Это относится и к освобождению квартиры от хлама.

Я мешками выносила из дому мусор. Раз возникнув, моя страсть к избавлению от балласта вскоре брала надо мной верх окончательно. Предметы домашнего обихода, одежда, обувь, нижнее белье, бижутерия, картины, бумаги, постельное белье, косметика — все, что мне не нравилось на сто процентов, покинуло квартиру. Остаться должны были только вещи, которые позволяли моей натуре раскрыться и светить в полную силу. Их было очень мало.

От моего гардероба, к примеру, не осталось почти ничего.

Если бы я не пребывала в депрессии с невротическим компонентом, подобная чистка доставила бы мне огромное удовольствие. Квартира после нее стала казаться больше, шкафы теперь были полупустыми, и все аккуратно лежало на своих местах.

По средам я всегда убиралась у тети Эвелин. И хотя на этот раз она заставила меня расчесывать бахрому персидского ковра и чистить духовку, время пролетело очень быстро. Если бы я только раньше знала, как приятно убираться после водки с тоником

— На следующей неделе будем мыть шкафы изнутри, — заявила тетя Эвелин. Она всегда говорила «мы», описывая мои задания, в действительности ни разу и пальцем не пошевелила, только смотрела на меня и молола языком.

— Я уже заранее радуюсь, — ответила я с готовностью. На следующей неделе меня здесь уже не будет.

Когда я вернулась к себе, позвонила Лакрица и спросила, как у меня продвигается дело с заявкой. Я сказала, что в пятницу пошлю по почте готовую рукопись. Ее это очень обрадовало.

— Быстро и надежно, как всегда! А я уж подумала, вы меня бросите. Без вас я оказалась бы совсем в отчаянном положении. Рукописи, которые я успела просмотреть, просто ужасны. Людям никак не удается описывать кровососов на человеческом уровне.

Лакрица не входила в список тех, кто получит от меня прощальное письмо. Ведь не могла же я, в самом деле, написать всем. Поэтому (а еще потому, что в целях тренировки уже были выпиты два стакана водки с апельсиновым соком) я ухватилась за эту возможность и сказала:

— Вы мне очень, очень симпатичны, Лакрица. И я от всей души желаю вам всего самого лучшего.

Лакрица индиффирентно восприняла мой взрыв эмоций:

— Ну, вы мне тоже очень симпатичны, Герри. Я рада работать с вами.

Ах, как мило! От умиления у меня на глаза навернулись слезы.

— До встречи в лучшем мире, — торжественно провозгласила я.

— Да, — согласилась Лакрица, — мы будем над этим работать.

Потом позвонила мама. И я уверена: знай она, что разговаривает со мной в последний раз, она. О, сказала бы что-нибудь другое. — Я просто хотела быстренько спросить, что — ты наденешь на серебряную свадьбу Алексы, ребенок, — сказала она.

— Ну, наверное, пи…

— Пожалуйста, только не свой древний бархатный пиджак. Для этого случая можешь купить какую-нибудь обновку. Недавно Ханна, ну, ты же знаешь, Ханна, которая с Клаусом Колером, пришла на шестидесятилетие Анны-Мари в очень стильном брючном костюме. А под пиджаком у нее был миленький жилетик. Тебе тоже пойдет что-то в этом роде. Я могу спросить у Анны-Мари, может, она узнает у Ханны, где та его купила. Тогда мы могли бы сходить с тобой вместе за чем-то подобным.

— Я… э-э… я уже купила себе очень красивое красное платье, — сказала я. — И подходящие к нему туфли.

Несколько секунд мама молчала, она явно была поражена. Затем спросила:

— Красное? Но почему? Красный — такой заметный цвет! Его могут носить очень немногие.

Я думала о чем-то бежевом. У Ханны брючный костюм был бежевый.

— Платье очень милое, мама. Оно потрясающе мне идет. Даже продавщица отметила.

— Ой, да они что угодно скажут, лишь бы продать товар. Ты разве не знаешь, что они получают процент с каждой покупки? А может, ты одолжишь что-нибудь симпатичное у сестер, а?

— Ты имеешь в виду Тинину спецодежду от Лоры Эшли?' Или черный костюм Лулу? Нет, мама, платье отличное, вот увидишь. Оно стоит четыреста тридцать евро.

— Четыре евро тридцать? Да, это на тебя похоже. Ты всегда экономишь на чем не нужно. Я уже представляю себе этот дешевенький сарафанчик…

— Мама, четыреста тридцать! Это со скидкой, без скидки оно стоило восемьсот.

— Я тебе не верю, — заявила мама. — Это ты просто так сейчас говоришь.

Я вздохнула.

— Ну, я же хочу как лучше, Рилуте, — продолжила уговоры мама. — Ты ведь сама лучше будешь себя чувствовать, если красиво оденешься. А то получится как всегда. «Неудивительно, что твоя младшая до сих пор без мужчины, раз она позволяет себе выходить в свет в таком виде».

Я снова вздохнула.

— Ты знаешь, что среди нашей родни уже ходит слух, что ты не совсем… ну, нормальная? — спросила вдруг мама.

— Что-что?

— Ну, не как все. А, знаешь, другая.

— Какая такая другая?

— Ох, ну не притворяйся же глупее, чем ты есть! — сказала мама. — Другая. Другого рода. Другого направления. С другого берега.

— Лесбиянка? Наши родственники думают, что я лесбиянка?

— Дочка, я не люблю, когда ты используешь в речи подобные выражения.

— Мама, лесбиянка — это правильное выражение. А вот другого рода, другого направления и с другого берега — это как раз выражения неправильные, — вскипела я.

— Если тебя послушать, так и, правда, можно подумать, что ты…

— …лесбиянка? Нет, мама, я не лесбиянка. Для этого я должна любить секс с женщинами. Ну, или, на худой конец, хотя бы таким сексом заниматься. А у меня вообще секса нет, ни с женщиной, ни с мужчиной. Но я не думаю, что это кого-то касается. Ведь никто не спрашивает, спят ли все еще друг с другом тетя Алекса и дядя Фред.

— Тигелу! — возмущенно воскликнула моя мама, снова перепутав имена.

— Вот видишь, — сказала я. — Такие вопросы неприличны и неприятны, и все же нам, одиноким людям, все время приходится с ними сталкиваться.

Пару секунд мама молчала. Потом произнесла «мирным тоном:

— Ты ведь знаешь, что Фреду прооперировали простату?

— Что?

— Больше я об этом ничего говорить не буду. Молчу. Я воплощение тактичности. Знаешь, если бы ты, хоть изредка приходила на семейные праздники с мужчиной, ты могла бы избежать таких неприятных слухов. Вот как твои кузины Франциска и Дайана.

— Они приходят каждый раз с новыми мужчинами, — проговорила я. — Тетя Мари-Луиза все притворяется, что вот-вот уже прозвучат свадебные колокола, но, если ты меня спросишь, я скажу: все эти парни наняты в службе эскорта. Так в кого они на этот раз почти что влюблены?

— О, новый друг Дайаны — биржевой маклер. А Франциска еще с тем, которого она приводила в прошлый раз. У них осенью свадьба.

— Это парикмахер с прической Элвиса и голосом Гуффи?[9]— спросила я, несколько ошарашенная этой новостью.

— Он не только парикмахер. Ему принадлежат четыре магазина цветов в городе. И Мари-

Луиза ясно дала понять Франциске, что после тридцати непозволительно ждать, пока прискачет галопом принц на белом коне. Уже пора идти на компромиссы. А мужчинами, у которых четыре флористических салона, в наше время не разбрасываются. А кстати, что в аптеке сказали про лекарства?

— Что?

— Ну, мою коробку из-под обуви с лекарствами. Ты обещала занести ее в аптеку.

— Ах да. Они жутко обрадовались, — не растерялась я. — В Эфиопии опять разыгралась эпидемия бессонницы, и твое снотворное как раз кстати.

— Отлично, отлично. Ну, мне нужно готовиться к игре в бридж. Я все-таки спрошу, где Ханна раздобыла тот брючный костюм. И посмотрю в новом каталоге, нет ли там чего подходящего к этому случаю. А потом тебе перезвоню.

При других обстоятельствах я, возможно, еще попробовала бы возразить. Ну а так… зачем мне было затевать ссору?

— Да, мама, конечно, так и сделай. И спасибо тебе за все. — По-моему, это были достойные последние слова.

— Ну, ведь для того и существуют матери, — философски произнесла она.

Милая моя Фло!

Помнишь, как мы с тобой читали историю о двух индейцах, которые во сне разговаривали друг с другом и могли даже забраться на гору? Так вот, представляешь, я сегодня во сне разговаривала со своим будущим мужем. У него было орлиное перо в волосах, а еще — умные любящие глаза. Я сразу же поняла, что он тот, кто мне нужен, потому что мое сердце подпрыгнуло и заколотилось, как бешеное.

«Не трать больше времени впустую, оставаясь вдали. Приди сюда, к священной рябине у подножия Орлиной горы, и выходи за меня замуж, — сказал он (на индейском языке, но я сумела его понять!). — Потому что мы с тобой созданы друг для друга».

Это был чудесный сон. Когда я проснулась, то обнаружила на подушке рядом с собой орлиное перо. Я, конечно, тут же побежала бронировать билеты на ближайший рейс в Америку. Еще в детстве я хотела выйти замуж за индейца. У меня как раз хватило времени упаковать несколько самых необходимых вещей (мне теперь жутко пригодится бархотка с жемчужинами и монетками, которую ты мне подарила!) и написать тебе это письмо, чтобы ты не волновалась, куда это я исчезла.

Мой будущий муж — вождь индейцев племени никати, что в переводе означает «Живущие в раю». А самого его зовут Якуту, что означает: «Умный, красивый мужчина, который носит свою жену на руках». Имена индейцы всегда выбирают очень мудро. Я рада, что не была создана для брата Якуту — Ратули, что в переводе означает: «Тот, у кого воняют ноги». Уф, какое счастье.

Та часть деревни никати, которую я успела разглядеть во сне, и правда похожа на рай: прозрачное синее море, леса и луга, и за всем этим величественная Орлиная гора с укрытой снегом вершиной, и повсюду бегают лошади, и кролики прыгают между пестрыми вигвамами. Еще там было очень много кустов с клюквой. И я заметила пару громадных черепах: крошечные дети индейцев катались на них.