— Мне очень жаль, — сказала я.

— Да, мне тоже! — воскликнула Чарли. — Я вот уже десять лет пытаюсь сделать карьеру в этой области. И вот, наконец, кому-то пришло в голову сообщить мне, что я совсем не умею петь! Хорошие же у меня друзья, ничего не скажешь.

— Ну, ты, конечно же, умеешь петь, — возразила я. — Только плохо.

— То есть, ты хочешь сказать, недостаточно хорошо! Мне уже тридцать, а у меня, получается, нет профессии.

— Но у тебя же, есть я, — заявил Ульрих.

— Ой, да заткнись ты! — прикрикнула на него Чарли. — Вы оба ничего не понимаете в музыке. Вы абсолютно не музыкальны.

— Но и ты тоже, — сказала я.

— А ты вообще молчи, — напустилась на меня Чарли. — Хороша подруга! И вообще, чтобы сказать мне такое, необязательно было писать письмо! Не беспокойся, на твоих похоронах я петь не буду! Только танцевать! — Она запнулась и снова посмотрела на письмо. — А что это за чушь с похоронами?.. И почему ты даришь мне свою подушку с розами?

Я снова опустила глаза.

— О боже! — прошептала Чарли.

— Я сразу же понял, как только ты сюда вошла: что-то не так, — произнес Ульрих. — У тебя был такой взгляд…

— Герри. — Чарли смотрела на меня большими глазами, ухватившись рукой за сердце. — Пожалуйста, скажи, что ты не хочешь этого делать.

— Я хотела это сделать. Ты даже не представляешь себе, как сильно.

— Пожалуйста, скажи, что ты не хочешь этого делать, — повторила Чарли, на этот раз в ее тоне послышалась угроза.

— Мне жаль. Все должно было быть совсем не так. Я все точно спланировала. Но потом горничная засосала все своим пылесосом. — Я заплакала. — А теперь все получили мои предсмертные письма, и я понятия не имею, что делать!

— Если тут кому-то и надо плакать, то мне! — закричала на меня Чарли. — Как ты могла так со мной поступить! Я ведь беременна! Ты хоть раз обо мне подумала?

— Я… но… эй, я ведь все еще жива.

— Слава богу! — завопила Чарли и чуть не задушила меня в объятиях. — Слава богу!

Понадобился целый час, чтобы рассказать Чарли и Ульриху мою трагическую историю. Причем во время рассказа Чарли семь раз вскакивала, и ее тошнило, из них пять раз, просто тошнило, а два раза стошнило в прямом смысле.

Поэтому я постаралась закруглиться как можно скорее и опустила некоторые философские аспекты катастрофы. И о нас с Оле я не стала рассказывать во всех деталях: например, не упомянула, что оба мы были более или менее голыми, — а лишь рассказала, как он, сам того не подозревая, не дал мне проглотить таблетки и в известной мере послужил причиной того, что они оказались на полу и пали жертвами пылесоса.

В то время как Ульриха больше всего заинтересовала часть истории, касающаяся Оле и Миа («так, значит, у этой рыжеволосой мегеры и правда роман?»), Чарли, несмотря на дурное самочувствие, удалось понять, что рассказ про Оле и Миа был лишь обрамлением истинной драмы, и постичь всю ее глубину.

— Значит, в эту самую минуту все твои друзья и родственники думают, что ты покончила жизнь самоубийством.

— Нет, не все. Только те, которые получили мои письма. — Я вздохнула: — А их немало.

— Твои родители?

— Хм, да.

— У тебя что, совсем крыша поехала? — завопила Чарли. — Да у них же инфаркт будет! Сейчас же им позвони и скажи, что ты жива.

Я затрясла головой.

— Этого я сделать не могу. Мама меня точно убьет.

— Но ты, же этого и хочешь, — иронично заметил Ульрих.

— Ты должна это сделать, — настаивала Чарли. — Тебе известно, я терпеть не могу твою мать, но такого она точно не заслужила. — Чарли вскочила и сунула мне в руки телефон. — Давай звони.

— Я боюсь.

— Позвони ты, — предложил Ульрих жене. — Герри в данный момент находится не совсем в здравом уме, ты что, не понимаешь? Она серьезно собиралась это сделать. Иначе она не стала бы посылать все эти письма.

— Поверить не могу, что она действительно хотела это сделать! Она хотела лишь… Она хотела только всех нас как следует встряхнуть! Это была глупая идея, возникшая спонтанно, правда, Герри? — попыталась уговорить меня Чарли.

Ульрих покачал головой:

— Герри не такая, Чарли. Она всегда все очень тщательно продумывает. Ей всерьез нужна помощь.

— Я ни за что не лягу в психушку! — заявила я. — Если ты это имеешь в виду.

— Конечно, нет, — заверила Чарли.

— Но тебя просто необходимо туда отправить, — задумчиво проговорил Ульрих. — Чтобы ты точно не бросилась под первый попавшийся поезд.

— Но я не принадлежу к типу «Анна Каренина», мой тип — «Мэрилин Монро», — возразила я. — Мне нужно снотворное, а оно в мешке для сбора пыли у горничной «Редженси Палас». Таким образом, никакая опасность мне в данный момент не грозит. — И что только на меня нашло! Нужно было вырвать у нее из рук этот чертов мешок для сбора пыли. Тогда сидела бы я сейчас себе спокойно в купе поезда и по одной вытаскивала таблетки из гостиничной пыли. Возможно, это и не самое лучшее, что может быть, но хоть какая-то перспектива, по крайней мере.

— Ладно, я сейчас позвоню твоим родителям, — заявила Чарли. — Чтобы избежать еще более серьезной катастрофы.

— Я пока пойду в ванную, — меланхолично сказала я.

— Ни в коем случае! — Ульрих схватил меня за локоть. — Там ножницы и бритвы!

— К типу «Харакири» я тоже не отношусь, — произнесла я и тоскливо окинула доску с ножами на серванте. — И очень об этом жалею.

Чарли уже набрала номер моих родителей:

— Да, доброе утро, фрау Талер, это Чарли. Шарлота Марквард. Эта ужасная Шарлота. Послушайте, фрау Талер, если вы уже успели прочитать почту… Еще не открывали даже? Хорошо, тогда лучше и не делайте этого вовсе… Да, письмо от Герри, правильно, именно его и не нужно читать, потому что Герри там такую чертовщ… ну, в общем, письмо это просто глупая шутка, нет, оставьте его! Не читайте его совсем. Черт, да почему же вы не слушаете, что вам говорят… С Герри все хорошо, правда, она здесь, стоит рядом со мной. Да, я тоже не понимаю, что все это значит, но… да, тут она права, вы все время говорите гадости о ее волосах… не читайте дальше, я же сказала, таблетки эти горничная… она стоит здесь живая и здоровая… да, но Клаус и правда был отвратительным придурком. Все, у кого зрение, слух, обоняние и так далее были в порядке, на дух его не переносили… Нет, Ханна Козловеки до шестнадцати лет читала книги про всяких там пони и выцарапала «Я люблю Черного Красавчика» на своем портфеле, алло? Послушайте меня, пожалуйста… Да, я ей передам, хотя, возможно, сейчас не самый подходящий момент… Но и вы должны, наверное… Фрау Талер! Вам сейчас нужно, наверное, позвонить всем, кому Герри послала предсмертные письма, чтобы не возникло паники… Да, я могу вас понять… нет, конечно же, тетя Хульда из-за этого не вычеркнет вас из своего завещания… Но это, же очень достойная профессия, вы можете гордиться, моя мама лопалась бы от… но… Э-э… знаете что?! Ничего удивительного, что у Герри депрессия! Вы ужасная мать, я давно хотела вам сообщить об этом!

Чарли нажала на кнопку «отбой» и швырнула Ульриху телефон:

— Эта чертова корова опять думает только о себе! Можно не беспокоиться, что у нее случится инфаркт. Она жутко зла на Герри.

— Думаю, она не одна такая, — произнес Ульрих. — Какого черта ты написала людям все это, Герри?

Да, действительно, какого черта я написала людям все это?

— Я должна уехать в Новосибирск, — прошептала я. — Мне нужно где-то спрятаться.

Телефон, который Ульрих все еще держал в руке, зазвонил.

— Пожалуйста, спрячьте меня!

— Герри, я думаю, лучше будет… — начал Ульрих.

— Пожалуйста!

— Но, Герри, такими вещами не шутят. И психиатрическая помощь…

— Я поселю ее в детской, — перебила его Чарли. — Там она день и ночь будет у меня на глазах.

— Спасибо, — сказала я. — Спасибо, спасибо, спасибо.

В доме моей тети все было тихо. Мы, пригнувшись, проскользнули мимо ее окон и осторожно поднялись по пожарной лестнице, бесшумно ступая мягкими подошвами. Сердце гулко стучало у меня в ушах, а руки тряслись так сильно, что я с трудом попала ключом в замочную скважину.

— Не понимаю, зачем я это делаю, — прошептала я. — Если тетя Эвелин меня тут застукает, всему конец.

— Но тебе, же нужны твои вещи, — тоже шепотом ответила Чарли. — Если бы я пошла одна, меня могли бы арестовать за ограбление. И потом, в любом случае твоя тетя будет безумно рада, что ты жива.

— Ты плохо знаешь моих родственников.

Когда мне удалось, наконец, открыть дверь, мы увидели, что нас кто-то опередил. А именно — тетя Эвелин. Она сидела за кухонным столом, запустив обе руки в мою шкатулку с украшениями.

Испугалась она не меньше, чем я, а может, и больше. Я остановилась как вкопанная и уставилась на нее, а она уставилась на меня.

Только Чарли удалось сохранить спокойствие, и она заявила:

— Добрый день! Извините за беспокойство. Мы хотели лишь забрать кое-какие вещи. И не пугайтесь, это не призрак Герри, она настоящая.

— Я вижу, — прошипела тетя Эвелин. — Доротея мне уже позвонила и сказала, что ты позволила себе сыграть в высшей степени греховную шутку. Лично я все равно ни на секунду в это не поверила.

— Извините, — запинаясь, пробормотала я. — Я не хотела…

— Твоя мать исправляет то, что ты натворила, — сообщила тетя Эвелин. — Она вынуждена звонить всем и объяснять, что у тебя даже на то, чтобы наглотаться таблеток, мозгов не хватило.

— Послушайте-ка, — начала Чарли.

— Если об этом узнает тетя Хульда… — сказала тетя Эвелин.

— А что ты, собственно говоря, ищешь в моей шкатулке с украшениями? — Меня внезапно обуяли стыд, страх и гнев.

— Ничего, — безапелляционно произнесла тетя Эвелин. — Хочу сразу же все прояснить: это уже не твоя квартира. Ты от нее отказалась. А учитывая то, что ты натворила, ты утратила всякое право жить здесь.