Голова всё еще гудит. Пол ночи я не могла уснуть, и только лишь напившись валерьянки вперемешку с корвалолом, наконец-то смогла закрыть глаза. И сейчас из-за этого, практически ничего не чувствую. Ситуация кажется совершенно абсурдной. Я даже обвинения толком не поняла. Какое-то отмывание денежных средств, участие в организованной приступной группировке. Номера статей я и не запомнила.

Что же это? Я попала на съемки дешевого российского сериала? Или это чья-то шутка. Если честно, то я бы так и подумала, если бы не Ирина Алексеевна — следователь, и моя хоть и не близкая, но все же знакомая.

Спустя час, я уже еду в следственный отдел. Ирина Алексеевна хмурится и молчит. Правда, когда мы с ней выходили, она кивнула на оперов, что делали обыск, и шли впереди нас, и сказала, что они Москвичи, из какого-то суперсекретного особого отдела, и расследование в не её компетенции, поэтому деталей она не знает совершенно, но она уже позвонила хорошему знакомому адвокату, и тот мне постарается помочь. Однако обвинения очень серьезные — от пяти до двенадцати лет лишения свободы.

Я все еще нахожусь в ступоре. И слова женщины доходят до меня с трудом. Я лишь говорю ей спасибо за адвоката. А что еще я могу сказать? У меня знакомых адвокатов нет и не было никогда. Да я в жизни не попадала в подобные ситуации, зачем мне знакомые адвокаты?

И вообще, всё, что случилось это похоже на дешевую постановку. И мне все еще кажется, что сейчас мы приедем в отдел, там разберутся, что что-то напутали, и извинившись передо мной, отпустят.

Уже в отделе, мне сообщают, что мой адвокат появится минимум через пять часов, и ведут куда-то вниз. Я в ужасе кошусь на длинный темный коридор, с решетками, и с железными дверями, из которых доносятся разные крики, то мужские, то женские. Кто-то матерится, кто-то поёт, кто-то пьяным голосом требует, чтобы его немедленно выпустили. Меня ведут в самый конец коридора, открывают железную дверь, и я прохожу в пустую камеру.

Дверь захлопывается за моей спиной, а я с ужасом смотрю на мое временное место обитания. Кажется, действие валерьянки с корвалолом начало заканчиваться. Потому что становится реально страшно. Моя камера размером примерно четыре на семь метров. По бокам стоят две двухэтажных кровати, на полках лежат грязно-серого цвета матрасы, заправленные такого же цвета одеялами. Вверху, почти по под потолком зарешеченное окно, из которого и освещается камера. У стены стоит стол, с длинной скамейкой, приделанной к полу. Над столом висит шкафчик. Внутри вроде бы чисто, но в тоже время пахнет… я даже не знаю, но явно чем-то затхлым. А может мне это только кажется…

Какое-то время я топчусь на месте, но в итоге, все же прохожу и аккуратно с краю сажусь на скамейку.

В голове полный кавардак. Не пойму, зачем я брала с собой вещи, если у меня все равно всё забрали, перед тем, как отправить в камеру? Позвонить бы кому, хоть подругам… Так у меня ведь и телефон почти сразу еще при обыске изъяли. Чертовщина какая-то…

Не знаю, сколько я сижу на скамейке, но мышцы затекают, и поэтому встав, начинаю ходить по камере из стороны в сторону. Почему-то садиться на кровать брезгую. Мало ли, вдруг там какие-нибудь насекомые живут, или еще похуже зараза…

Мне кажется, что время тянется очень медленно, и когда за мной приходит местный полицейский, я уже чувствую сильную усталость в мышцах, голод и очень хочу в туалет. Благо мужчина без слов проводит меня в местный санузел, который выглядит вполне прилично, где я справляю свою нужду, и даже быстро мочу затылок, и лицо, чтобы немного освежиться.

За то время пока я шагами мерила свою камеру, успела много чего передумать, вспоминая то, что было написано в документах, но вспоминалось, к сожалению, не очень хорошо. Почему-то в камеру мне их взять не разрешили. Так бы я может вдумчиво все прочитала, но нет… И все это мне очень сильно не нравится.

Полицейский проводит меня в пустой кабинет, тоже почему-то с решеткой на окне. В кабинете есть кулер у стены, с одноразовыми стаканчиками, стол по середине, и три стула. Значит он не личный, а для допросов.

Мой сопровождающий просит меня присесть, и ждать. Сейчас подойдет мой адвокат.

Примерно через пять минут, когда я уже успела выпить залпом два стакана прохладной воды, в кабинет заходит представительный мужчина, на вид ему не больше тридцати. Очень молод. Слишком молод для хорошего адвоката.

— Здравствуйте, моё имя Степанков Анатолий Николаевич, меня вызвала Ирина Александровна.

Я мысленно выдыхаю. Ладно, будем надеяться, что он действительно хороший адвокат.

— Здравствуйте, — говорю я, выдавить даже просто вежливую улыбку не получается, поэтому просто представляюсь: — Берцева Елена Аркадьевна.

Мужчина берет один из стульев и садиться не напротив меня, а рядом, как бы делая акцент, что он сейчас со мной на одной стороне. Что ж, мысленно говорю ему спасибо, мне сейчас очень нужна хоть чья-то поддержка.

— Давайте так, сейчас вы мне вкратце рассказываете всё, что знаете по поводу вашего ареста, а затем уже я изложу вам свои размышления на эту тему, — говорит Анатолий Николаевич строгим и серьезным голосом, что я автоматически внутренне подбираюсь, активизирую всю свою память, и начинаю вспоминать весь сегодняшний день.

— Так, понятно, — отвечает он, ровным и совершенно без эмоциональным голосом, что ужасно раздражает меня, потому что хотелось бы большего отклика и эмоционального участия от защитника. Ведь я чувствую себя сейчас очень уязвленной, беспомощной и растерянной, и получается, что мужчина сейчас сидящий передо мной единственный, кто может мне помочь.

Анатолий Николаевич же тем временем глубоко о чем-то задумывается, а затем вытаскивает из своей черной кожаной папки документы.

— Я не буду ходить вокруг да около, а расскажу всё, как есть, — он смотрит на меня слишком серьезным взглядом, настолько, что я уже мысленно начинаю готовиться к не очень хорошим новостям, а заодно забываю все свои обиды. — Я не смог прочитать копию по вашему обвинению, так как вы еще официально не подписали заявление у следователя, который ведет это дело, о том, что не против моей защиты. Однако Ирина успела сама сделать копии и по дружбе передать мне их.

Он передает мне несколько листов, и чуть наклонившись, почти шепотом добавляет.

— Спрячьте их, прямо сейчас под одежду, потом еще посмотрите, у меня копии еще остались.

Я с удивлением смотрю на мужчину, однако делаю, как он велит, сгибаю листы в дворе, затем в четверо и убираю за спину, за пояс брюк, а сверху вытаскиваю блузку, благо, что еще пиджак есть, возможно, что видно не будет.

— Теперь я должен знать о вашей позиции, которой будете придерживаться при допросе у следователя.

— Я не понимаю, — сглатываю я, вязкую слюну. — Что еще за позиция?

Мне кажется, что адвокат смотрит на меня, как на идиотку, однако начинает спокойным голосом всё объяснять.

— Вы признаете свою вину, или нет?

Мои глаза расширяются от негодования.

— Нет конечно! Да я и даже не поняла в чем меня обвиняют!

— Статья сто…

— Стоп, — я выставляю руку вперед, — давайте вы мне безо всяких номеров, просто по-русски, простыми словами объясните, в чем именно меня обвиняют, потому что я утром была в таком состоянии, что ничего не поняла. Нет, в общем поняла, что участие якобы в какой-то бандитской группировке, да еще и отмывание денежных средств. И все это дело грозит до двенадцати лет лишения свободы. Но, — я пожимаю плечами, и качаю головой, а мои губы искажаются в беспомощной улыбке, — я все равно ничего не понимаю. Что это за чушь вообще, какая группировка, какие деньги?

Мой адвокат смотрит на меня с удивлением, затем выдыхает, и начинает говорить:

— Ладно, давайте попытаюсь вам объяснить. Вам знакомы имена — Шевронский Леонид Сергеевич, и Вейстер Дмитрий Фридрихович?

— Да, — киваю я, — это наш генеральный директор, и его заместитель.

— Ваш? — адвокат приподнимает одну бровь.

— В той фирме, в которой я работаю.

— Понятно, — вздыхает мужчина. — Так вот, эти двое, через свою фирму отмывали незаконно полученные денежные средства, да не просто средства, а ворованные из бюджета страны, как посредники. И более того, они создали еще несколько филиалов подобных фирм в больших городах нашей страны, и через них точно также занимались отмыванием денежных средств.

Мое лицо непроизвольно вытягивается от удивления.

— Я п-понятия не имела, — севшим голосом заикаюсь я.

— Не знание закона, не освобождает вас от ответственности, — разводит в стороны руки адвокат. И продолжает меня добивать: — Сейчас арестованы абсолютно все сотрудники вашей фирмы, по всем городам во всех филиалах. А это, порядка восьмидесяти человек. То есть, — он поднимает палец вверх, — организованная группировка. Плюс сумма, что перекачивали сквозь себя все филиалы фирмы, в которой вы работали, просто баснословно огромна. А это, — он вновь поднимает свой палец вверх, — называется «Отмывание незаконно добытых средств, в особо крупных размерах». Только за этот месяц, было проведено больше полутора миллиардов рублей, и выведено за границу.

— Этого не может быть, — говорю я уже более уверенным голосом, качая головой. — Наша фирма занималась перепродажей товара. Это же бытовая техника. Мы оптовики. Понимаете? Там же само собой суммы были большие. И товар приходил из-за границы. Это же всё Корейская и Китайская техника. Ну представьте — приходит телевизионная панель, цена которой больше ста тысяч рублей. А таких панелей целых два вагона. Естественно там сумма будет огромной!

— Да, — кивает адвокат. — Так и было изначально задумано вашими директорами. Но проблема в том, что несколько лет назад, рынок был перенасыщен техникой. И ваша фирма сначала начала потихоньку, а затем уже и по-крупному банкротиться, и влезать в большие кредиты и долги. В тот момент ваши директора и решили немного изменить политику, и стали «подрабатывать», если можно так выразиться. Они перекачивали через фирму огромные денежные средства, добытые незаконным путем, выводя их за границу, и имели с этого свой процент, который помогал им не только держаться на плаву, но и неплохо зарабатывать.