Прошло уже больше месяца с того дня, как Рокко закончил чудо-макет; десятки людей были зачислены в штат ее журнала с такой высокой зарплатой, какая только возможна; полным ходом шла работа по завершению первого номера и подготовке ближайших – и все это благодаря неуемной энергии самой Мэкси, каждый день работавшей до позднего вечера без выходных.

Дверь в ее офис была не только постоянно открыта, вернее сказать, по ее указанию двери там вообше не существовало, как, кстати, и рабочего стола. Просто в середине офиса стоял большой стол, заваленный ящиками с охлажденными безалкогольными напитками и уставленный термосами с кофе, чаем или «Санкой»[50]. Мэкси наняла специальную буфетчицу, в чьи обязанности входило следить, чтобы термосы всегда были наполнены, а на тарелках никогда не переводились груды печенья и шоколадных конфет, а также делать восхитительные толстенькие сандвичи, запас которых не должен был иссякать. Вокруг этого пиршественного стола призывно разместились несколько высоких круглых столиков и вертящихся табуреток, никогда не пустовавших. При большом стечении народа столы могли легко сдвигаться. Словом, офис Мэкси был Мэксимально приближен к тому типу кофеен восемнадцатого века, в какие любил в свое время захаживать Сэмюэл Джонсон. А именно этого она и добивалась: каждый из ее высокоталантливых и столь же высокооплачиваемых молодых сотрудников, число которых неизменно увеличивалось, заглядывал сюда не реже двух раз на день, зная, что тут ему рады в любое время и к тому же накормят по-королевски. В ее офисе собирались, чтобы поспорить о «Би-Би», сотрудники разных отделов, тем самым лучше узнававшие друг друга. В процессе непрерывного общения самых одаренных в журнальном деле людей, всех этих возбужденных «А почему бы, черт подери, и нет?!» рождался бесконечный поток новых идей, ни одна из которых не пропадала, потому что Мэкси, восседавшая на одной из табуреток, тут же брала их на карандаш. В тех случаях, когда она по той или иной причине отсутствовала или разговаривала по телефону, ее место занимала одна из трех секретарш, работавших посменно. Единственная причина, по которой Мэкси согласилась приехать в офис к Каттеру, заключалась в том, что ей не хотелось, чтобы он приехал и увидел ее офис: его визит сразу все изгадил бы.

– Никогда бы не поверил, что ты на такое способна, – продолжал Катер. – Да и вообще любой другой человек.

– Но ты ведь еще не видел наших макетов! – ответила Мэкси, несколько встревоженная: неужели кто-то из его шпионов тайно привозил ему разрозненные страницы?

– Я не о твоем журнале говорю, Мэкси, какой бы он ни был. – Каттер в упор взглянул на нее, и она смогла убедиться, что ему не до шуток – его лицо горело от плохо сдерживаемой ярости. – Вот погляди! – И он резко подтолкнул к ней лежавшую на столе стопку бумаг. – Я о них говорю. Тут счета на миллионы долларов! Эти идиоты клерки автоматически их оплачивали, потому что на них стояла подпись одного из Эмбервиллов. И даже меня не спрашивали, вообще не смотрели, на что уходят все эти непомерные суммы – на бумагу, аренду помещения, мебель, зарплату, фото, статьи, дорожные расходы…

– Питание, – прервала его Мэкси. – Что ж, начальные вложения всегда оказываются больше расчетных, – заметила она, не теряя самообладания. – Как только «Би-Би» начнет выходить, общие затраты сократятся. Ну а когда мы начем приносить доход, то, естественно, картина станет совершенно иной.

– Хватит, Мэкси, нечего кормить меня баснями. Я знаю и ты знаешь то, о чем мы договаривались. Речь шла о журнале «Бижутерия и банты»! Ты о нем просила – и ты его получила. Специальное издание по отделке, обходившееся нам весьма дешево. А этот твой «Би-Би» – или как там его! – не имеет с нашей договоренностью ничего общего.

– Вовсе нет, – холодно заметила Мэкси. – Это в такой же мере «Бижутерия и банты», в какой то издание было ежемесячником «Индустрия одежды». А договоренности, что я не имею права обновлять журнал, у нас с тобой не было, Каттер. Ты ни слова не упоминал о том, что я не могу изменить свое издание и сделать его более конкурентоспособным. Ты дал мне год – и я этот год использую. Между прочим, он только-только начался.

– Я никогда не давал тебе права тратить миллионы! – прорычал Каттер, стукнув по столу кулаками.

– Надеюсь, стол не слишком дорогой, – прокомментировала его выпад Мэкси с ленивым зевком. – Выглядит, правда, старинным, но сейчас так много подделок.

– Миллионы долларов… Я никогда не говорил…

– Да, но ты и не говорил, что я не могу их тратить, вспомни, Каттер? – Улыбнувшись, она лениво поправила оборки на блузке и сдула пылинку с одного из начищенных до блеска сапожек: при этом брови ее, выражая крайнее недоумение, взлетали так высоко, что спрятались под челкой. – Сейчас уже слишком поздно. Я лично продлила рекламную площадь на полгода вперед по весьма выгодным для нас начальным расценкам. Среди моих рекламодателей десятки крупных компаний. Они также все помещают свои объявления в других изданиях «Эмбервилл пабликейшнс», и, естественно, у них имелись веские основания полагать, что когда к ним приходит член семьи Эмбервилл с блестящей концепцией нового журнала и совершенно потрясающим макетом, то их деньги не пропадут. Так что, Каттер, с точки зрения своих рекламных и журнальных интересов «Эмбервилл пабликейшнс» уже не может идти на попятный, совершенно не может. Мы обязаны публиковать рекламу, за которую получили деньги, иначе же нам придется вернуть деньги и выглядеть в глазах этих людей, мягко говоря, несерьезными и неделовыми, особенно учитывая, что ты взял на себя миссию по закрытию трех других изданий. Им известно, что «Би-Би» пользуется твоим расположением. Я постаралась им это внушить. И ты пальцем не сможешь коснуться моего издания, без того чтобы в журнальном мире не подумали, что империя Эмбервиллов идет ко дну.

– Ты хоть представляешь себе, как скажутся потраченные тобой миллионы на нашем балансе? – сурово потребовал он ответа.

– Наверное, они пробьют в нем огромную брешь? – заметила Мэкси, вставая и направляясь к двери. – Кстати, Каттер, я хочу кое-то сказать по поводу этих счетов, потому что мне кажется, что у тебя подскочило давление. Так вот, эти счета на твоем столе – это только начало. На первые полгода я сама загнала себя в дальний-предаль-ний, но такой милый моему сердцу угол: ведь для того, чтобы делать деньги, надо их сперва потратить, а разочарОБывать своих будущих читателей я не могу себе позволить. «Сначала завоюй их, потом удержи» – так говорил мой отец. – Она подошла к двери и, полуобернувшись, увидела, что Каттер, не двигаясь, сидит за столом, буквально парализованный яростью. – Да, еще одна вещь. Я тут поместила рекламу в ведущих газетах и журналах, которые можно найти в «Кто есть кто в масс-медиа». Я хотела, чтоб из нее они узнали о «Би-Би» и наших планах на будущее. В общем, своего рода небольшое предисловие к последнему изданию «Эмбервилл паб-ликейшнс». Так что к тебе очень скоро попадут новые счета. Можешь не провожать меня. Я уйду сама… как и обычно.

Мэкси вышла и прикрыла за собой дверь, но затем, передумав, приоткрыла ее, внимательно поглядела на Кат-тера и сокрушенно покачала головой:

– Боже, Каттер, похоже, ты и вправду чем-то расстроен. – И она тихо закрыла дверь, все же успев напоследок спросить: – Это я что-нибудь не то сказала?

– Лили, любовь моя, садись-ка поближе ко мне. – И Каттер приглашающим жестом похлопал по софе.

Лили послушно встала со стула и села рядом, как он просил, прижавшись к нему всем своим гибким, податливым телом.

Она вздохнула с выражением полного удовлетворения – чувства, казавшегося чуть ли не более глубоким, чем сама любовь. Эти часы, проводимые ими вместе, когда он возвращался вечером из своего офиса, эти долгожданные часы душевной близости являлись, убеждала она сама себя, заслуженной наградой за годы ее долготерпения. Наградой, даже большей, чем близость физическая, хотя влечение их тел друг к другу по-прежнему оставалось неутолимым, чем она немало гордилась. Годы разлуки были подобны тлеющим углям – оказалось, что достаточно всего лишь дуновения ветерка, всего лишь одной спички, одного скрученного листка бумаги и немного щепы, чтобы пламя страсти разгорелось с новой силой. Иметь возможность в конце дня посидеть вместе, доверчиво положив голову на его плечо, и спокойно побеседовать – всего этого никогда не было в ее жизни с Зэкари, и оттого радость общения становилась еще более волнующей. Именно в такие моменты, когда, долгожданное счастье их интимной близости соединялось с новым счастьем законной семейной жизни. Лили ощущала: наконец-то она получила то, к чему стремилась, то, чего заслуживает.

– Дорогая, сегодня в офисе случилось нечто такое, что неожиданно заставило меня подумать о тебе, о будущем нашей с тобой совместной жизни, – начал он.

Встревоженная его серьезностью, Лили резко подняла голову.

– Нет, нет, – рассмеялся он, – беспокоиться тебе не о чем. Это скорее из области фантазий, грез, можно сказать. И сам я никогда бы не стал первым поднимать этого вопроса, но вместе с тем, поскольку речь идет о деле, я не могу не поделиться с тобой своими сомнениями.

– Деле? – переспросила Лили. – Не ты ли обещал мне, что дома мы не будем тратить нашего времени на обсуждение дел? Бизнес – не моя сфера, и, когда Зэкари начинал бубнить о своих делах, у меня всегда разбаливалась голова.

– В данном случае это и бизнес, и вместе с тем не совсем бизнес. Во всяком случае, голова от него у тебя болеть не будет. Так что, дорогая, выслушай меня.

– По мне, любой бизнес скучен, – упрямо возразила Лили, – но ты знаешь, что я всегда готова тебе подчиниться.

– Среди моих телефонных звонков сегодня был один не совсем обычный. Звонил человек из «Юнайтед Бродкастинг Компани», совершенно для меня посторонний. Его интересовало, существует ли вероятность того, что ты можешь с ним встретиться, чтобы обсудить… поговорить о возможной продаже «Эмбервилл пабликейшнс».