Выйдя из комнаты соседки, Анна Ивановна едва не столкнулась с объектом своих поисков. Генрих Карлович стоял возле ее «номера» и деликатно стучал в дверь. В руках он держал шикарный букет бело-розовой гортензии.

– Извините, я могу войти? – обратился Генрих к двери, припадая к ней ухом. Анну Ивановну он не видел, повернувшись к ней спиной. Одет с утра пораньше в гимнастерку. С небольшого расстояния Анна почувствовала горьковатый аромат туалетной воды. Врет она, эта Клава, сумасшедших внешний вид заботит меньше всего! Наверняка просто любительница говорить гадости.

– Можете, – разрешила Анна Ивановна. Ее гость вздрогнул от неожиданности, и гортензия, выпав из его рук, шлепнулась прямо на пол.

– Извините, бога ради, – забормотал Генрих Карлович, присаживаясь и собирая букет. Анна Ивановна не двинулась с места, чтобы помочь ему. Давненько ради нее мужчина не собирал цветы.

– Ничего-ничего, а что за повод? – полюбопытствовала она.

– Это Ташенька вчера передала, но я не хотел вас беспокоить, а если честно, совершенно забыл – пока шел к «Особняку», обдумывал новую картину и, знаете, так увлекся. Схватил мольберт и краски и понесся на холм. Результат вы видели.

Собрав цветы с пола, Генрих Карлович протянул их Анне:

– Вот, это вам. Посмотрите, красота какая! Жизнь все-таки прекрасна и удивительна, и никогда не знаешь, когда увидишь ее во всех красках.

Анна спрятала лицо в роскошные цветы, чтобы собеседник не увидел, как у нее перехватило дыхание. Самый ответственный момент – предстоит убедить этого Карловича, что ему все просто показалось.

– Совершенно согласна! Вы меня простите, вчера настроение было паршивое. Первый день было морально нелегко, – нарочито бодро и равнодушно кинула она.

– Ничего-ничего, я все прекрасно понимаю, – заверил ее Генрих Карлович, – тут почти все через это проходят. Знаете, хотя мой сын и не определял меня сюда и я жду его появления с минуты на минуту, я тоже частенько чувствую себя одиноким. Может быть, поэтому и увлекся живописью, хотя у меня нет к ней ни малейшего таланта.

– Главное – это желание, – безбожно соврала Анна, почему-то больше ей не хотелось обижать мужчину.

– Вот именно! Знаете, я ведь живу от приезда к приезду сына. А между ними время приходится убивать. Вы не находите, что это какой-то парадокс? Мы жалуемся постоянно, что время летит как сумасшедшее, и в то же время пытаемся его убить. Где логика? – Генрих Карлович уставился на Анну, ожидая ответа на свой вопрос.

– Логики нет. – Она скорее почувствовала, как за ее спиной приоткрывается дверь и в коридор выглядывает любопытная Клава. Сейчас наверняка гадость скажет. В принципе, этот Генрих Карлович был довольно милым, и Анне вдруг захотелось защитить его от укола вздорной бабы.

– Может быть, войдете? Я могу угостить вас чаем, – немного громче, чем того требовали обстоятельства, любезно предложила она.

Ей захотелось подразнить Клаву. Она так и видела, как та сейчас побежит по «Особняку», стуча в двери и отпуская замечания на тему того, что новенькая «та еще штучка». Ну и пусть. Лучше уж уйти с такой репутацией, чем с имиджем старухи, не справившейся с ударом судьбы.

– Благодарю за приглашение, с огромным удовольствием, – густым тягучим басом ответил Генрих Карлович. – Я лишь на секунду загляну к нашему главному, попрошу воспользоваться его компьютером. Посмотрю, нет ли новостей о моем Данечке.

– Данечке? – не поняла Анна Ивановна.

– Да, это мой сын, – с гордостью ответил мужчина.

– А почему новости о нем должны быть в интернете? Он у вас что, какая-то знаменитость?

– Своего рода, – кивнул Генрих Карлович. – Он у меня путешественник во времени.

Сделав легкий полупоклон, Генрих Карлович развернулся и направился вглубь коридора, где, по всей видимости, располагался кабинет главврача.

– Я же говорила, что он псих, – злорадно прошипела вслед мужчине Клава.

– Ну и что, что псих? Зато не вредный, – отрезала Анна Ивановна и, не поворачиваясь к Клавдии, толкнула дверь в свою комнату. Нужно поставить гортензию в воду.

Анна Ивановна вошла в номер, открыла один из стоящих в комнате шкафов и обнаружила в дальнем углу простую белую вазу. Не Lalique, конечно, но и не разноцветное убожество в цветочек. Взяв вазу и положив букет на стол, направилась в ванную и включила воду.

Крик она услышала сквозь шум льющейся воды. Вначале подумала, что ей показалось, но крик повторился – мужской голос звал на помощь.

Анна Ивановна выключила воду, оставила вазу прямо в умывальнике, и выскочила в коридор, в котором уже начали собираться люди.

– Что это? Кто-то кричал? – бестолково спрашивали старики, глядя друг на друга в бесплодных поисках ответа.

Анна была единственной, кто не растерялся. Быстрым шагом, насколько это было возможно, она направилась вглубь коридора, туда, куда несколько минут назад удалился Генрих Карлович.

Неизвестный мужчина снова закричал. Анна ускорила шаг. В конце крыла была лишь одна дверь, украшенная табличкой «Романцев Роман Михайлович. Главный врач». Анна Ивановна практически подбежала к двери, толкнула ее и остановилась на пороге, ошеломленная увиденным.

На полу лежал молодой мужчина в белом халате. Его голова была в крови, небольшая лужа уже растекалась по полу, наполняя помещение характерным тошнотворным ржавым запахом. Возле головы мужчины валялась старомодная вещица – тяжелое пресс-папье. Судя по размазанной на нем крови, именно им и ударили врача. Генрих Карлович сидел на полу рядом с пострадавшим, на светлой гимнастерке несколько бурых пятен. Не замечая присутствия Анны Ивановны, он бестолково тряс главного врача за плечо и время от времени выкрикивал:

– Кто-нибудь! Помогите!

– Зачем… Зачем вы это сделали? – ошеломленно спросила Анна Ивановна.

* * *

И все же день не задался. Несмотря на первоначальный интерес к викторианскому образу жизни, разговор с Николь не сложился. Она явно не поняла всей идеи, стоявшей за их жизненным укладом, и не была особо впечатлена тем, что они совсем не пользуются предметами современности. О себе она ничего не рассказывала. Только сухо сообщила, что мама перешла на новую работу и поэтому она год будет жить у бабушки. А потом мама ее заберет. Митя попробовал задать еще несколько вопросов, но Николь отвечала односложно и большую часть пути провела, уставившись на абсолютно неинтересную дорогу. Вскоре и Митин энтузиазм стух, и он тоже замолчал. Может быть, она, как та новенькая, тоже нуждается в «перерыве», или что там вчера болтали гости на чаепитии?

До школы дошли в полном молчании. Митя, увидев издали своих друзей, предложил Николь познакомиться с одноклассниками. Но та, покачав головой, сказала, что ей нужно зайти к директору – бабушка так договорилась. Директор приведет ее в класс.

Николь ушла, даже ничего не сказав на прощание.


Вместо учительницы Марии Васильевны урок явилась проводить сама директриса. С собой она привела Николь, но посадила ее не рядом с Митей (хотя единственное свободное место было около него), а с противной Зиной. А ее соседку, тугодумку Марусю, усадили рядом с мальчиком.

На этом злоключения не закончились. Директор дала им двадцать пять минут на то, чтобы они вкратце изложили на бумаге, как провели летние каникулы. Митя прекрасно знал этот приемчик, означавший, что Татьяна Николаевна совершенно не готова к уроку и просто нашла занятие для учеников.

Скука накрыла с головой. Потратить почти полчаса жизни на то, чтобы перечислять никому не интересные события? Ну что они все напишут: что ездили на море или к бабушке? Или к бабушке на море? Хоть кто-нибудь слетал на Марс? Спас прекрасную принцессу? Нашел морские сокровища? Нет. Тогда зачем изводить бумагу и ручку?

Митя не любил бессмысленных занятий и со всей кипучей энергией взбунтовавшейся против обыденности души принялся сочинять собственный опус, время от времени ожесточенно грызя карандаш и не замечая грязи, которую тот оставляет на белом листе.

Татьяна Николаевна ходила между рядами и заглядывала в тетради учеников:

– Какой у тебя красивый почерк, Николь, можно сразу на выставку, – залебезила она перед новенькой, чья мать занимала высокий пост в областной администрации. Сегодня утром она лично позвонила Татьяне Николаевне и более чем красноречиво намекнула, что от степени удовлетворения ее дочери школой зависит будущее самой директрисы.

Николь ничего не ответила, лишь ниже опустила голову и старательно продолжила выводить округлые буквы.

– А это что такое? – Татьяна Николаевна остановилась возле Мити и с удивлением посмотрела в его тетрадь, которую он за недолгое время успел разрисовать, решив, что вместо скучных букв он напишет сочинение в картинках.

– Рисунки. – Митя поднял на директора ярко-синие глаза и так искренне удивился, что Татьяна Николаевна даже слегка покраснела.

– Я вижу, что это рисунки, – процедила она, – поэтому и спрашиваю, что это такое?

– Это мое сочинение на тему «Как я провел лето», – терпеливо, словно тугодумке Марусе, успевшей за двадцать минут написать в тетради лишь название сочинения, пояснил Митя.

– Я разве говорила рисовать рисунки? – не выдержав, рассердилась Татьяна Николаевна.

– Вы вообще ничего про них не говорили, – пожал плечами Митя и, откинувшись на спинку стула, с вызовом посмотрел на директора.

Та осеклась. Резко развернувшись и чеканя шаг, словно солдат на плацу, Татьяна Николаевна подошла к учительскому столу.

– Зина, к доске, – велела она, – будем читать сочинения вслух.

Отличница Зина с готовностью заспешила к учительнице. Митя с трудом подавил зевок и уставился в окно. Немного мутное – наверняка мыли старшеклассники во время летнего лагеря.

За окном бурлила какая-никакая жизнь – всяко интереснее происходящего в классе. Да и сам класс наводил тоску: выкрашенный в темно-бордовый скучный цвет деревянный пол, древние парты, за которыми, казалось, учились еще родители нынешних учеников, темно-зеленая доска с лежащими около нее грязной тряпкой и несколькими кусочками мела. Кому это может быть интересно? Разве это можно сравнить с теми историями, которые выдумывает Таша, когда они занимаются домашними делами? Каждый раз, когда они вырезают кукольный домик, она рассказывает им сказки, перемешанные с настоящей историей. Когда они ткут и красят ткань, она рассказывает им про разные страны и их особенности – наряды, красители, специи. Таша много путешествовала и была во всяких экзотических странах, про которые Митя только слышал на уроках географии: Китай, Непал, Бутан, Тибет. Она много знала про их историю, жизненный уклад, традиции. Частенько они устраивали дома недели стран – например, готовили только китайскую еду. Да даже когда они пекли банальные оладьи к чаепитию, Таша объясняла им химические процессы, благодаря которым выпечка получается такой вкусной. Это даже ему, мальчишке, было интересно. В отличие от того, кто как провел лето. Это он и так знал: все одноклассники почти каждый день ошивались у них дома и хвастались друг перед другом своими каникулами.