И это было еще полбеды. У меня сердце холодело при мысли о том, что фото и обсуждения может увидеть девушка Морозова. Тогда я уж точно второй раз в жизни останусь без волос.

Ситуация усугубилась тем, что вскоре на факультете повесили еще и плакаты с этим фото — злополучную рекламу спектакля.

Но если с соцсетями я бороться не могла (разве что полностью их игнорировать), то тут сделала всё, что было в моих силах. Дождалась, пока люди разойдутся, сорвала эти плакаты, разорвала на мелкие кусочки и уничтожила улики в туалете.

На следующий день плакаты повесили снова. И я снова их уничтожила.

А потом меня вызвали к декану.

— Виктория, — спросил он у меня почти ласково, — ты разве не в курсе, что у нас теперь везде камеры установлены? Скажи, почему ты срываешь плакаты?

Ох, черт! Про камеры-то я и забыла!

— Э-э, — промычала я в ответ.

А что тут скажешь?

— Я знаю, что вы с Денисом Сергеевичем встречаетесь, — продолжил декан. — Мне режиссер еще до начала репетиций сказал.

Вот же черт! Всё-таки проговорился он тогда декану про свадьбу сестры.

— Я… э-э… нет. Мы не встречаемся, нет, — промямлила я.

— Виктория, — сказал декан, — вы — взрослые люди. Нет ничего зазорного, что вы встречаетесь. В стенах нашего факультета возникла уже не одна супружеская пара. Даже я со своей будущей женой сблизился во время совместного проекта.

Да кто ж этого не знает? Жена декана была заведующей кафедрой общего и сравнительного языкознания. И многие считали, что это он ее «продвинул». Только… зачем он мне сейчас это говорит?

— И профессор Колесников, и профессор Лабузов… — продолжал перечислять декан. — Главное, чтобы личные… эээ… отношения не мешали работе. Но вы, кажется, отлично сработались. Я получил хорошие отклики по вашим переводам. Думаю, есть неплохие перспективы выиграть…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


Эх. Он может хоть до скончания веков рассказывать о нашем с Морозовым «прекрасном» тандеме или о том, кто и когда переженился на факультете — мне все равно, потому что…

— Я не встречаюсь с Денисом Сергеевичем, — повторила я — в этот раз громко и четко. — То было просто недоразумение.

— Вика, ты не сможешь это долго скрывать. Рано или поздно все узнают.

Вот же упрямый тип! Да у нас на факультете просто сборище баранов!

— Но…

— Вика, думаю, мы друг друга поняли. Всё, можешь идти. Но — пожалуйста, больше не срывай плакаты, ладно?

Я вышла из деканата, понуро опустив голову.

С того момента я еще больше злилась на Морозова. А он-то почему никаких действий по ликвидации этой катастрофы не предпринимает? Почему я должна отдуваться за двоих? И эта его девушка — она вообще знает про постановку? Придет на спектакль?

Если честно, меня не на шутку волновал сей вопрос и я хотела спросить об этом Дениса Сергеевича напрямую, но как бы невзначай и в шутливой форме — мол, в свете последних событий обеспокоена за сохранность своей шевелюры и т. д. и т. п., что-нибудь в таком духе.

А все получилось иначе.

ГЛАВА 26. ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ ДЕЛА

В день генеральной репетиции у меня разболелась голова. Маша дала таблетку аспирина и предложила прогуляться (ибо времени до начала оставалось еще больше часа), только я уже успела переодеться в свое знаменитое котарди. Если б пошла на улицу, то запачкала бы подол, да и вообще — почему-то хотелось побыть одной. Поэтому, отделавшись от Машки, я поднялась на кафедру. Там никого не было. Меня стало клонить в сон. Переместившись в соседнюю комнату, я прикрыла дверь, прилегла на диванчик и задремала.

Не знаю, сколько времени прошло, но проснулась я от звука мужского голоса.

— Всегда думал, что хорошо понимаю женщин. А теперь понимаю, что ничего не понимаю. Кроме одного — от женщин одни неприятности.

Это был Андрей. Нет, вы только посмотрите — столько месяцев портил нервы моей подруге, а теперь еще какие-то претензии женщинам предъявляет! Я подскочила с дивана — вот сейчас выйду и он узнает, что такое настоящие неприятности!

— Правильно делаешь, что не женишься, — тем временем продолжал Андрей.

— Правильно? — это был голос Морозова. — Вообще-то, я собираюсь жениться.

Я уже взялась за дверную ручку и… застыла на месте.

— Да ты что? Серьезно?

— Более чем.

— И когда же?

— Я бы — хоть завтра, но…

Про «но», узнать не удалось, потому что дверь на кафедру распахнулась и я услышала звонкий Машкин голос.

— Виииииика! — пронзительно закричала она.

— Вики здесь нет, — сообщил ей Андрей.

— Как это — нет? А говорила, что будет на кафедре.

— Сама посмотри!

Я затаилась. Но поверхностный осмотр, видимо, удовлетворил Марию, потому что она недовольно пробурчала:

— И где же эта девчонка? Телефон выключен. Ну ладно, пойду в кафе поищу.

— Я с тобой, — вдруг заявил Андрей.

Я услышала, как они вышли. Почти в тот же миг дверь в мое «убежище» распахнулась — еле успела отскочить, чтоб не заработать синяк на лбу.

— Вика, у тебя развлечение такое — прятаться в этой комнате? — спросил Морозов.

— Ничего я не пряталась, — ответила я. — Это у вас прямо дар — появляться в ненужное время в ненужном месте.

Морозов хмыкнул, и повисла тишина.

Ирония судьбы — в этот момент мы стояли друг напротив друга так же, как и в день нашей первой встречи. И я даже была в том же платье. Но обстоятельства в этот раз были для меня куда более печальные. Я вдруг опустила глаза и сказала — совсем не к месту:

— Послезавтра премьера.

Вот зачем такое говорить? Будто это какая-то новость.

— Да, — подтвердил Морозов.

— А… эээ… Виктория… придет на спектакль? — нечаянно вырвалось у меня.

— Виктория? Нет, не придет, — ответил он.

И после паузы добавил:

— Она не живет в России. Учится в магистратуре во Франции.

— В магистратуре? Сколько же ей лет?

«Вика, остановись», — твердил внутренний голос, — «зачем ты всё это говоришь, зачемговоришь, зачемговоришь».

— Двадцать.

— Двадцать? А выглядит младше.

— Ты тоже выглядишь младше, и что?

— Ничего.

Мы снова замолчали.

Значит, Денис Сергеевич не такой извращенец, как я сначала подумала, хотя в целом от этого не легче. Девушка у него — во Франции (это и есть «но»?), а он тут непонятно чем занимается.

Подняв глаза, я увидела, что Морозов очень странно на меня смотрит.

Вика, я… — внезапно сказал он и запнулся. — Ты… — и снова запнулся.

Черт возьми! Он смотрел на меня, будто… Да прямо как на том плакате дурацком смотрел, клянусь! Но если тогда была «просто постановка», всего лишь игра, то сейчас-то мы были вдвоем! Перед кем тут играть?

Денис Сергеевич, что же ты творишь, не смотри на меня так! Немедленно уходи отсюда! В горле пересохло, и я с трудом сглотнула. Тем временем Морозов — вместо того, чтобы уйти — подошел ко мне вплотную, слегка приподнял пальцами мой подбородок, наклонился еще ближе и… ааааааааа!

Трындец как мне стало страшно! Мелькнула мысль, что сейчас он наверняка сделает что-то неприличное, а я… я даже не стану сопротивляться. И это будет совершенно ужасно, вопиюще и немыслимо!

Боже, боже, надо срочно подумать о чем-нибудь отрезвляющем, но совершенно некстати вспомнился сонет -

«Откуда столько силы ты берешь,

Чтоб властвовать в бессилье надо мной?

Я собственным глазам внушаю ложь,

Клянусь им, что не светел свет дневной…»,

А еще я подумала, что Морозов весь январь носил черное, а сейчас тоже почему-то в черном, и хотя считается, что черный цвет — это отсутствие светового потока от объекта, для меня его черный — как источник света, а я — словно мотылек, готовый безрассудно лететь на этот свет, а вообще — надо признать — черный ему невероятно идет. Потом пришло в голову, что я думаю совсем не о том, вспоминаю нечто бесполезное, а надо бы вспомнить полезное — то, что приведет меня в чувство. И я вспомнила — что Морозов собрался жениться, и в тот же миг — сама не знаю, как это вышло — вдруг со всего размаху влепила ему пощечину. В этот удар я вложила ненависть ко всем мужчинам, которые читают сонеты одним женщинам, а потом женятся на других.

— Ох! — Денис Сергеевич потер щеку. — Вика, ты что делаешь? Почему ты меня ударила? Я ведь только хотел… рассмотреть твой глаз. Что с ним такое?

— Мой глаз?

— Ну да.

Я подскочила к зеркалу и увидела ужас ужасный — видимо, когда лежала на диване в неудобной позе, у меня лопнул сосуд или какая-то другая неприятность с левым глазом произошла. И теперь он был наполовину красный.

Ой… как же неловко вышло! Я стала бормотать извинения, и вдруг, повернувшись к Морозову, увидела, что он… Что? Улыбается? Он тут же быстро от меня отвернулся. Это смутило еще больше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Что смешного? — недоуменно спросила я.

— Ничего, ничего. Но ты всё-таки ооочень импульсивная. Когда-нибудь это может плохо кончиться.

— Плохо? Для меня всё уже и так хуже некуда. С тех пор, как жизнь свела с одним невыносимым человеком, — процедила я сквозь зубы.

— Что ты сказала? — по-моему, он всё прекрасно расслышал и засмеялся уже в открытую.

Что в этой ситуации забавного? Непонятно. Недоумение переросло в раздражение, и я подумала — а не заехать ли Морозову еще раз.

Но, на его счастье, в этот момент на кафедру забежала Машка и, радостно вскрикнув, сообщила, что репетиция начинается. Вздохнув, я вышла в коридор и — как я тогда думала — на финишную прямую своего пребывания в университете. Мария что-то возбужденно мне рассказывала про Андрея, но я не слушала, поскольку всю дорогу к актовому залу повторяла про себя: «Вика, наберись терпения. Еще чуть-чуть осталось. Скоро всё закончится. Всё закончится». Какой я была наивной!