Я отвечаю, что операция прошла успешно и что дед чувствует себя превосходно, учитывая обстоятельства, а в остальном… вот, переезжаю к Зельцерам. Глаза Изабель делаются размером с чайные блюдца…

То есть ты переезжаешь к Юлиану? — уточняет она с придыханием в голосе. Боже, на это неприятно смотреть! Страшно представить, какой влюбленной дурочкой выглядела прежде и я сама, стоило упомянуть в моем присутствии имя этого парня…

Я переезжаю в его дом, — поясняю я с ударением на последнем слове. — В дом, а не в его комнату…

Так вы еще не того? — все с тем же придыханием выспрашивает она у меня. — Не переспали?

Я только развожу руками.

Ну ты же знаешь, вот такая я странная девушка.

Слушай, странная девушка, — треплет Изабель меня за руку, — ты это, не тупи, подруга: вы с Юлианом почти месяц встречаетесь, а ты все еще ему не дала… У тебя все хорошо с головой? — теперь она стучит согнутым пальцем по моей каштанововолосой макушке.

Я смотрю на нее грустным, снисходительным взглядом взрослого человека, освободившегося от давнего, угнетающего мозг морока — в данном случае, влюбленности в Юлиана — и просто пожимаю плечами:

Не думаю, что странные девушки должны и могут поступать иначе, Изабель, но я подумаю над твоими словами, обещаю.

Потом я укладываю в спортивную сумку вещи первой необходимости, надеваю свое единственное платье: то самое, красного цвета — и наконец покидаю стены нашей с Изабель квартирки. В какой-то момент ловлю себя на мысли о том, что не ощущаю себя покидающей свой дом — нет, я ощущаю себя возвращающейся домой. Еще одна странная реальность странной же девушки…


Около дома Зельцеров я вижу две незнакомые мне припаркованные машины — неужели у них… то есть теперь уже у нас гости? Уф, зря я, должно быть, вырядилась в это платье! Но делать нечего: стучу в дверь…

Шарлотта! — восклицает открывшая мне дверь Анна Харль, заключая меня в свои мягкие, удушающие объятия. — Как же я рада тебя видеть да еще и в такой во всех смыслах приятнейший день, как Рождество — во истину это настоящий подарок для меня, дорогая. Представляешь, — продолжает она скороговоркой, — подъезжаю я, значит, к дому брата и внутренне настраиваю себя ко встрече с Франческой: думаю, ну все, берегись, дорогая Аннушка, сейчас начнется веселая канитель с вашими раскланиваниями, а тут — раз! — и Адриан сообщает мне, что Франческа уехала праздновать Рождество в Италию. Вот те новость! Я почти готова пуститься в победные танцы, но тут замечаю твоего деда: они с Алексом уплетают кокосовое печенье, запивая его огромными такими стаканами с молоком. И кто это у нас здесь вопрошаю я, абсолютно заинтригованная. «Йоханн Шуманн, моя прерасная леди!» — отвечает мне твой дед, и я влюбляюсь в него мгновенно. А потом Алекс рассказывает мне ошеломляющую новость о вашем с Йоханном переезде в дом моего дорогого брата, и я такая думаю: «Уж не из-за вас ли Франческа умотала в свою солнечную Италию?», и эта мысль заставляет меня пойти и расцеловать твоего дедушку в обе его морщинистые щеки, а теперь — ты уж не обессудь, дорогая, — я хочу расцеловать и тебя.

И она, действительно, целует оглушенную ее многословием меня в обе мои холодные после улицы щеки. После чего рот ее открывается, чтобы продолжить поток своего неумолчного словоизлияния, но Аксель Харль, мой среднеземноморский пират, неожиданно материализуясь рядом с супругой, в этот самый момент кладет ей в рот сладкую ириску.

Отдохни, моя дорогая, — отвечает он на ее сердитый взгляд, с которым она закрывает-таки свой ротик обратно. — Ты оглушила несчастную Шарлотту, словно взорвавшаяся в метре от нее бомба. Посмотри, она контужена и едва смеет дышать…

Неужели я и в самом деле выгляжу контуженной… при чем на всю голову, добавляю я с насмешкой над самой собой?!

Ты пока шумку унеши, — говорит мне Анна, борясь с вязнущей на зубах конфетой и грозя своему потешающемуся над ней мужу маленьким кулачком.

И я спешу через холл к лестнице, когда вдруг замираю на месте, остановленная… заливистым дедовым хохотом, раздающимся со стороны кухни. Быть не может, пораженная, размышляю я: я не слышала, чтобы дед так смеялся равно со дня смерти моей бабушки, а с тех пор минуло не меньше десяти лет… Тогда еще были живы мои родители, если память мне не изменяет. И вот мой дед снова смеется… И не просто смеется — заливается веселым хохотом, от которого дрожат стены этого гостеприимного дома.

Я делаю несколько осторожных шагов в сторону кухни и заглядываю вовнутрь…

Подумаешь, фиалки, вот хлорофитумы — это совсем другое дело! — басит дед в сторону пожилой женщины, с которой они беседуют у кухонного стола, уставленного блюдами с печеньем. — У меня дома шесть видов этого растения и ни одно из них не приказало долго жить… А я посвятил им не меньше восьми лет своей жизни, Глория. Так что сама посуди…

Так называемая Глория негромко посмеивается, хлопая моего деда по колену.

Ну ты, Йоханн, и хвастунишка: знаешь, как заговорить женщине зубы, не так ли?

Будь я мультяшкой — уронила бы челюсть прямо на пол, но в данном случае вместо челюсти из моих рук выпадает спортивная сумка с вещами. Звук ее падения привлек внимание кокетничающей с моим дедом Глории, и та, подхватившись со стула, устремляется прямо ко мне:

О, это, должно быть, наша дорогая Шарлотта, я права? Здравствуй, милая, — и женщина крепко-накрепко обнимает меня, утопив в густом фиалковом аромате своих духов. Я едва успеваю вынурнуть и отдышаться, а она уже продолжает свое восторженное наступление: — Йоханн был прав, ты просто красавица и к тому же, — она касается руками моих волос, — такая… жгучая шатенка. Это просто очаровательно! Я понимаю теперь, почему в последнее время так много слышу о тебе от своих дорогих мальчиков… Похоже, ты их всех очаровала, девочка моя. Я бабушка Алекса, — протягивает она мне свою ладонь, заметив, должно быть, мою растерянность, — и матушка большого парня по имени Адриан, ты с ним, я полагаю, тоже знакома.

Я касаюсь ее руки и утвердительно киваю головой. Это мать Адриана? Час от часу не легче: мой дед флиртует с матерью Адриана… Праведные небеса!

Ты ездила за вещами, милая? — обращается ко мне дед, лихо подруливая на своем инвалидном кресле.

Снова киваю головой.

Она, должно быть, утомилась с дороги, — объясняет он Глории мою молчаливость. — Давай отпустим ее наверх немного отдохнуть… Юные девушки и их нервы, — многозначительно пожимает он своими плечами, и его собеседница понимающе ему улыбается, мол, и сама когда-то была юной девчушкой, к счастью, такой недостаток как молодость, быстро проходит.

Нет, думаю я, поднимаясь по лестнице в свою новую комнату, это вовсе не контузия после взорвавшейся бомбы, это самый настоящий апокалипсис в его чистейшем виде… «Юные девушки и их нервы», передразниваю я слова деда, в очередной раз прокручивая их в своей голове, это надо ж такое придумать. Уму не постижимо!


Я прячусь в своей комнате до тех самых пор, пока Анна Харль самолично не приходит вызволить меня из моего добровольного заточения.

Ты решила бросить меня одну с мамой? — трагическим шепотом осведомляется она, осматривая обстановку моей светло-салатовой комнаты с миленькими занавесками на окнах. Моя спортивная сумка все еще стоит полуразобранной на большом кресле в углу, а розовый пакет из магазина нижнего белья, как назло, торчит одним своим краем из-под покрывала — перед приходом Анны, я как раз исследовала его на предмет чека, пытаясь выяснить стоимость Юлианова подарка.

И по закону подлости Анна, конечно же, тут же замечает его броскую расцветку и хватает его с маниакальным блеском в глазах:

Обновка? — восклицает она, заглядывая в пакет и тут же разочарованно куксится: — О, а где же прелестная тряпочка, которой здесь самое место? Шарлотта, ты просто обязана показать мне ее. У меня, знаешь ли, страсть к подобным вещам… Аксель, — продолжает она заговорническим шепотом, — страсть как любит все эти маханькие кружавчики и мини-мини бантички на самых… ну ты понимаешь, запретных местах. И я ему в этом потакаю… в свою же пользу, конечно. Ну, показывай уже!

Мне не остается ничего иного, как извлечь из-под стопки своего нижнего белья бежевое безобразие, к которому, по словам Анны, был так привержен ее супруг. Интересно, Адриан тоже любит мини-мини бантички на самых… запретных Франческиных местах, истязаю я себя мимоходом? И от этой мысли мне становится по-настоящему худо. Вот ведь дура я ненормальная — нашла в кого влюбляться!

О, боже, Шарлотта, это самая прекрасная тряпочка из всех виденных мною! — ахает между тем женщина, расправляя измятые кружева. — Где ты ее нашла? Я тоже хочу приобрести такую же.

Это подарок, — нехотя признаюсь я, густо краснея.

Ах подарок, — Анна издает тихий смешок в свой сомкнутый кулачок. — От кавалера? — сверкает она горящим взглядом. — От Юлиана, я полагаю? — и я утвердительно киваю. — Ох, Шарлотта, — восклицает она тут же, сжимая меня в своих объятиях, — если парень дарит девушке такое, то это о чем-то да говорит, ты не находишь?

Полагаю, что так.

Ах, она полагает, — передразнивает она меня. — Ты такая странная, Шарлотта…

Не ты первая говоришь мне об этом…

Анна одаривает меня снисходительным взглядом.

… Но именно поэтому ты мне и нравишься. Как и Юлиану, я полагаю? — подмигивает она мне своим левым глазом.

Мне больше нравится Адриан… И я прокручиваю в голове, что было бы, признайся я Анне в своем предпочтении, и почти открываю рот, чтобы произнести это вслух, но снова его захлопываю. Нет, ни к чему нам с ней вести подобные разговоры — Адриан безразличен ко мне, значит, и говорить здесь не о чем.

Полагаю, что так, — покорно соглашаюсь я с ней, хотя доподлинно знаю, что ни о какой любви со стороны Юлиана и речи быть не может — простое животное вожделение и жажда первенства — вот и все, что движет им по отношению ко мне. Ну да ладно…