Анжелика стала предводителем трамп-тауэрской детворы потому, что была коренной американкой и жила в самой большой квартире, обозначашейся двумя буквами «LH». Большинство других ребятишек приехали из-за границы, и квартиры, в которых они проживали, рассматривались их родителями в качестве своего рода временного убежища, поскольку всю свою жизнь они только и делали, что переезжали из одной столицы мира в другую. Правда, сегодня Анжелика не была расположена выходить на связь с кем-либо из своих верных адъютантов. Ее мучило беспокойство за мать, и она сама не могла бы сказать почему.

С одной стороны, рассуждала она, покупая вторую сосиску уже на собственные деньги, Мэкси стала вдруг сумасшедше организованной. Наняла повариху, которая, похоже, в отличие от своих предшественниц не собиралась уходить со своего места. Мать оставляла подробный перечень всего, что надлежало сделать за день, и к тому же в помощь ей была нанята уборщица, которой поручалась вся черновая работа. Мэкси, никогда ничего в жизни не планировавшая, теперь начала планировать, что и как готовить, чуть ли не на неделю вперед, так что закупки можно было делать наиболее экономно. В результате, Анжелика знала это наверняка, их кухарка – единственная в «Трамп-Тауэр», кто в последнюю минуту не заказывает продукты по телефону у «Гристед» с доставкой на дом, а сама покупает их загодя на Лексингтон-авеню, что обходится куда дешевле. Что случилось, недоумевала Анжелика, вспоминая, как годами Мэкси устраивала званые обеды экспромтом, а сама питалась чем придется и когда придется, зачастую ела прямо из коробки, в которой посыльный приносил еду из ближайшего магазина. Так было всегда и вдруг…

Дело даже не в том, что теперь они с Мэкси ужинают вместе дома. Мать регулярно проверяет теперь ее домашние задания! Не то что бы она смотрела, правильно ли решены задачи по математике, преподавание которой за последние годы так сильно продвинулось вперед, что ма в этом, естественно, как, впрочем, и раньше, не разбиралась, но выясняла, сделано ли задание в срок. Более того, Мэкси начала всерьез интересоваться туалетами дочери, вместо того чтобы, как в старые добрые времена, позволять ей самой покупать что понравится и спокойно оплачивать поступавшие из магазинов счета. А ведь Анжелике это позволялось с десяти лет! Буквально на днях она заявила:

– Скромные платья – вовсе не обязательно плохие…

Услышать из уст Мэкси подобное кошмарное заявление, да от этого просто глаза лезут на лоб!

С другой стороны, что-то неладнее творится и с ее личной жизнью. У Мэкси ее просто нет, а она ничего даже не замечает! Может, у нее климакс? Правда, поразмыслив, решает Анжелика, в двадцать девять вроде еще рановато. Но ведь, насколько она помнит, в жизни Мэкси всегда был какой-нибудь хахаль: они постоянно менялись, а иногда, как подозревала Анжелика, их даже бывало и двое – одновременно. Уже в возрасте, но трахальщики все первый класс. А с этим «Би-Би» у нее ни на кого не оставалось времени. Если она не торчит у себя в офисе или не беседует с ней, прикидывает Анжелика, то, значит, весь вечер проводит с Джастином, Джулией или еще с кем-нибудь из журнала, а часто – и это особенно поразительно! – даже одна. Совсем одна. Сидит, запершись, у себя в спальне, склонившись над желтым блокнотом, потом вдруг начинает громко смеяться. Наверное, над своей собственной остротой, поскольку телевизор в спальне не включен. Это то, что люди называют одержимостью? Если это так, то хорошо это или плохо?

При всем при том, однако, не видно, чтобы для Мэкси это было особенно плохо: на куски она не разваливается. Наоборот, стала удивительно собранной: ей нравится то, что она делает, явно нравится, а это, в сущности, было самое плохое. Ведь «взрослая» ма, занимавшаяся делами, уже не могла доставить своей дочери того удовольствия, которое та получала от необходимости присматривать за своей взбалмошной милой маленькой мамочкой. У новой ма появились и какие-то новые мысли насчет того, как надо наладить их совместную жизнь, а это совсем не входило в планы Анжелики. В общем, ее ма менялась прямо на глазах, это уж точно, и Анжелике это не нравилось. Нисколечки. Потому что если из них двух взрослой была ма, то кем же тогда считать ее, Анжелику?


В истории семьи Сиприани не было случая, чтобы кто-либо из мужчин прокусил себе нижнюю губу, подумал Рокко, слегка разжав сжатые до боли зубы.

– Ясно, что я избежала классической ошибки, – произнесла Мэкси, храбро расправляясь с наперченным супом и плавающей в нем вареной треской, как если бы это было пресное картофельное пюре.

– Что еще за классическая ошибка? – настороженно спросил Рокко, не понимая, как это вообще он дал себя уговорить встретиться с ней за обедом.

Скорей всего, решил он, им двигало просто любопытство.

После того как столько времени было убито на макет и он подыскал ей потрясающего художественного редактора, молодого Брика Гринфилда, чтобы тот двигался дальше по проложенному им пути, он волей-неволей испытывал какой-то интерес к будущему «Би-Би», хотя беззаботность, проявляемая Мэкси, обжигала его сердце не меньше, чем креольская кухня в ресторане «У Леони» – его небо. Владелица ресторана, улыбчивая гаитянка, взяв их под свое крылышко, сама заказала то, что считала нужным.

Рокко уже слышал от очень многих, что Мэкси успела лично обойти большинство главных рекламодателей, всякий раз используя его (да-да, его) макет в виде своеобразной визитной карточки. Это помогло ей убедить их купить место для рекламы в ее журнале, для чего, безусловно, понадобились также вся ее изворотливость, хитрость и обаяние, не говоря уже о принадлежности к семейству Эмбервиллов. Даже он вынужден был признать, что концепция «Би-Би» могла звучать вполне логично, да еще в сладкоречивых устах Мэкси, особенно для тех, кто раньше не имел с ней дела. Или если вы, к примеру, видели ее впервые в жизни и она смогла убедить вас: все, что вам надо, – это новый журнал, который считает читателей своими друзьями, и только он поможет вам наилучшим образом разместить вашу рекламу в масс-медиа, в дополнение к услугам самых лучших агентств, таких, как «Сиприани, Лефковитц и Келли», где этим занимаются профессионалы высочайшего класса. А тут к какому-нибудь толстозадому кретину, заведующему рекламным отделом фирмы, заявляется экстравагантная девица, называющая себя издателем да еще и менеджером по рекламе, и, действуя в обход законного рекламного агентства, уговаривает его напрямую отдать ей свою рекламу, чего, находясь в здравом уме, он ни за что бы не сделал.

– Рокко, зачем ты кусаешь губу? У тебя же кровь пошла! Или это просто томатный соус? – И встревоженная Мэкси протянула ему свою салфетку.

– Возьми обратно! Черт тебя побери, у меня что, своей нет? Дьявол! Чуть не полстручка красного перца откусил.

– Пожалуйста, будь осторожней.

Мэкси огляделась по сторонам. «У Леони» был ее любимый ресторанчик на Первой авеню. Маленький, всего каких-то шесть столиков, он воспроизводил ту атмосферу, которая ей нравилась: из старинного фонографа, спрятанного в дальнем углу, доносилась негромкая старинная карибская музыка (пластинки тоже были старинные); с канделябров повсюду стекали капли перегретого воска, как в кинофильмах Кокто; стены мягко-желтого цвета увешаны семейными фото хозяйки. Мэкси казалось, что она в отпуске на одном из островов Карибского бассейна, а не на Манхэттене. Но, похоже, Рокко настолько зачерствел в этой своей конторе на Мэдисон-авеню, что вся поэзия «У Леони» на него не действует. А ведь когда-то, подумать только, горький стручковый перец был его любимым блюдом! Да, печально…

– Так какую ты не сделала классическую ошибку? – снова спросил Рокко, несколько успокоившись и обретя прежнее достоинство.

– Не упустила из виду, что у каждого номера моего журнала два заказчика: читатель и рекламодатель. Рекламу не заполучить, если у тебя нет читателей, но и читателей тоже не будет, если нет рекламы, потому что тощий журнал без нее вызывает подозрение. Вот почему я обеспечила себя рекламой практически на ближайшие полгода. Не то чтобы я раздала свою рекламную площадь даром, но особенно за деньгами я тоже не гналась. Брала гораздо дешевле, чем надо бы. Абсурдно дешево. Но зато первый номер выйдет пухленьким, как хорошенькая курочка. И это подействует на людей успокоительно. Еще бы, всего за доллар с полтиной читатель сможет взять журнал в руки и, как говорится, иметь вещь. Рокко, оставь немного места для второго!

– Как, это еще не все?

– Обожди, – предупредила Мэкси с улыбкой, заставившей предательски дрогнуть родинку в ложбинке над верхней губой, своими очертаниями похожей на идеальной формы лук (с каким бы удовольствием Рокко сейчас наподдал ей хорошего шлепка и посмотрел, что она станет делать).

– Ты все продумала со своим журналом, кроме, кажется, одного. Как ты думаешь его распространять? Ведь можно сделать прекрасный номер, какого еще не знал мир, поместить через страницу четырехцветную рекламу, а до миллионов читателей, о которых ты постоянно твердишь, журнал не дойдет. Как, спрашивается, они его смогут купить?

– Рокко, ты когда-нибудь слышал о человеке по имени Джо Шор?

– Нет, ни разу.

Мэкси вздохнула:

– Замечательный был старикан, но уже лет, думаю, пятнадцать как его нет в живых. Мы с ним ходили на скачки – до самого последнего дня. Он всегда покупал мне столько «хот догов», сколько захочется. А умер он, как и мечтал, в своей ложе в Бельмонт-парке, после того как его лошадь выиграла. Правда, поставил он всего два доллара, но все равно.

– Слушай, Мэкси, к чему ты все это говоришь?

– Дядя Джо – отец дяди Барни. Конечно же, связей с дядей Барни мы никогда не прерываем. Он еще страшно огорчался, когда я развелась с Лэдди Киркгордоном… Ему так нравилось, что я стала графиней. Он с женой гостил у меня в замке, и мы чудесно проводили время.

– Дядя Барнет? Ты имеешь в виду Джея Бернарда Шора? Президента фирмы «Кресент»?! – Рокко знаком пеказал, чтобы ему не подавали огромного блюда с тушеным эскалопом, курицей, желтым рисом и копченой уткой. – »Кресент»? – Его голос осекся.