– Что случилось? – прокричал он ей в лицо. Вместо ответа она перевернулась на живот и уткнулась лицом в руку. Снова сотряслась от рыданий. Ясно. Сейчас допрашивать бесполезно. Марк распрямился и достал мобильный – связь так и не появилась.

– Ты можешь пойти к соседке? – Он снова затряс ее. – Здесь нельзя оставаться, сейчас будут тушить огонь. Мне нужно вызвать своих ребят, чтобы проследили за пожарными, и начать расследование.

Глафира никак не отреагировала на его вопрос, продолжала лежать на земле, впившись руками в мягкие комья. Вокруг начали собираться люди. Они бестолково толклись вокруг, обсуждали, что можно сделать, качали головой. Пожилая женщина, наверное соседка, подошла к Глафире и присела возле нее. Погладила по голове. Марк не мог слышать, что она говорит, мог лишь читать по губам. Женщина называла Глафиру доченькой и предлагала ей подняться. Но та не двигалась с места. Марк не выдержал. Наклонился, схватил Глафиру на руки, как мешок с картошкой, и обратился к женщине:

– Куда ее?

– Давайте ко мне, я живу по соседству, – махнула женщина, убирая со лба прилипшие пряди.

– К вам нельзя, – проорал Марк, – огонь может перекинуться.

Пожарная машина остановилась почти возле дома, из нее как горох посыпались пожарные.

– Вот горе-то какое! – завопил кто-то у Марка под ухом, перекрывая рев огня. Марк развернулся и увидел еще одну пожилую женщину, в темном платье, лицо залито слезами:

– Горе-то какое! Ей же детей должны были завтра вернуть, а куда же их теперь?

– Что? – не понял Марк, но его отвлекла соседка, потянула за рукав и, подавшись к его уху, прокричала:

– Несите ее в любой дом, везде примут.

– Вызовите «Скорую», – распорядился Марк и быстрым шагом, дивясь легкости своей ноши, направился к дороге. Глафира отключилась. Скорее всего, нервный срыв. «Скорая» пусть осмотрит, сделает укол, придет в себя – будут решать проблемы.

– Эй, подождите! – Его нагнала тетка в темном платье. – А вы кто такой будете?

Марк задумался, затем решил назвать свою официальную должность настырной тетке:

– Следователь по особо важным делам.

Та всплеснула руками:

– Вот ведь удача! Дом-то ее подожгли! Вы уж расследуйте хорошенечко, кто это сделал.

Марк остановился и вперился тяжелым взглядом в тетку.

– Подожгли? – переспросил он.

– Ну да, у нее в доме-то чему гореть? Даже электричества нету, только я вам скажу: как я туда пришла, там так керосином воняло, что хоть выноси всех живых. Поджог это, точно вам говорю.

* * *

Утром о произошедшем знало все село. Глафиру положили в доме у Светланы Фоминичны, которая отвела для нее самую большую комнату с панцирной кроватью, заботливо прикрытой пуховой периной. «Скорая помощь» констатировала шок, вкололи успокоительное, но забирать не стали, оставили номер и велели звонить, если вдруг что.

Вокруг больной сразу же захлопотали Анна Ивановна и Клавдия со Светланой, раз в полчаса заглядывали по очереди соседи, чтобы узнать, нет ли новостей, и принести что-то полезное. К полудню обеденный стол Светланы Фоминичны был уставлен вазами с букетами, банками с вареньем, медом, парным молоком, облепихой, компотами и даже почему-то свежим хлебом и яйцами. Клавдия захлопотала по хозяйству, готовя обед, а Анна Ивановна сидела возле Глафиры и периодически проверяла ее температуру и пульс.

О том, что случилось, Татьяне Николаевне рассказала Николь. На фразе «кто-то поджег ее дом» она замолчала и уставилась на директора. Та даже не сразу поняла посыл, пошутила:

– Уж не думаешь ли ты, что это сделала я?

Но никто не засмеялся в ответ, и Татьяна, к своему ужасу, осознала, что дети именно так и считают.

Вызвав на замену учительницу, она села в машину и поехала в центр. К Анжеле Петровне следовало записываться на прием заранее, но Татьяна решила быть настойчивой и сидеть под кабинетом начальницы, пока та ее не примет. Дело пяти минут, от которых зависит жизнь четверых детей! У Анжелы было совещание, но Татьяна, объявив секретарю о своем решительном намерении дождаться Анжелу Петровну, смиренно уселась на стульчике в коридоре.

Спустя полтора часа Анжела Петровна вышла из кабинета, чтобы наведаться в столовую. При виде чиновницы Татьяна вскочила на ноги:

– Анжела Петровна, пять минут, прошу вас, я по поводу Дорманов.

Анжела повернулась к невысокой сухощавой женщине, выглядевшей так жалко, что хотелось взять ее за шкирку, встряхнуть и настоятельно порекомендовать взбодриться: в жизни не может быть плохо абсолютно все.

– Вы директор школы? – догадалась она после секундной паузы.

Татьяна немного стушевалась. Выглядела Анжела роскошно – короткая стрижка, высокие каблуки, юбка и пиджак, подчеркивающие все достоинства и скрывающие недостатки аппетитной фигуры. На толстой цепочке – украшение в виде цветка, привлекающее внимание к внушительному бюсту. Ухоженные руки, массивный браслет в камнях, наверняка настоящих. Так, наверное, и выглядят хозяйки мира.

Татьяна кивнула, и сразу стало неудобно за свое легкое цветастое платье, пусть и купленное несколько лет назад в Чехии, куда они с Эдуардом летали на воды, но сейчас уже больше напоминающее халат. За свою удобную обувь на низком ходу. А больше всего за волосы, собранные на макушке, и руки, давно не видевшие маникюра. В женской битве Анжела крыла Татьяну с большим отрывом.

– Да, понимаете, сегодня ночью у их… – она хотела сказать «матери», но запнулась, – у них сгорел дом. Я знаю, что вы взяли дело на личный контроль, поэтому я и приехала к вам. Дети сегодня должны вернуться домой. Пожалуйста, повремените с их возвращением, им просто негде жить.

– Как так получилось, что сгорел дом? – Анжела глазами сонного удава уставилась на Татьяну, и той захотелось втянуть голову в плечи.

– Я… я не знаю, люди разное болтают, кто говорит, что само, кто говорит, что поджог. Там домишко деревянный, не знаю, видели ли вы его, к такому спичку поднеси – он и загорится. Удивительно, как это раньше не произошло. Это просто чудо, что никто не пострадал! – эмоционально закончила она.

– Татьяна, кажется? – проигнорировала ее пылкую тираду Анжела Петровна.

– Да, – кивнула ее собеседница.

– За что вы ее так ненавидите, Татьяна?

Этого она никак не ожидала. Словно ее ударили прямиком в солнечное сплетение. Татьяна даже сделала несколько шагов назад и открыла и закрыла рот, словно очутившаяся на суше рыба.

– Я? – переспросила она.

– Ну не я же, – пожала плечами Анжела. – Просто интересно. Что она вам сделала? Мужа увела? Любовника?

– Какие глупости вы говорите! – возмутилась Татьяна.

– Она успешнее вас? Красивее? Моложе?

– Нет, нет, нет. – Татьяна даже выставила руку вперед, чтобы остановить поток этих обвинений.

– Тогда что же? – Анжела сделала пару шагов вперед, и Татьяна очутилась в западне между чиновницей и стенкой. Почувствовала тяжелый запах французской пудры, смешанный с ароматом сладкого парфюма. Она собралась духом и выпалила:

– Она когда-то накричала на меня и оскорбила.

– Надеюсь, вы шутите.

Пришел черед Анжелы удивляться. Она отступила, и Татьяна выскользнула из западни. Оправила цветочное платье, снова попыталась улыбнуться, но вышло плохо.

– Извините, я, наверное, отняла у вас слишком много времени. Но я просто делаю свою работу.

Анжела окинула ее оценивающим взглядом и затем кивнула:

– Разумеется. Я посмотрю, что можно сделать.

Не прощаясь, она развернулась и тяжелой поступью направилась к лестнице, словно королева– мать кивком головы приветствуя подчиненных, время от времени попадавшихся ей на пути.

Татьяна выдохнула и только сейчас заметила, что все это время практически не дышала. Делая глубокие вдохи и вытирая вспотевшие руки о подол платья, она дождалась, когда Анжела Петровна скроется из виду, и тоже направилась к лестнице. Ну что же, она сделала все что могла, а дальше будь что будет. Она ненавидит Ташу? Что за глупости!

* * *

Анжела сидела за небольшим старым столом, под одну из ножек которого мать уже несколько лет подкладывала книгу, и, сложив перед собой холеные руки, пристально разглядывала дочь. О путях отступления она позаботилась заранее – закрыла входную дверь. В окно девчонка вряд ли будет от нее удирать.

Николь сидела низко опустив голову. Худенькие плечи, тоненькая шейка. Анжела знала, что девочка плачет, но не понимала толком, как ее успокоить. Не обнимать же и не целовать как маленькую, в самом деле…

– Понимаешь, твой друг и его брат и сестры должны были вернуться сегодня домой.

– Но они не вернутся! – Николь перебила мать и разрыдалась.

– Они не вернутся по одной простой причине: им негде жить. Дом Натальи сгорел.

– Таша, ее зовут Таша. – Николь снова перебила мать и вытерла нос рукой. Анжела поморщилась:

– Возьми салфетку!

Николь не сдвинулась с места.

– Пусть поживут у нас, – уперлась она, – у нас много места.

– Это невозможно, Ника, – отрезала Анжела Петровна. – Опека может вернуть детей только в нормальные условия проживания.

– Но Таша будет с ними, это самое главное! Какая им разница, где спать? – запальчиво воскликнула Николь и впервые с начала разговора посмотрела на мать.

– Детям нужны нормальные условия, – поймав взгляд дочери, еще раз доходчиво повторила Анжела Петровна.

– С Ташей им все равно где жить! – уперлась Николь. Анжела почувствовала глухое раздражение. Да что она с ней носится, с этой Ташей?

– Николь, ты же особо не знаешь Наталью, о чем ты рассуждаешь?

– Я знаю, что она лучшая мать в мире! – воскликнула Николь и осеклась. Снова сникла и попыталась вжать голову в плечи. Анжела Петровна почувствовала легкий холодок. Дело к осени, а она, пожалуй, слишком легко одета.

– Послушай, сейчас полиция разбирается с тем, что случилось с домом Натальи. – Анжела сделала акцент на «человеческом» имени соседки. – В любом случае в чужой дом детей не отдадут даже самой расчудесной матери. Но я сделаю все возможное, чтобы семья как можно быстрее воссоединилась. Дети временно побудут в центре опеки, их не будут никому отдавать и не отвезут в детский дом.