Мэкси справляла новоселье по Ролодексу[49]. Все, числившиеся в ее записной книжке, получили приглашение – и все приняли его. Посвятив задуманному событию целое утро вдвоем с Джулией и ни на минуту не слезая с телефона, она чувствовала необыкновенный прилив сил. «Радость жизни» объяснялась очень просто: Мэкси ни на минуту не забывала, что ее драгоценный макет в руках Рокко, и он занят его доводкой! Хорошее настроение и помогло ей. организовать вечеринку так, как ей больше всего нравилось.

– Вечеринки и должны возникать как гром среди ясного неба, и утром никто не должен знать, что произойдет вечером, – заявила она Джулии. – Если дать людям время подумать, что им надеть, как причесаться, кто придет, кроме них, то это все равно что лишить розу ее аромата. А тут они всегда могут, если у них уже были другие планы, привести с собой тех, к кому собирались пойти. Так все получается особенно чудесно из-за своей полной непредсказуемости.

Так оно и было – настоящий зоопарк. Конечно, элитный, поскольку предназначался только для избранных видов: газели, павлины, олени, роскошные пантеры, лоснящиеся котики, самодовольные львы, а иногда и маленькие обезьянки. Все это были манхэттенские особи, а посему уровень производимого ими шума, выраженный в децибелах, достигал высот, немыслимых для любого крупного города мира.

Входная дверь оставалась все время распахнутой настежь, потому что звонка в общем шуме никто бы попросту не услышал. Сопровождаемая лифтером, нагруженным ее чемоданами, Инди в изумлении замерла на пороге. Постояв немного, она повернулась, чтобы уйти: совершенно очевидно, что время для нанесения визита выбрано неудачно. Что ж, она остановится в люксе, который киностудия держит для своих звезд в «Палас-отеле», а позвонит Мэкси уже завтра. Всякого рода вечеринки повергали Инди, и без того застенчивую, в неописуемый ужас.

– Крестная! – окликнула ее Анжелика, почтительно сгребая ее в охапку и приподнимая. – Неужели это ты? Собственной персоной! Невероятно! Ма пыталась до тебя дозвониться, но твой телефон молчал. Откуда ты узнала насчет нашей вечеринки?

– Так ты… Анжелика?

– Да, я знаю, что выросла. Сейчас я тебя опущу обратно. Надеюсь, тебе не больно?

– Нет, что ты. Просто ты меня удивила. Скажи-ка мне, Анжелика, разве не ты все время старалась меня убедить, что твоя мать работает и ее поэтому нельзя беспокоить? И что же? Я приезжаю и застаю здесь настоящий сумасшедший дом! Что здесь, в конце концов, происходит?

– Но она правда работала, крестная, до вчерашнего вечера. Мрак! Но сейчас она расслабляется.

– А почему у тебя в каждом ухе проколото по три дырки, Анжелика? И почему твои сережки похожи на пучки перьев? Ты что, член какой-нибудь религиозной секты? – Инди постаралась придать своему голосу Мэксимум строгости, хотя изумление, вызванное неожиданной красотой девочки, мешало ей сделать это должным образом: да осознает ли сама Анжелика, что ее ждет в будущем?

– Да, крестная, я попробовала к ним вступить, – пояснила Анжелика. – Я что, не права? Честно говоря, я себя ощущаю изгоем. А как тебе мои штаны из чертовой кожи? Умереть можно, правда? По-моему, их делали где-то в колонии прокаженных. Мрак!

– В общем, не хило, – отозвалась Инди, стараясь использовать прежний жаргон семидесятых, чтобы ответ был на уровне. – Дырки в ушах, кстати, скоро зарастут, если ты вынешь эти свои запонки. И, пожалуйста, кончай называть меня крестной!

– Хорошо, раз ты настаиваешь, – согласилась несколько удрученная Анжелика. – Давай я отнесу твои вещи в спальню для гостей… Инди.

Анжелика, легко подхватив чемоданы, решительно двинулась вперед, приглашая гостью последовать за ней.

– Нет, нет. Постой! Я не смогу здесь находиться. Посмотри, сколько кругом народу! – в панике воскликнула Инди, готовая бежать куда глаза глядят.

– Не волнуйся! Через пять секунд я вышвырну из гостевой всех до одного. В конце концов, ты же у нас почетный гость, а не они. Разве это так уж трудно сообразить?

– Послушай, Анжелика, ты что, всегда так разговариваешь?

– Стараюсь. Стараюсь… – И Анжелика, снова схватив чемоданы, стала расчищать дорогу.

Вскоре Инди осталась одна в комнате.

«Да, – подумала она, быстро переодевшись, – этому ребенку явно необходима помощь». Какое счастье, что она успела приехать, пока еще не слишком поздно. Ясно одно: Мэкси совершенно не занимается воспитанием дочери.

Из гостевой Инди выпорхнула в белом наряде из кружев и шифона от самой Джидит ван Амринж, таком воздушном, что казалось, ему не дает улететь только брошь, закрепленная сбоку на талии, – старинная греческая монета, обрамленная полукружьями неограненных изумрудов и сапфиров. Ее красота была подобна веем временам года, за исключением зимы. В соответствии с требованиями режиссера и сценарием она представила перед зрителем то как воплощение чарующей весны, то знойного лета, а иногда и пышной осени в бесконечном завораживающем калейдоскопе своих героинь. На сей раз, предоставленная самой себе, она избрала пленительный образ весны, с ее свежестью и обещанием радости.

При всей своей застенчивости Инди была реалисткой. Она прекрасно знала: нет таких одежд, в которых бы она могла остаться незамеченной в толпе гостей, – так что лучше уж, не притворяясь, одеваться под стать кинозвезде. В сущности, именно поэтому она привлекала к себе гораздо меньше липких взглядов, чем Диана Китон с ее нарочито затрапезным стилем, словно говорившим: «Буду я тут еще для вас специально выпендриваться!» В конечном счете, это только обращало на себя внимание и озлобляло. С другой стороны, Инди никогда не позволяла себе блестящих одежд: блестки на платье напоминали ей о торжествах при вручении премии «Оскар». В конце концов, она ведь сама была ее лауреатом. Выйдя из своей комнаты, Инди отправилась разыскивать Мэкси. Она ни на секунду не останавливалась – этот метод позволял ей избегать назойливых приставаний и расспросов. И даже если кто-то пытался ее удержать, она всем своим видом давала собеседнику понять, что безумно спешит. По этой же причине она никогда не держала в руке бокала или рюмки, чтобы иметь возможность в нужный момент воскликнуть: «Извините, но мне надо взять что-нибудь выпить. Я скоро вернусь». И уже не вернуться. Она всегда могла также ласково попросить беседовавшего с ней мужчину (женщины, как правило, не испытывали особого желания с ней разговаривать) пойти принести для нее выпивку, чтобы в ту же секунду улизнуть в прямо противоположном направлении. Если же ей действительно хотелось выпить, она шла в бар, где бармен наливал ей то, что она просила. Залпом осушив рюмку, Инди тут же отдавала ее обратно.

У нее давно выработалась манера глядеть поверх людских голов, так что им не удавалось заглянуть ей в глаза: совершая постоянные зигзагообразные движения, она, как движущаяся мишень, усложняла прямое попадание. К тому же выражение ее лица свидетельствовало, что в другом конце зала она увидела хорошего знакомого и сейчас пытается к нему пробиться. Сочетание всех этих приемов давало ей возможность, бывая на всех обязательных голливудских приемах, не разговаривать на них ни с кем, кроме агентов из артистического бюро, провести которых представлялось попросту невозможным, поскольку они были вездесущи и все время крутились около нее. В качестве клиента она их не отпугивала. Да и как могла это себе позволить женщина, пусть и прославленная красавица, чью красоту они и продавали, причем из суммы гонораров автоматически изымались их комиссионные?

Вообще-то, рассуждала Инди, дрейфуя из комнаты в комнату и считая себя в безопасности после принятых обычных мер предосторожности, она не испытывает особой робости в присутствии своих агентов или тех, с кем ей приходится непосредственно сталкиваться в процессе создания картины. Все эти люди знали, что она такая же, как другие: едва кончался период их голливудского ученичества и они становились вторыми помощниками вторых ассистентов режиссера или чем-нибудь в этом роде. Доктор Флоренс Флоршайм, со своей стороны, вообще убеждала ее, что, в сущности нет ни малейшей разницы между неуловимой кинозвездой и какой-нибудь всем доступной дурнушкой. Но это всегда вызывало у Инди панику.

– Что особенно страшного может случиться, если бы вам все-таки пришлось быть втянутой в разговор? – поинтересовалась доктор Флоршайм, на что Инди никогда не могла дать вразумительного ответа. Ее мозг отказывался себе это представить. Конец – вот что означал разговор. При виде ее красоты у собеседника умирало само желание разговаривать, а значит, вся ноша общения с ним волей-неволей ложилась на ее хрупкие плечи. К счастью, доктор Флоршайм никогда не глядела на Инди, после того как она входила в комнату или выходила после очередного сеанса, так что могла вести разговор сама, а болтать с ней о пустяках не разрешалось.

Все увеличивая скорость своего лишь внешне осмысленного кружения по комнатам, Инди начинала испытывать легкую панику: Мэкси нигде не было. Если так пойдет и дальше, то она вынуждена будет смотреть на людей, вместо того чтобы глядеть, как обычно, поверх их голов. А тогда рискуешь наткнуться на чей-нибудь взгляд.

– Извините! – Она действительно натолкнулась, только не на взгляд, а на какого-то мужчину, от неожиданного толчка пролившего на свой пиджак содержимое двух рюмок, которые держал в руках. – Ради бога, это все из-за моей неловкости, я не туда смотрела, разрешите, я помогу стереть пятна… – залепетала покрасневшая Инди.

– Не беспокойтесь, это всего лишь водка. А она не оставляет пятен, – успокоил ее незнакомец, и в звучании его голоса, в первых же произнесенных им словах было нечто, сразу же разогнавшее уже охватившую ее панику. Человек с таким голосом, подумалось ей, владел бы ситуацией даже в том. случае, если бы это он облил ее платье, а не наоборот. Удивительно, до чего быстро он все же сумел развеять ее страх.

– Вы как будто кого-то разыскиваете? – продолжал незнакомец. – Может, я вам помогу?