Я тянусь для поцелуя, и Максим нежно прижимается к моим губам. Невинно, ведь мы в больничном коридоре. Но многообещающе даже этой простой лаской…

— Хочешь еще что-нибудь обсудить? — спрашивает он спустя пару минут, то и дело поглядывая на дверь нашей с Машей палаты.

Я задумываюсь, и не нахожу никаких вопросов. А разве они могут быть? Этот мужчина со мной от начала и до конца самого большого страха в моей жизни. И ни одного упрека, или жалобы, или попытки соскочить. Мне даже ни разу не пришлось просить его о чем-то — он просто со мной, с нами, берет ответственность и не желает никакой благодарности — а разве не это лучше любых слов доказывает… Ну вообще все?

— Нет.

— Точно?

Я улыбаюсь, как ненормальная, впервые искренне с момента, когда отправила свою дочку на операцию. Впервые дышу полной грудью, ощущая нечто, похожее на облегчение — и реально чувствую, что скоро все плохое для нас закончатся.

— Честно-причестно, мой родной Ворчун.

Максим

Сколько едят две маленькие, худенькие женщины, одна из которых весит пятьдесят килограммов, а другой — всего три?!

С этим вопросом в голове я закидываю в полную тележку еще пару брикетов мороженого, и, немного подумав, туда же кидаю пару топингов. Не знаю, чего там в головах у людей, которые хотят себе несколько жен — мне бы и одну прокормить…

Я посмеиваюсь, оплачивая покупки, и скорее загружая их в машину. Сегодня снова допоздна на работе, пока Маруся с Настей целый день дома. У первой вчера пришли анализы, и вроде как, скоро можно будет возвращаться в садик. А вторая последние две недели больше «не может маяться бездельем», и несмотря на мои протесты, набрала работы на дом.

А главред-то и рад — сразу скинул, какие статьи когда нужно подготовить, и сказал, что будет совсем не против снова экспериментальной темы и живого слога. Кажется, «новое дыхание» в наш журнал этой женщиной прошло крайне успешно, и теперь нас часто ждут ее изворотливая фантазия в статьях и обложках…

Ну что ж. Лишь бы Настя улыбалась, ожидая меня дома в пледе и с ноутбуком на коленях — а с ее сумасшедшими идеями в научном журнале я смирился.

— Эй, я дома! Кто тут голодный, налетай…

Топот сразу нескольких ног — и первая в коридор вылетает Маруся в платье и пластмассовой короне, которую полюбила носить дома. Чуть не спотыкается на скользком полу, несется ко мне в руки — и, наскоро обняв, тут же ныряет в пакет.

— Мороженое!!!

— Правда?! Ух ты!

Следом выглядывает Настена — как всегда, в моей рубашке, которая ей ниже бедер, плотных штанах, и шерстяных носках на пару размеров больше. Быстро идет ко мне навстречу, пока я успеваю разуться — и стеснительно втискивается в мои руки, обнимая за талию.

— Ох.

Она вдыхает полной грудью, пока Маруся тащит пакет по полу на кухню, по пути выкидывая неинтересные продукты — кефир, капусту, вязку бананов и все, что не является печеньем и мороженым. Мы смеемся, наблюдая за этим, и я склоняюсь к губам Ангелочка.

— Как вы?

Целую, не дожидаясь ответа — слишком соскучился. С болезненным желанием погружаю руку ей в волосы, чтобы слегка оттянуть и почувствовать ее участившееся дыхание — и сразу назад, оторваться от сладких губ, потому что пока еще не время…

— Хорошо…

Я киваю, потому что в последнее время это самое важное — знать, что у двух девочек в доме напротив все хорошо. Хотя когда я в последний раз ночевал где-то, кроме этого самого дома?

Мы идем за Марусей, которая на кухне уже пытается вскрыть самостоятельно мороженое, и Настя быстро берет дело в свои руки. Пока я раскладываю продукты, она достает три пиалы, куда кладет всем по порции лакомства, и щедро поливает шоколадным топингом. Не люблю сладкое, но с каким-то радостным ожиданием иду за девчонками на диван — чтобы устроиться с мороженным и мультиком, и полностью расслабиться.

Вскоре мне под бок переползает Маруся, устраиваясь головой на животе, а на мои вытянутые ноги закидывают чужие в шерстяных носках. Я, словно большая подушка для двух соскучившихся девчонок, но именно сейчас и в этой позе до конца осознаю — как же чертовски я счастлив!

— Уснула? — спрашивает шепотом Настена, когда после мультика начинают идти титры, а Малышарик не подает голоса.

— Угу. Сейчас уложу…

Я поднимаю на руки совсем невесомого ребенка, отмечая, как быстро она приходит в норму. Вроде всего месяц после творившегося кошмара, а Маруся уже плохо помнит, что вообще было.

Только спит, бывает, плохо. И просыпается от плача и страха, но и с этим мы справимся.

Уложив Машу в кроватку, я поднимаюсь в спальню, где меня уже ждет Настя. В одной лишь рубашке, свернувшись в середине постели, и глядя на меня темными глазками на бледном худом лице.

Я с болью в груди напоминаю себе перенести свой отпуск на пораньше, чтобы свозить куда-нибудь девчонок и лично откормить Настю. Как бы она не храбрилась, рассказывая, что уже все позади — я вижу ее усталость, а еще ночные дрожания и всхлипы, от которых помогает лишь мое пение.

Раздевшись, я укладываюсь рядом, сгребая Настю к себе, и ощущая ледяные ступни вокруг своих ног. Ворчу, заворачивая ее ноги в одеяло, и стискивая совсем крохотную женщину покрепче.

— Где твои носки, ну? Чего разделась…

— Я похожа в них на бабульку.

— Да? Тогда у меня проблемы — потому что у меня член встает на бабулек…

Она смеется, утыкается холодным носом в мою шею — и счастливо дышит, словно нашла тут свое идеальное местечко. Возится под боком, будто пытается касаться меня сразу всем телом, но не получается — а потому просто перелазит, укладываясь на мою грудь верхом.

— И зачем ты купил такую огромную кровать?

— Чтобы делать вот так…

Я напрягаюсь, и одним рывком перекатываюсь, подминая Настю под себя. Сразу опираюсь на локти, осторожно контролируя вес вдоль ее тела, но, кажется, она так не хочет — потому что прижимает меня покрепче, стараясь стать еще ближе.

— Малыш, раздавлю.

— Пофигу. Я с тобой в домике. Теплом и безопасном. Закрой глаза и уши.

На последнюю просьбу я удивленно приподнимаю брови, и смотрю на улыбающуюся хитрую девушку.

— Зачем?

— Буду тебе в любви признаваться. Знаю, что у тебя на мои нежности аллергия, но не могу сдержаться… Так что, давай, забаррикадируйся, и дай мне выплеснуть это.

Ох.

Я с нежностью прохожусь взглядом по ее чуть покрасневшим щекам, и тихо целую в нос, нарочно избегая губы. Очень хочу ее — но чуть-чуть попозже, потому что не все сказано…

А моей девочке ну жуть как надо все знать на словах!

— Давай, выплескивай. Я жду.

Не собираюсь закрывать ничего, а потому Настя набирает полные легкие воздуха, и с каким-то отчаяньем и разрывающей грустью частит мне горячим шепотом:

— Ты лучший на свете мужчина. Я так… Так рада, что мы с тобой тогда начали общаться. И еще что несмотря на разность, у нас куча точек соприкосновения… И вот это твое ворчание, не знаю, как жила без него раньше. Я знаю тебя не то, чтобы много… Но как будто всю жизнь. Ты понимаешь?

— Более чем.

Настена улыбается, словно мои два скупых слова — это больше того, на что она даже рассчитывала. Я что, так редко балую ее своими словами? Кажется, я каждый день повторяю, какая она охуенная…

— А еще я хочу быть с тобой как можно дольше. В идеале — всегда. Узнавать, спорить, ругаться, мириться, пить вместе чай и кофе, ныть на погоду, и с каждым днем становиться все ближе.

— Команда по разъебу Вселенной?

— Именно! — хохочет Настя, и тут же становится серьезной, — я люблю тебя, Максим. Уже очень сильно давно…

— Давно?

Я знаю, что это — не тот ответ, на который она рассчитывала. Но мне вдруг показалось это очень важным, и стало дико нужно узнать… Словно я что-то нащупал, нечто тонкое, едва уловимое, но решающее между нами вообще все…

— Давно…

— Не скажешь?

— Ты не поверишь и будешь смеяться…

— Ну а ты попробуй.

Настя вздыхает, опускает взгляд, но тут же смело поднимает его снова. Умница, девочка — уж меня-то стыдиться тебе не нужно. Потому что, кажется, ты понимаешь за нас двоих больше, чем я сам порой за себя.

— Когда ты впервые вошел на кухню.

Я перебираю в голове, о чем речь, и думаю, что на ее кухню мы вошли вместе. Может, речь о моем доме, когда они болтали с матерью, и я их прервал? Или о рабочей столовой…

— Все мимо, мужчина. Кухня на съемной картире в Екатеринбурге. Ты вошел туда, сказал что-то про чистоту, а дальше… Я обернулась и пропала.

Что?

Наверно, впервые в жизни у меня пропал дар речи. Даже съязвить не могу — просто смотрю на смущенно улыбающуюся Настю, и не могу до конца поверить сказанному.