От облегчения ему хочется рассмеяться. Всего лишь гастрит? Он мысленно уже увез ее на лечение в какую-нибудь Германию, а у нее всего лишь гастрит?

— Ну, во-первых, не всего лишь. — Врач хмурится и Влад понимает, что последнюю фразу произнес вслух. — Если не лечиться, можно и до язвы довести. А эзофагит вообще штука неприятная. А во-вторых да, к сожалению, проблема частая. Неправильное питание, стрессы, экология. Хеликобактер мы не нашли, так что лечение займет месяца два-три. Строжайшая диета, лекарства. Можем положить на пару неделек в стационар, понаблюдать. Можем отпустить, через две недели сделаем контрольный анализ крови. Решайте.

— Я с ней поговорю. Можно?

— Разумеется. Она в четвертой палате. Если надумаете лечиться здесь, то сообщите мне. А если решите уехать, то вот рецепты, распечатка диеты. И закажите у медсестры выезд на дом, нужно будет проставить вот эти уколы. Заболевания желудка, поверьте моему опыту, крайне часто обостряются на фоне стресса. Можно съесть кучу таблеток, но стоит нервной системе перегрузиться — и начинай все сначала. Поэтому нервы мы тоже приводим в порядок.

Так, уколы купить в двойном экземпляре. Ему тоже пригодятся.

Медсестра провожает его в палату. Леся дремлет. При виде нее сжимается сердце: хрупкая, бледная, уставшая. Губы сухие и потрескавшиеся, под глазами залегли темные круги. Но какая же, мать ее, красивая.

Кожа на ощупь такая же нежная, как он запомнил. Пальцы осторожно касаются щеки, запрявляют непослушную прядку волос за ухо. Будить ее совсем не хочется, но Олененок просыпается сама.

— Привет, — слабо улыбается и вздыхает.

А еще отводит глаза. Будто смотреть на него слишком больно.

— Привет. Как себя чувствуешь?

— Мне засунули здоровенную трубку прямо в желудок. И выкачали литр крови из кулака, потому что не нашли вену. Больно.

— Так нужно. Все, Олененок, халява кончилась. Никаких тебе манго и шоколадок. Будешь есть кашку, супчики, паровые котлетки и ряженку.

— Хорошо, — вздыхает она. — Буду есть кашу.

— А еще я буду ставить тебе уколы. Они хотели отправить медсестру, но зря я, что ли, учился этому на курсах в универе? Олененок, хочешь лечь в больницу или поедем домой?

Дом теперь только один. Увезти ее в съемную квартиру и оставить там наедине с собой даже для него последнее свинство. Впустить в свой дом еще сложнее, но если сейчас Влад этого не сделает, то впереди его ждут новые годы оглушительного чувства вины.

— Я не хочу в больницу, — тихо говорит Леся.

А он видит, видит, черт подери, немой вопрос в ее глазах. О доме. О том, оставит он ее, сочтя болезнь несерьезной, или нет. Невыносимо мучить ее сильнее, но меньше всего Владу хочется говорить в больнице.

— Тогда одевайся. Поедем отсюда, чтобы никому не пришло в голову снова обижать тебя какой-нибудь трубкой.

Олененок решительно отказывается от кресла и, держась за его руку, сама идет к машине. Медленно, покачиваясь от слабости. Но чуть улыбается солнышку, почти по-летнему пригревающему.

Надо взять отпуск. Как-нибудь справятся недельку без него, сейчас все вопросы можно решить по удаленке. Возьмет пять дней, будет следить, чтобы Олененок пила лекарства, выводить ее гулять, варить утром кашу и делать уколы. А потом, когда она немножко поправится, закрыть в спальне и не выпускать из постели.

Если, конечно, она его простит. Сам-то он бы послал далеко и надолго.

— Ты пропустил поворот, — грустно сообщает Леся.

— Нет. Не пропустил.

— Влад.

Она так редко называла его по имени. А ведь оно в исполнении Леси звучит охрененно.

— Так нельзя. Я не могу у тебя остаться.

Он молча стискивает руль и упрямо ведет машину к выезду из города. Леся смотрит в окно, сил на споры у нее почти не осталось.

Дома тихо и пусто. Домработницу он отпустил на несколько дней, так тошно было смотреть на людей. Редкие ночи, которые Архипов проводил дома, обходились без расколотой о стену кружки или бутылки.

Но у дверей дома Леся снова просит:

— Отвези меня домой, пожалуйста. Так будет лучше.

— Олененок, ты останешься здесь.

"Навсегда", — слова застревают в горле. Не так-то просто их сказать.

— Я не могу. Влад, я же не щенок, которого захотел — впустил в дом, захотел — на улицу выгнал! Я так не могу! Мне жаль, что я тебя напугала, но раз все обошлось и со мной ничего серьезного, можно мне домой? Ну пожалуйста!

Все, с него хватит. Влад сгребает Лесю в объятия и почти физически ощущает, как тиски на сердце слабнут. Будто дышать становится легче. Она здесь. Рядом, сопит ему в плечо, пытается вырваться и ревет, но здесь.

Леся, Леська, Олененок его. Самая последняя девушка, в которую стоит влюбляться. Девочка-беда, еще совсем юная.

— Мне страшно, — вдруг шепчет она, — понимаешь? Я не знаю, что делать! Они все просто ушли и все, а я ничего не умею! Не умею работать, не знаю, что делать дальше, кем я хочу быть. У меня нет друзей, никого нет! Я в ступор впадаю, едва на горизонте маячит проблема!

— Тихо, Лесь, посмотри на меня. Посмотри, Олененок. Тебе страшно. В двадцать с хвостиком страшно очень многим. А некоторые и в сорок не знают, кем станут, когда вырастут. Твои родители — мудаки, которые думают только о себе. А друзья у тебя есть. Друзья — это ведь необязательно те, с кем ты в детском саду в один цветочный горшок противный компот выливала. Вот Макс, вспомни, как вы с ним надрались и друг дружкины права отстаивали. Или как ты с Анькой на шашлыках до икоты смеялась над тем, как Серега показывал вам палец. У тебя есть друзья, Олененок. Может, пока не очень верные и крепкие, но у тебя не было времени, чтобы укрепить отношения.

Леська качает головой. Немного дрожит, но уже пригрелась на груди и почти не плачет.

— Я ничего не умею. Бессмысленное образование для галочки.

— У нас почти все начальники такие.

— Я ужасно работала.

— Ну не знаю, мне очень нравилось.

— Я испугалась. Даже не смогла найти полис, чтобы сходить к врачу.

— Лесь, давай не будем стоять на пороге. Пойдем в дом, разденемся и попьем чаю. Не плачь. Сейчас поговорим. Я тебя не брошу, я клянусь. Ты не щенок и не котенок. Ты моя.

* * *

Из окна на постель падает красно-оранжевый свет заката. Безумно долгий день подходит к концу. Олененок сидит за столиком, который Влад притащил с балкона. На нем куча таблеток и чашка с теплым чаем. Никакого горячего, холодного, острого, соленого, жирного. Бедная Леся, три месяца диеты станут для нее пыткой.

А Влад не верит, что держит ее руку. Вот так вот все просто. Взять и не пускать.

— Я все думала, они вернутся. Или мама устроится там и позовет к себе. Я иногда захожу на ее страничку в фейсбуке. Мне хочется спросить, как зовут братика, но я боюсь, что она мне не ответит.

— Скучаешь?

— А ты?

Она поднимает взгляд и внутри что-то обрывается. Влад не думал, что она знает. Хотя конечно знает, это всему офису известно. И все за спиной обсуждают, а он рычит в бессильной ярости, понимая, что не может ничего и никому запретить.

— Скучаю. Я бросил тебя, не потому что ты надоела. Я просто привык к тому, что ее нет, а другие были не нужны.

Леся опускает голову и закрывает глаза.

— Я устала. Я лягу, ладно?

— Ты сможешь спать рядом со мной?

— А нужно?

— Да.

Пока Леся переодевается в свежую рубашку и укладывается под одеяло, Влад пишет Максу список заданий и заодно просматривает дела на неделю. Ничего важного, плевать, перетопчутся. Ему тоже надо прийти в себя.

Солнце давно зашло, по небу рассыпаются звезды. Сейчас в саду очень свежо и красиво, из приоткрытого окна в комнату проникают запахи цветов и дождя.

Олененок сворачивается клубочком на самом краешке кровати, будто стараясь быть как можно дальше от него. Бедная исстрадавшаяся девочка. Влад осторожно опускается рядом и мягко разворачивает к себе, заключает в объятия и полной грудью вдыхает слабый цветочный аромат.

— Ну не злись на меня, Олененок. Я по тебе сильно скучал.

— Как от этого избавиться? От чувств?

— Я задаю себе этот вопрос с тех пор, как ты пришла на собеседование.

— Почему ты меня взял?

— Потому что влюбился.

— Я серьезно, Влад.

— И я серьезно. Тогда я об этом не думал. Просто яркая сексапильная девчонка сама лезет ко мне в постель. Ты же не похожа на тех, к кому я привык. А потом как-то все само получилось. Без тебя было очень хреново.

— Почему ты не позвонил? Я ждала.

— Дурак потому что.

— И даже не станешь придумывать отмазку?

— Не стану. Просто дурак.

— И что теперь делать?

— Жить.

Боже, какое нереальное блаженство — перебирать мягкие волосы, чувствовать дыхание на груди, обнимать осиную талию. Сейчас Олененок еще худее, чем была. Он, наверное, поднимет ее одной рукой, если захочет. Поднимет, усадит сверху и займется любовью. Медленно, смакуя каждую секунду близости, распаляясь перед бесконечными днями и ночами вместе.

— Просто жить. Пробовать. Я не обещаю, что буду идеальным бойфрендом, характер не спрячешь. Но, пожалуй, я знаю, как нам поскорее закончить с этим.

Господи, он сделал бы все на свете, чтобы больше не видеть в ее глазах страх.

— Говорят, все чувства: страсть, любовь, нежность, заботу начисто убивает брак.

Леськины глаза изумленно распахиваются.

— Да, ты разве не знаешь? Стоит людям пожениться, провести медовый месяц, как страшный зверь "быт" убивает всю романтику. Я думаю, стоит попробовать.

— А если не убьет?

— Тогда нам не на что жаловаться.

Она смеется. Сначала тихо хихикает ему в плечо, а потом заразительно хохочет, как умеет только Олененок. Так, чтобы самая темная ночь стала чуть-чуть светлее и теплее.