Анжела не успела договорить, Николь вскочила с места, кинулась к матери и обняла ее со всей силой детской любви. Стены слегка поплыли перед глазами Анжелы. Она потрепала Николь по голове:

– Давай, веди меня к своему кумиру, пришло время познакомиться, – вздохнула она.

Обнявшись, мать и дочь вышли из дома. На самом деле никакой нужды знакомиться с Ташей не было. Но женское любопытство впервые за долгие годы взяло верх над благоразумием. Интересно, что за женщина может пробуждать такие сильные чувства – от любви до ненависти?

* * *

Роман Михайлович заботливо придерживал Глафиру за локоть и время от времени, словно тяжело больного старика, практически тащил на себе. Он взял ее под личный контроль, несколько раз в день заходил к Светлане Фоминичне, измерял Глафире температуру, давление, проверял общее состояние. Главврачу было хорошо знакомо все, что с ней происходило. Организм, работавший как механизм на пределе возможностей, не выдержал и сломался. Словно мотор автомобиля, порвавший ремень.

Он давно наблюдал за Глафирой. Интерес был не только профессиональным. Роман Михайлович любил красивых женщин, а Глафира была не только красива, но и породиста. Как ходок, время от времени сворачивающий на левые дорожки с прямых супружеских путей, главврач отлично знал: эта женщина не для интрижки. Обожжет так, что потом не выкарабкаешься, рубцы останутся на всю жизнь.

Каждое утро она вставала в три часа, чтобы заняться рутинными делами. Тащила на себе четверых детей, дом, хозяйство, поделки, которыми зарабатывала на жизнь, и каждый день ей хватало сил устраивать у себя чаепитие, славившееся в округе и ставшее центром жизни небольшого села. Невероятная женщина, зачем-то наказывающая себя.

Сегодня утром она встала и сказала, что ей нужно пойти на прогулку, вела себя беспокойно. Анна Ивановна позвонила ему, и Роман Михайлович, сделал то, чего бы не сделал ни для жены, ни для любовницы: бросил все свои дела и примчался. Потому что этой женщиной он восхищался.

Глафире было тяжело идти, ноги не слушались, большинство в таком состоянии еще провалялись бы неделю в постели, но не она. Словно у нее было важное дело, которое она должна была закончить во что бы то ни стало.

– Я бы хотела пройтись сама, – уже в четвертый раз настойчиво попросила она.

– Это исключено, Глафира, ты можешь в любой момент свалиться и потерять сознание, и что мы будем делать?

– Вы разговариваете со мной как с одним из своих клиентов, – фыркнула она через силу, даже не пытаясь улыбнуться. Мертвенно-бледное лицо, выступившие на молочной коже веснушки и тяжелые волосы, в пасмурный день казавшиеся почти черными.

– Ну что ты, клиента я бы просто посадил под замок и привязал бы к капельнице, – пожав плечами, в тон ей ответил Роман Михайлович. – Кстати, о клиентах. Ты бы временно могла пожить в «Особняке». У нас есть несколько свободных комнат, и все обитатели будут просто счастливы, если ты к нам присоединишься. Если захочешь, я даже могу отдать в твое распоряжение кухню, и ты сможешь устроить пятичасовое чаепитие, – пошутил он, но Глафира никак не отреагировала на его шутку, только вздрогнула, когда за их спинами что-то хрустнуло. Роман Михайлович обернулся, но ничего не увидел.

Ей надо было избавиться от главврача. Сегодня утром она встала с постели с одной-единственной целью – пойти к Данилу и сообщить, что несколько дней она не сможет приносить ему еду. Все сгорело вместе с домом. Придется ему перебиться дарами леса.

– Хорошо, – кивнула она, – я согласна. Только у меня нет денег платить за ваши роскошные номера.

– Деньги не нужны, считай, что я тебя просто временно нанял терапевтом, на моих одуванчиков ты оказываешь волшебное воздействие.

Снова никакой реакции.

– Я могу переехать прямо сегодня, – после небольшой паузы сказала Глафира. – Не хотела бы стеснять Светлану Фоминичну, а то у нее и так проходной двор из-за меня.

– Уверен, что старушка только счастлива, – пожал плечами Роман Михайлович.

– Роман Михайлович, мне уже лучше. Я не один из ваших одуванчиков и не нуждаюсь в ежеминутном присмотре, – твердо сказала Глафира.

– Я это прекрасно понимаю, но сейчас я говорю с тобой не как врач, а как друг. Тебе нужно отдохнуть.

– Мне нужно побыть одной, после чего я сразу пойду к Светлане Фоминичне, скажу, что переезжаю к вам, и буду в «Особняке» самое позднее через два часа.

– У тебя что, свидание в лесу? – пошутил Роман Михайлович. Глафира вздрогнула.

– Какое свидание? – Она попыталась сохранить невозмутимость. – Просто мне нужно осмыслить все произошедшее и решить, что делать дальше. И сделать я это могу только в одиночестве.

Несколько мгновений она смотрела Роману прямо в глаза, и тот отступил. Было совершенно ясно, что женщина хочет остаться одна и он ей мешает.

– Хорошо, – кивнул главврач, – но если через три часа тебя не будет, я отправлю разыскную экспедицию. С собаками, – зачем-то добавил он, хотя никаких собак в «Особняке» отродясь не водилось.

Заверив Романа Михайловича в своем сносном душевном и физическом состоянии, Глафира дождалась, когда врач скроется за поворотом. Еще некоторое время потопталась на месте на всякий случай, чтобы удостовериться, что заботливый Роман Михайлович не переступит границы своей заботы. Ей пришлось схватиться за шершавый ствол дерева, чтобы не упасть. Теряет форму. Раньше она пробегала каждое утро по пятнадцать-двадцать километров, следила за своим режимом и питанием. Организму хватило этого запаса на два года, теперь он начал сбоить.

Немного отдохнув, Глафира тихонько зашагала к охотничьей хижине, молясь, чтобы бестолковый сынуля Генриха Карловича был еще там и находился в относительном здравии. Если еще и с ним что-нибудь случится по ее вине, она этого просто не переживет.

Время от времени Глафира оглядывалась назад, чтобы удостовериться, что за ней никто не следует. Но ее рассеянного внимания и усталого взгляда было недостаточно, чтобы обнаружить профессиональную слежку. Марк, держась поодаль, неотступно следовал за ней.

Он убеждал себя, что Глафира чиста, что она не станет ему врать, скорее уж скажет как есть, что «спрятала и не пытайся искать». Но он бы не был там, где он был, если бы доверял людям. А в случае с Глафирой, увы, все было очевидно. Данилу спрятал кто-то из местных. Он уже лично допросил каждого, и не было еще человека, которого ему бы не удалось расколоть. Местные и правда понятия не имели, где прячется мошенник. Из неопрошенных осталась только она. К тому же ее связывала нежная дружба с Генрихом и она прекрасно знала местность.

Его расчет оказался верен. Она поднялась с кровати, только чтобы навестить этого засранца. Марк на секунду задумался: а сделала бы она это для него? Не найдя ответа, просто выбросил эту мысль из головы. Плевать. Главное, что он бы сделал это для нее.

Данилу она увидела, не доходя до хижины. Тот подтягивался на мощной ветке старого дуба. На секунду мелькнула мысль, что телосложением он не уступает Марку. Но если Марк – это опасный тип со стальными мышцами, то Даня просто денди, которому сказали, что худым и подтянутым быть нынче модно.

– Тридцать один, тридцать два, – громко считал Даня.

– Тридцать три, – закончила за него Глафира, и тот от неожиданности слетел с дерева прямо в траву, грязно выругался, напоровшись ладонями на колючие ветки.

– Так и знал, что ты меня ненавидишь, – окрысился он, с раздражением рассматривая розовые ладони и с преувеличенным страданием начиная доставать занозу.

– Если бы я тебя ненавидела, я бы просто подошла к первому полицейскому и рассказала, где тебя искать. Ты зачем вылез? Я же сказала: не высовываться!

– Нормально вообще? – огрызнулся Даня. – Засунула меня в какую-то крысиную нору, не кормишь и хочешь, чтобы я сидел и не жужжал?

– Можешь пожужжать, – пожала плечами Глафира, – дело твое. Я пришла предупредить тебя, что полицейские расширили круг поисков. Они ушли из села, но продолжают рыскать по району. Извини, что так получилось с едой, у меня действительно не было возможности…

– Ваше село спалили, что ли? – хохотнул Даня. – Такое зарево стояло. Меня выкуривали? – хвастливо предположил он.

– Это сгорел мой дом, – отрезала Глафира, и Даня осекся. – К тебе это не имеет никакого отношения.

– В смысле – твой дом? – не понял он.

– В прямом, – пожала плечами Глафира.

– Никто не пострадал? – после секундной паузы спросил Данила.

– Нет, – сухо ответила Глафира. – Сегодня ночью приходи после полуночи к черному входу «Особняка», я раздобуду тебе еду. В усадьбу тебе пока нельзя.

– Какая романтика! «Приходи после полуночи!» Знаешь, если меня поцеловать в это время, то я вполне могу превратиться в прекрасного принца.

Глафире не хотелось слушать его ерничество. В висках пульсировала кровь, голова кружилась. Не грохнуться бы в обморок! Развернувшись, она направилась по тропинке прочь, но, пройдя несколько шагов, упала, потеряв сознание.

Даня не сразу понял, что произошло.

– Эй, ты решила не дожидаться полуночи и поиграть в Спящую красавицу? – неуверенно крикнул он, и Марку, наблюдающему за этой картиной, захотелось как следует вмазать в наглую морду.

Он мог бы арестовать его прямо сейчас, но не хотел этого делать при Глафире. Пусть вообще не имеет отношения к этому делу. Потом соврет, что Данила утратил бдительность и попался, она не удивится.

Данила сделал несколько шагов по направлению к Глафире, увидел, что та лежит без движения с закрытыми глазами, и в два прыжка преодолел оставшееся расстояние. Присел и тихонько потряс ее:

– Эй, ты чего? Все в порядке?

Марк закатил глаза. Как такой идиот мог столько времени дурачить специально обученных людей?

– Эй. – Даня продолжил трясти Глафиру, затем приложил ухо к ее груди, но ничего не услышал. Оглянувшись по сторонам, словно убеждаясь, что никто не увидит его постыдные действия, он резко рванул ткань, пуговицы с треском отлетели, и Даня приложил ухо к открывшейся розовой, мягкой груди Глафиры. Марк уже сделал шаг по направлению к нему, но вцепился рукой в дерево. Нет. Нельзя позволить эмоциям брать верх. От этого зависит исход всей операции.