Он не был жестоким, не причинял мне боль, если не считать дискомфорта от того, что Должанов был намного крупнее Сикорского, а других мужчин у меня и не было. Но с каждым толчком Роман ломал меня, мою гордость, моё достоинство. Он целовал, шептал мне что-то, в порыве страсти говорил, как сильно он этого хотел, какая я красивая и сексуальная. Будто не замечал, что мои ногти до крови впились в собственные бедра, а слёзы проложили солёные дорожки по вискам к волосам. Не слышал тишины из моих сомкнутых до боли губ.

Зачем, Рома? Что же ты наделал?

33

Рома сильнее сжал пальцами моё бедро, толкнулся глубоко и вдавил свои бёдра в мои, а потом с шумным выдохом кончил. А я продолжала смотреть в потолок, крепко сжав зубы, пока Должанов тяжело дышал мне в шею. Когда он наконец выскользнул и отошёл в сторону, застыл, опёршись обеими руками на стол, у меня сил хватило только чтобы свести ноги и поджать под себя, спрятав коленки под широким подолом, и перевернуться на бок. Тело одеревенело, порванная в клочья душа молчала. Даже не ныла, не саднила, просто молча истекала кровью. Закрыть бы глаза сейчас и так остаться. Вне времени и ощущений.

Но я смотрела. Наблюдала, как вздувшаяся у Должанова на шее вена пульсирует спокойнее, чем несколько секунд назад. Как блестит от пота кожа на груди, которую видно из расстёгнутого ворота рубашки. Роман поднял на меня глаза, и в его взгляде стало что-то происходить, появилось какое-то странное удивление, потом его сменил страх. Но мне было всё равно, мои эмоции улетучились, исчезли за толстенным калёным стеклом. Я их вроде бы видела, понимала, но не могла коснуться.

— Аня, — голос Должанова подвёл. — Ань, я…

Он застегнул ремень на брюках и сделал шаг ко мне, а потом протянул руку и прикоснулся к лицу, дрогнувшим пальцем поймав стекающую солёную каплю. И именно в этот момент калёное стекло между мной и моими эмоциями треснуло и осыпалось. Я вздрогнула, задохнувшись от всего того, что ощутила. Дёрнулась от его ладони будто обжёгшись.

— Не трогай меня, — на удивление голос оказался твёрдым.

Я поднялась и села, с омерзением почувствовав, как у меня внутри колыхнулась чужеродная жидкость и вытекла, испачкав бёдра.

— Фенек, я… прости меня…

Я спустилась на пол и подобрала свои вещи. Подняла глаза и посмотрела прямо в Ромины. Испытала даже какое-то злорадство, когда увидела в них растерянность, скорее даже пришибленность. Произнесла чётко и громко, лишь потом осознав, что такая уверенность после подобного может свидетельствовать о надвигающейся истерике.

— Никогда больше не называй меня так. Никак не называй. Ты меня изнасиловал, Рома. Так что единственное моё желание — чтобы ты горел в аду.

Я не позволила своим рукам дрожать, когда надевала трусы и натягивала колготки. Когда обувалась и застёгивала пальто. Я едва не вздрогнула, когда Роман поднял руку, чтобы задержать меня у двери, но тут же опустил. Наверное, он что-то увидел в моих глазах такое, что заставило его отступить и просто опереться на дверной косяк.

И только снаружи, стоило холодному воздуху ворваться в мои лёгкие, меня скрутило так, что я согнулась пополам. Это была какая-то дикая судорога, потому что я не могла ни вдохнуть, ни крикнуть, ни зарыдать. Я упала на колени прямо в грязь и закашлялась.

Ненавижу тебя, Рома. Ненавижу!

Когда приступ кашля схлынул, я вытащила дрожащими пальцами телефон и набрала Яну.

— Привет, как погуляли на встрече выпускников? — раздался весёлый голос подруги.

То, о чём она говорила, будто было в прошлой жизни. Было ДО.

— Ян, — голос сорвался, потому что больше я держать себя в руках не могла. Я даже встать из лужи не пыталась, так и стояла на коленях.

— Ань, что случилось? — Яна насторожилась. — Где ты?

— Рома… — рыдания потоком хлынули из меня, выворачивая горло наизнанку. — Он… я не хотела, Яна, а он… будто не слышал меня…

— Где ты находишься? — в трубке вдруг раздался жёсткий голос Лекса, и это меня немного отрезвило.

— Возле его дома.

— Выйди из двора и жди меня около хлебного ларька. Я сейчас приеду.

— Не надо, Лёш, я такси вызову. Я просто пальто испачкала, не хочу машину твою марать.

Собой. Потому что именно такой я себя ощущала: грязной, замаранной. И хотела скорее под воду, отскрести от себя всё это дерьмо, вымыть изнутри его остатки. И чтобы вода — кипяток, чтобы кожа слезла, обновилась, обнулилась там, где он прикасался.

Но в трубке послышался уже снова голос Яны.

— Анют, будь, где Лёша сказал, он уже выехал. Жди.

— Хорошо.

Я отключилась и спрятала телефон в карман. Кое-как поднялась на ноги и осмотрела своё пальто. Без химчистки уже не обойтись — на светлом драпе пятна жидкой грязи. Порыв сильного ветра едва не сбил меня с ног, растрепав полы пальто. Я застегнулась, едва совладав с дрожащими пальцами, и накинула капюшон. Прошлёпала под моросящим колючим дождём до угла двора, вышла за ворота и оглянулась в поисках хлебного ларька. Есть такой. Я подошла ближе. На вывеске красовался мультяшный пекарь с румяным калачом в руках. Желудок стянуло то ли голодом, то ли болью — сейчас не разобрать.

— Что тебе, милая? — окошко распахнулось, и оттуда показалось улыбчивое лицо женщины средних лет и пахнуло ароматным теплом. — Чаю с рогаликом? Или пирожное? У нас рожок со сливками по акции сегодня.

— Чай и булку с повидлом, — попросила я, но потом спохватилась, что оставила сумочку у Должанова. — Ой, не надо, я сумку забыла.

Продавщица странно посмотрела на меня. Ну ещё бы, в испачканном пальто, всколоченными ветром волосами и безумными, наверное, глазами, я являла не самое приятное зрелище.

Женщина захлопнула окно, и я увидела в стекле своё отражение. Действительно, жуть ещё та. Но внезапно окошко снова распахнулось, и мне протянули пластиковый стакан с дымящимся чаем и булочку.

— Держи, девочка, тебе сейчас это надо.

— Извините. У меня нет денег.

— Бери, говорю.

И я взяла, поблагодарила и отпила глоток обжигающего напитка. Чай с жасмином. Люблю такой.

Только выбросила стакан в урну, рядом заревел автомобиль — чёрный Лексус. Шевцов вышел из машины и подошёл ко мне, посмотрел в лицо внимательно. А я неосознанно отступила. Мужчина. Тело само реагирует.

— Поехали, — он заметил мою реакцию и сделал шаг назад.

Я отряхнула пальто, за которое мне было невыразимо стыдно, и села на переднее пассажирское сиденье. Алексей завёл машину и тронулся. Мы ехали молча, Шевцов не донимал меня вопросами и разговорами. Он следил за дорогой, а я пыталась расслабиться.

— Отвези меня домой, пожалуйста.

— К нам поедешь.

Спорить с Лексом бесполезно, беспокоить Яну в её положении не хотелось, но я ведь уже это сделала. И, наверное, он прав, одной мне быть не хочется сейчас.

— Лёш, мне надо в аптеку, — стоило подумать о последствиях.

Автомобиль затормозил через пять минут возле аптечного киоска известной фармкомпании, но я зависла. Не могла себя заставить выйти и попросить то, что мне нужно. Заметила, как Алексей нахмурился, а потом отстегнул свой ремень.

— Что купить?

— Мм… что-то… чтобы…

— Понял.

Шевцов вышел из машины, а я выдохнула и закрыла лицо руками. Как же трудно теперь. Рома, зачем ты это сделал? Зачем заставил меня испытывать всё это? И почему я чувствую такой жгучий стыд, хотя ничего плохого не сделала?

Лекс вернулся минут через десять и протянул мне коробку.

— Яна сказала, в инъекциях надёжнее. Если сильно переживаешь, можем сейчас ширнуть. Но, думаю, полчаса роли не сыграют. Там сутки в запасе.

— Нет, я подожду. Спасибо. Сколько я должна тебе?

Шевцов зыкнул так, что ответ на последний вопрос стал очевидным. Он снова завёл машину, но трогаться не спешил. Повернулся и вперился мне в лицо своим тяжёлым взглядом.

— Ань, я понимаю, что тебе неприятно, но ты должна мне всё рассказать. Роман — мой лучший друг. И прежде, чем сломать ему нос и оторвать яйца, я должен знать подробности.

Лекс — жуткий тип. Ещё с самой школы я старалась держаться от него подальше. Но свет в глазах подруги, который он смог зажечь, говорил о многом. И вдруг неожиданно для самой себя я всё рассказала. Лучшему другу парня, что втоптал меня в грязь. Рассказала и о том дне, когда Рома ночевал у меня, и о рисунке, даже про обои рассказала. И про сегодняшний вечер, про его обидные подозрения и о том, что случилось после.

Лекс выслушал молча, ни разу не изменившись в лице, а потом так же молча выехал на дорогу. Он не успокаивал и не говорил слова утешения, когда я, сжав коробку с экстренными контрацептивами, разрыдалась. Отвёз меня к Яне, вручил той как куклу, а потом уехал.

34



Роман.

В дверь коротко постучали. Идите на хер, я никого не хочу видеть.

Но стук повторился.

Я встал, покачнулся и запнулся о пустую бутылку, но всё же доковылял до входа. Отпер замок и приоткрыл дверь, и тут же меня отбросило назад, затопив резкой жгучей болью. Я упал на задницу, не хило так отбив и её, и схватился за нос. Руки сразу окрасились в кровь. Краем глаза заметил широкие тяжёлые шаги, прежде чем меня подняли за грудки и встряхнули.

— Ромыч, какого хера?! — разъярённо прошипел мне в лицо Лекс.

Я попытался оттолкнуть эту махину от себя, и хоть был далеко не рахитичным, эту гору сдвинуть не получилось.

— Отпусти, — удалось прохрипеть. — Больно, блядь.

— Она так же тебя просила?

— Лекс!

— Трахать бабу без её согласия — это дно, Рома!

Лёха разжал хватку, и я мешком обмяк на пол, закашлявшись. Встать не получилось, да и не хотелось. Он прав. Сотню, тысячу, миллион раз прав, только поздно уже.