– Руки и ноги будут печатать на принтере. Вот если кому не повезло с фигурой, в отличие от вас, – польстил он молоденькой мамочке, на скромный взгляд Марка, обладающей лишним весом и слишком рыхлой кожей, – то можно прийти в клинику и заказать себе модуляцию ног.

– А что хорошего, если все как куклы эти будут, ну как их там, страшные такие, тощие? – попытался вспомнить Григорий Антонович.

– Барби, – подсказала Анна Ивановна, обнаружившая в земле живой корень растения и заботливо освобождающая его от обгоревших листьев и веток.

– Да, точно. И что же теперь, по улицам ряды Барбев этих будут маршировать?

– Ой нет, Барби – это вчерашний день, больше никто с ними не играет и не вспоминает, их разве что в музее каком-то можно отыскать, – запротестовал Данила. – В будущем каждый ребенок получает рободруга – его дарит государство в первый день рождения ребенка, и он растет и изменяется так же, как и ребенок, находится рядом с ним с первого и до последнего дня. В будущем люди борются с одиночеством. – Данила уставился куда-то поверх плеча тихо подошедшей и слушающей его байки Глафиры. Да уж, фантазии этого путешественника можно было только позавидовать.

– Вот уж чего придумали! – воскликнула Клавдия Семеновна. – Чтобы какой-то буратино за тобой все время таскался. Как по мне, так иногда и одиночество неплохо.

– Иногда да, – кивнул Даня, соглашаясь. – Но все время – нет, одиночество – это болезнь настоящего и прошлого. Люди всегда одиноки. И лекарство от этой болезни еще не изобрели.

Повисло неловкое молчание. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Глафира повернула голову и замерла. На другой стороне улицы стояла Татьяна Николаевна и не сводила с нее глаз.

Директор выглядела настолько жалко и нелепо, что Глафира едва сдержала возглас удивления: что она здесь делает? Пришла добить ее?

Резко развернувшись и оторвавшись от толпы, она вышла за пределы участка, пересекла улицу и, вплотную подойдя к директрисе, молча уставилась на нее.

– Я… – Татьяна отвела глаза в сторону и облизала пересохшие губы. Глафира словно впервые видела ту, что по нелепой прихоти причинила ей столько боли. Она постарела, еще молодое лицо избороздили глубокие морщины, в сероватых волосах – густая проседь. Татьяна словно олицетворяла собой горе и несчастье. Какая нелепая и жалкая женщина, на нее даже невозможно было сердиться.

– Я хотела узнать, могу ли я… – Татьяна снова запнулась. – Могу ли я чем-нибудь помочь?

– Ишь, явилась не запылилась! Да если бы не ты, никому помогать не пришлось бы! – Клавдия Семеновна заторопилась к ней через улицу, крича громко и отчетливо, чтобы ни одно ее слово не прошло незамеченным.

Татьяна ничего не ответила, лишь подняла взгляд на Глафиру. А та смотрела поверх ее головы на отцветающее село. Легкая дымка опускалась на дома и сады, холодные капли уже дрожали в воздухе, ветер становился все пронзительнее, но ни один человек, включая ее саму, этого не замечал. Казалось, пожар, спаливший дотла ее дом, растопил лед ее души.

– Конечно, нам нужна любая помощь, – кивнула она и протянула Татьяне руку. – Идемте, я покажу, что можно сделать.

В полной тишине женщины пересекли улицу и вернулись на участок. Люди, сбившиеся в небольшие стайки, не знали, как им реагировать. В их картине мира виновницу несчастья стоило бы линчевать. Но Глафира – она была другой, и она всегда поступала правильно.

– Ну, погрустили – и хватит, за работу! – встрепенулся Даня, в один момент разряжая атмосферу и хватая несколько саженцев роз, которые выделили Глафире неравнодушные соседи, принялся показательно втыкать их в специально выкопанные лунки.

– Что ты делаешь? – Глафира остановилась и с удивлением уставилась на него.

– Как что? Розы сажаю, что непонятного! – возмутился Даня, раздосадованный тем, что Глафира не оценила его трудовой порыв.

Татьяна не выдержала и хихикнула.

– Это какой-то особый способ из будущего? – фыркнула Глафира, отказываясь принимать Данины слова за чистую монету.

– Почему? – искренне удивился тот, на несколько мгновений приостановив свои действия. – Что не так?

– Не так? – Не выдержав, она рассмеялась. Впервые с того страшного момента, как у нее забрали детей. – Да ты же сажаешь их вверх ногами!

– Фигня! – уверенно возразил Даня и вернулся к своей работе. – А ты молчи, женщина, и не мешай мужчине работать, если уж ничего в этом не понимаешь, – сообщил он ошарашенной Глафире и продолжил свои нелепые действия.

– Ох и клоун, – покачала головой Клавдия Семеновна и вдруг улыбнулась, парень был ей действительно симпатичен.

Генрих Карлович, все это время наблюдавший за сыном, не выдержал и осмелился мягко вмешаться:

– Данечка, они правы, нужно перевернуть саженцы. Корни в землю, все остальное наружу.

– Ну и ладно, – пожал плечами Даня, ничуть не смутившись. – Садовода из меня не вышло, пойду с Жоржиком поиграю, да, Жоржик? – обратился он ко псу, сидевшему возле Глафиры. – Мне тоже скучно, пойдем, палочку тебе брошу, что ли.

Жоржик меланхолично приподнялся и медленно потрусил в Данину сторону.

– Молодец, хороший мальчик, – потрепал его Даня по загривку, беря перемазанного в саже и грязи пса на руки и прижимая к себе. – Ну, пойдем, мальчик, нам тут делать нечего.

Стоило Дане с Жоржиком скрыться из вида, как Генрих сразу же поскучнел и сгорбился.

– Что-то я устал, – обратился он к Анне Ивановне. – Не пройдетесь со мной к усадьбе? Хочу ноги размять, врачи приказали двигаться побольше.

– Да-да, конечно, – встрепенулась Анна, поймавшая себя на том, что наблюдала за перепалкой Дани и Глафиры с легкой улыбкой: оба молодых человека были ей симпатичны.

Она бросила извиняющийся взгляд на Глафиру, та все поняла без слов. Улыбнулась и кивнула, отпуская и благодаря своих добровольных помощников.

День клонился к вечеру, люди начинали потихоньку расходиться кто куда, пообещав ей, что завтра же с утра снова придут на стройку. Анна, подхватив Генриха под руку, направилась к усадьбе.

Медленно они побрели по извилистой дороге. Генрих здоровался со всеми, кто встречался им на пути, обменивался парой добрых слов, бодро отвечал на вопросы о самочувствии. Анна молчала, вцепившись в его руку, изредка кивала и улыбалась.

На улице было немного прохладно, ветер срывал с деревьев сухие листья. Вдалеке были слышны радостный лай Жоржика и громкие крики Дани, который радовался игре не меньше своего четвероногого друга. Где-то раздавались голоса стариков и детей.

Подойдя к резным воротам усадьбы, они остановились. В сгущающихся сумерках дом производил жутковатое впечатление, от него веяло смертью. Анна Ивановна резко остановилась.

– Вы идите, а я подожду.

Странно, но даже после поцелуя они все еще были на «вы».

– Но мне бы хотелось зайти в дом вместе с вами, – вдруг заупрямился обычно покладистый Генрих. – Знаете, я толком даже не знаю, как это объяснить, но мне кажется, что усадьбе не хватает жизни, что ли. А мне очень хочется почувствовать себя живым, хотя бы ненадолго. Вы понимаете, о чем я?

– Да, понимаю, – кивнула Анна. – С темными окнами дом похож на маску смерти.

– Это потому, что вы боитесь темноты, – вздохнул Генрих.

– Возможно, – не стала спорить Анна, – но я боюсь туда входить.

– Хорошо, подождите меня здесь, – не стал настаивать Генрих, уверенно отпер ворота, распахнул их и медленно направился по извивающейся дороге через парк.

В этот момент Анне показалось, что она бы жизнь отдала за то, чтобы хотя бы пройтись по этой дороге вслед за ним. Дороге из своих снов. Она даже сделала шаг вперед, но остановилась, вцепившись руками в кованую решетку, которую уже начинала разъедать ржавчина. Ветер взметнул подол ее темного льняного платья. А затем произошло чудо.

Дом вспыхнул миллиардом огней и стал похож на кукольный домик, который ей когда-то, тысячу лет тому назад, смастерил отец. Свет в одно мгновение преобразил усадьбу, и Анна с удивлением отметила, что все деревья в парке увиты гирляндами. Феерия света сделала старый дом похожим на праздничную открытку.

Ноги сами понеслись вперед. Анна шла по извилистой дороге, все ускоряясь, и в какой-то момент засмеялась от счастья. Шорох гравия, запах хвои, плавные изгибы дороги были точно как в ее сне. Не выдержав, она даже припустила бегом.

Генрих стоял на пороге и улыбался довольной улыбкой:

– Как тебе сюрприз?

– Сюрприз? – не поняла запыхавшаяся Анна, впрочем, отметившая, что Генрих перешел с ней на «ты».

– Ну да, пока я маялся от скуки в больнице, я попросил кое-кого украсить парк гирляндами и починить все освещение. Если ты останешься здесь со мной, то свет всегда будет включен.

* * *

Дом был готов даже раньше, чем Глафира рассчитывала. Совместными усилиями очистить участок и вырыть фундамент удалось меньше чем за две недели. А сад обещал снова стать роскошным через несколько лет.

В этот раз она подошла к планированию более грамотно и не просто втыкала в землю все, что могло цвести и плодоносить, а разбила участок на секторы. Возле входа были высажены цветы, которые должны были создавать праздничное настроение у любого входящего в ее жилище. Розы, пионы, георгины, астры и даже пассифлору – все это Татьяна привезла Глафире со своей дачи, где саженцы просто тихо умирали, а вот у Глафиры ожили и разрослись.

Получив прощение и признание жителей, Татьяна приняла самое деятельное участие в процессе восстановления жилья и за короткое время даже обменялась телефонами с несколькими тетушками и поговорила по душам с родителями многих учеников, которых до этого момента в глаза не видела. Эдуард оказался прав: рыбе без стаи не выжить. Особенно такой, как Татьяна. Стоило ей попасть в струю, как жизнь снова побежала по венам.

Поляну, на которой обычно накрывали стол для гостей, было решено оградить вечнозелеными кустарниками, из которых в будущем можно будет создавать интересные фигуры. Григорий Антонович в честь новоселья подарил Глафире гипсовую скульптуру обнаженной Афродиты, которую скульптор лепил с женщины, явно щедро одаренной природой.