И не думала даже, — парирую я спокойным голосом, — просто ездила навестить дедушку. Ты бы знал об этом, если бы, действительно, искал меня. Мой телефон был включен весь день…

Парень одаривает меня улыбчивым взглядом:

Ну не сердись, моя маленькая злючка, — приговаривает он при этом все тем же шоколадным голосом, — я этого вовсе не заслужил. — И берет меня за руку…

Ты дома этой ночью не ночевал, — выдаю я тутже, пытаясь, должно быть, этой истиной ослабить реакцию своего организма на его горячую руку.

Пфф, — вскидывается он, закатывая глаза, — подумаешь, беда… Тебе об этом мой братец успел донести?

Какое это имеет значение, Юлиан? Факт остается фактом…

И ты сразу же предположила худшее, не так ли? — заглядывает он мне прямо в глаза. — Сама-то ты тоже не была пай-девочкой: окатила меня ни за что ни про что пуншем и сбежала, бросив совсем одного…

Мне так и хочется напомнить ему, что один он там точно не оставался, но вместо этого я говорю следующее:

Да ты и сам не пай-мальчик тоже: мог бы и не приставать ко мне с этим своим растреклятым стаканчиком — я ведь понятным языком сказала: алкоголь мне противопоказан.

На несколько секунд наши взгляды скрещиваются, и парень вдруг вывешивает «белый флаг»:

О'кей, — поднимает он вверх обе руки, капитулируя перед моими доводами, — давай сойдемся на том, что мы оба были теми еще засранцами и… поцелуемся. — Он притискивает меня к себе, и мне с трудом удается оттолкнуть его, уперевшись обеими руками в его грудь.

Перестань, — неожиданно раздрожаюсь я, — хватит продолжать этот бессмысленный балаган с нашей, якобы, любовью, — изображаю в воздухе ковычки. — И ежу ясно, что я тебе безразлична… Поэтому…

Поэтому я докажу тебе обратное, — шепчет он мне в ответ. — Докажу, что на самом деле люблю тебя, Лотти, милая моя.

Перестань! — снова повторяю я, потому что его слова слишком большое искушение для моих девичьих ушей, и он это знает.

А вот не перестану, — и Юлиан снова стискивает меня в своих объятиях, впиваясь в мои губы голодным поцелуем. Сердце невольно замирает, и я расслабляюсь в его руках…

Сладкая моя девочка, — продолжает он нашептывать мне на ухо, понимая, что мое сопротивление сломлено, — сладкая и вкусная… Давай уедем на рождественские каникулы в горы: арендуем маленькое шале, станем кататься на лыжах и играть в снежки, а вечерами…

Нет, — слабым голосом произношу я, — Рождество я провожу с дедушкой. Если хочешь, можешь отпраздновать его с нами… — Знаю я, что он и парни вроде него мечтает делать с глупыми, доверчивыми девушками, вроде меня, длинными, зимними вечерами и готова избежать этого любой ценой.

Юлиан выпускает меня из рук и смущенно потирает переносицу.

А как же традиционные вечеринки в кругу друзей? — интересуется он. — Как же… я не знаю…

У нас с дедушкой свои традиции, — вставляю я уже более уверенным голосом, — мы печем с ним печенье и играем в шахматы.

Да ты разыгрываешь меня!

Ничуть. Хочешь присоединиться? — предлагаю я Юлиану, а сама даже не уверена, хочу ли этого на самом деле. Целоваться с ним приятно, слов нет, но привезти его в Ансбах и познакомить со своим дедушкой… тут я не совсем уверена. Просто я не совсем уверена в самой его искренности, а если уж быть совсем честной — не уверена вовсе.

Дашь мне время подумать?

Конечно, — хмыкаю я, поскольку сама просьба Юлиана об отсрочке решения кажется мне смехотворной — не так ведут себя влюбленные парни. Точно не так!

И с каких это вообще пор я стала так четко различать эту разницу, размышляю я мысленно? Никак ромовые торты и сломанные каблуки на модельных туфлях имеют к этому самое непосредственное отношение.


Последующие пару недель проходят необычайно спокойно: я посещаю занятия и изредка вижусь с Юлианом, который упорно именует меня своей девушкой, хотя особого энтузиазма в наши краткие встречи не проявляет. Я вообще не понимаю, зачем я ему нужна… Но мы продолжаем делать вид, что мы самая обычная пара, и я даже по-своему счастлива: пусть и наминально, но я заполучила своего Юлиана Рупперта и плевать, какие у него на то были причины.

В одну из наших встреч Юлиан говорит мне:

Сегодня я купил тебе подарок, Шарлотта, — и многозначительно приподнимает брови. — И очень надеюсь, что он тебе понравится. Думаю даже, ты будешь в восторге…


По его хитрой моське я догадываюсь, что меня ждет нечто не совсем пристойное и слегка так краснею…

А я тебе еще ничего не купила, — запинаясь выдаю я. — Даже не знаю, чего бы ты хотел…

Он прикусывает мою губу и сексуальнейшим образом проводит руками по моим бедрам, втиснутым в узкие джинсы.

Я бы хотел тебя, Лотти, — выдыхает он мне в самые губы, и я в ответ пищу нечто нечленораздельное. — Обвяжи себя красной ленточкой и приподнеси мне как дар — о большем и не мечтаю.

… В животе сладко замирает, словно я лечу вниз с американских горок, а сердце так и стучит, так и стучит… Мамочки, думаю я отстраненно, у меня нет ни как самой красной ленты, так ни самого желания вязать из нее пышные, рождественские банты… тем более на себе!

15 глава

За неделю до рождественских каникул я сижу у инсектария в Алексовой «берлоге» и слежу за тем, как из полупрозрачных коконов вылупляются бабочки Монархи — ровно восемь ослепительно оранжевых очаровниц с характерным рисунком крыльев, от вида которых у меня захватывает дух… И тут звонит мой телефон.

Я не ожидаю от этого звонка ничего плохо, и именно потому, должно быть, слова в трубке повергают меня в такой эмоциональный шок… Я медленно роняю руку с телефоном вдоль тела, а потом и сама падаю на стул позади себя.

В чем дело? — интересуется Алекс, с беспокойством смотря на меня. — Что-то случилось?

Дедушка в больнице. Упал на улице и потерял сознание, соседи вызвали «Скорую», — шепчу я на автомате, словно до конца не осознавая смысла произнесенных фраз. Глаза большие и испуганные, а в голове так и стучит «дед в больнице, дедушка в больнице…» Тук-тук-тук.

Вижу, как Алекс распахивает дверь и окликает отца.

Да? — отзывается тот, появляясь на пороге комнаты. — В чем дело? — и заметив, должно быть, выражение моего лица, подходит ближе и присаживается передо мной на корточки… — Шарлотта, в чем дело? Ты как будто бы призрака увидела…

У нее дедушка в больницу попал, — отвечает вместо меня Алекс. — Ей только что позвонили…

Шарлотта, — Адриан протягивает руку и касается моей щеки, и только тогда я понимаю, что по ним текут слезы, — все уладится… Расскажи, что случилось.

Оон уппал на уллице, — всхлипываю я через силу, и тогда мужчина ложит мою голову себе на плечо, где я утыкаюсь носом в углубление его ключицы.

Нужно отвезти ее в Ансбах, — произносит за моей спиной Алекс, и аккомпонементом его словам служат мои усилившиеся всхлипы.

Я отвезу ее, — отрывисто говорит Адриан, и я невольно ощущаю, как аромат его клетчатой рубашки притупляет мою боль, подобно ароматической анестезии.

Когда он поднимает меня на ноги, я замечаю в дверях комнаты Франческу — она смотрит на меня прищуренными, злобными глазами, от которых кровь в моих жилах практически застывает…


Всю дорогу до Ансбаха мы с Адриан не разговариваем, я только раз набираю номер фрау Шпрингер, чтобы уточнить, как все произошло, а потом снова погружаюсь в напряженное молчание. Мне страшно… Мне так страшно! Я не могу потерять еще и дедушку, последнего родного мне человека. Слезы снова текут по моим щекам, и я смахиваю их рукой, пока Адриан не протягивает мне салфетку.

На регистратуре в больнице нам сразу же называют номер палаты, в которую поместили моего дедушку, и мы с моим спутникам спешим на второй этаж в травматологию, где дедушка возлежит на больничной койке и встречает нас жизнерадостной улыбкой.

— Дедушка! — ахаю я с облегчением в голосе — ведь не может же человек с такой счастливой улыбкой на лице просто взять и умереть, правда?

Шарлотта, милая, все хорошо, — тянет он ко мне свою худую руку, которую я тут же прижимаю к своему лицу. — Полагаю, эта старая склочница фрау Шпрингер перепугала тебя сверх всякой меры… А между тем я чувствую себя просто превосходно, посмотри, на мне ни царапины.

Дедушка! — еще раз сиплю я полупридушенным голоском, так как от избытка чувств у меня перехватывает дыхание. — Никогда так больше не пугай меня, ладно? У меня чуть сердце не остановилось от ужаса.

Бедная моя крошка, — поглаживает он меня по волосам, а сам косит одним глазом на мужчину рядом с кроватью. Тот молча наблюдает за нами, словно замершее изваяние. — Не хочешь представить мне своего гостя, милая? — обращается он ко мне, а сам уже протягивает руку Адриану: — Здравствуйте, молодой человек.

Мне кажется или тот на секунду смущенно отводит глаза, а потом с привычной невозмутимостью пожимает протянутую ему руку.

Рад нашему знакомству, герр Шуманн, — говорит он при этом. — Меня зовут Адриан Зельцер… — и замолкает, не зная, как объяснить свое здесь появление.

Он отец Алекса, — дополняю я его заминку, и глаза деда заинтересованно загораются.

Того самого юнца, что трижды обыграл меня в шахматы? — уточняет он с хитрым прищуром.

Да, дедушка, того самого. — И уже обращаясь к Адриану, добавляю: — Это история двухнедельной давности, не бери…те в голову.

Мне понравился ваш мальчишка, — говорит между тем мой дед, — такой умный шельмец, с которым я жажду непременно свести наши шахматные счеты.

Уверен, вам еще представится такой случай, — отвечает ему Адриан с тонкой улыбкой.

Вскоре в палату заглядывает молодой доктор, который просит разрешения переговорить со мной наедине и вот тогда-то я и узнаю новость о том, что дедушкино падение вовсе не прошло для него так уж благополучно, как он пытался меня в том уверить: при падении он получил перелом шейки бедра, и доктор советовал мне согласиться на операционное вмешательство, так как дед выглядит вполне бодрым для подобного метода лечения.