Адвокат какое-то время молчит и смотрит на меня. А я же в этот момент в ужасе смотрю на него, и до меня начинает доходить весь масштаб подставы.

— Подождите, — мой голос срывается от возмущения, — но даже если все это и правда, но ведь мы же все, простые работники, мы же ничего этого не знали, зачем же нас арестовывать?

— А вот это, как раз, и должен выяснить следователь, который и занимается этим делом, — отвечает мне мужчина, а я тут же выдыхаю от облегчения.

— Ну так в чем же проблема, тогда? Он выяснит, и поймет, что я, да и все сотрудники понятия не имели, чем там занимались наши директора.

— Конечно, — кивает адвокат, и смотрит на меня с жалостью, будто я немного «того». — Вот только выяснять он это будет года два, как минимум, а вы все это время можете провести в тюрьме, пока до вас дойдет очередь, ну или до самого суда, если следователю не будет резона вообще что-то выяснять.

— Как это? Он же следователь, это же его работа!

— Да, несомненно, но, если следователь в этом заинтересован.

Я какое-то время смотрю на Анатолия Николаевича с недоумением, а затем устало выдыхаю:

— Я вас совершенно не понимаю.

Адвокат опускает взгляд вниз, и несколько раз перестукивает пальцами по столу, будто размышляет о том, есть ли смысл и дальше со мной разговаривать, или так и оставить эту дуру, пусть сама выпутывается, но затем видимо все же смиряется с чем-то (возможно с тем, что его попросила мне помочь Ирина) и начинает говорить, очень тихо:

— Я кое-что выяснил за это время по своим каналам о следователе, что ведет это дело. Понимаете, он москвич, и он очень амбициозен. Более того, это дело он ведет уже несколько лет, и насколько мне известно это дело вел еще его отец, которого убили несколько лет назад. В общем, для него это, нечто личное. И я думаю, что он настроен… несколько предвзято, — на последней фразе мужчина сильно понижает голос.

— Вы хотите сказать, — так же тихо говорю я, и даже чуть-чуть наклоняюсь к адвокату, — что меня могут и вообще не выпустить из тюрьмы?

— Именно, вполне возможно, что он может даже приложить руку к тому, чтобы все, кто замешен в этом деле, получили максимальные сроки.

— Но я ведь никак в этом деле не замешена, — на моих глазах непроизвольно выступают слезы.

— Возможно, — говорит адвокат.

— Нет, невозможно, а так и есть! — вдруг взрываюсь я, и кричу на мужчину.

— Ладно, — выставляет он вперед ладонь, заставляя меня затихнуть, — это так, пока не доказано обратного, вы не можете считаться виновной, однако это не означает, что вас не будут держать в предварительном заключении до суда. А это может быть не меньше двух, а порой и трех лет.

Мои глаза расширяются от ужаса.

А адвокат тем временем продолжает:

— В общем так, сейчас уже, через пять минут, — он сверяется с часами на своей руке, — следователь будет вести ваш допрос, и я бы на вашем месте постарался максимально пойти с ним на контакт, не кричать, как вы это делаете со мной сейчас не нервничать, а четко и по всем пунктам отвечать на поставленные вопросы. И если он предложит вам какую-то сделку, не вздумайте сразу же отказываться, лучше попросите время переговорить со мной, мы посоветуемся обсудим и все решим.

— Да я и не собиралась как-то препятствовать расследованию, — тихо оправдываюсь я, за свой срыв, и с шумом выдохнув воздух, добавляю: — просто всё это кажется каким-то абсурдом.

— Я знаю, — качает головой мужчина, и я впервые вижу в его глазах сочувствие, — но вы сейчас должны собрать все имеющиеся у вас резервы и безо всяких истерик всё четко и по сути объяснить следователю. Потому и попросил время переговорить с вами, до допроса, чтобы вы не наломали дров, и не усугубили своё и так очень шаткое положение. Ведь сейчас ваша судьба буквально в его руках. И еще это очень важно, та информация, которую я вам сообщил о следователе, никому ничего не говорите, меня просто Ира попросила по своим каналам узнать, вот я по дружбе и узнал. Считайте, что я вообще вам ничего не говорил.

Я зарываюсь пальцами левой руки в волосы, и с силой начинаю массировать голову, чтобы хоть немного снизить нарастающую боль.

— Хорошо, я вас поняла, извините меня пожалуйста, — бурчу я. — Буду вести себя хорошо. И мой рот на замке.

На моем лице появляется жалкое подобие улыбки, и в этот момент открывается дверь.

Мой адвокат тут же встает, чтобы поздороваться с кем-то, и невольно закрывает весь обзор, а когда он обратно садится на стул, и я поднимаю голову, чтобы тоже поздороваться и увидеть этого самого «мстительного и амбициозного москвича», то так и замираю с приоткрытым ртом. Так как до меня очень медленно доходит, что адвокат, только что сказал: «Здравствуйте Антон Васильевич», а напротив меня — под другую сторону стола стоит он… Антон.

Он не смотрит на меня, зато смотрит на моего адвоката, и обращается исключительно к нему:

— Давайте выйдем на одну минуту, мне нужно кое-что вам объяснить.

Адвокат приподнимает одну бровь, затем поворачивается и успокаивающе улыбается мне:

— Не теряйте меня, я никуда не денусь, у них нет права вести допрос без адвоката. Ничего не подписывайте и ни на что не соглашайтесь, пока не посоветуетесь со мной.

Я сглатываю и неопределенно киваю в ответ.

На самом деле, у меня в голове полный кавардак. Так Антон и есть тот самый следователь? Он ведет это дело? Так он все знал, когда встречался со мной, или не знал? В голове ворох мыслей. И я не сразу понимаю, что Антон возвращается совершенно один, без моего адвоката и садится напротив меня — по другую сторону стола.

Я поворачиваю голову, и смотрю на дверь, ожидая, что Анатолий Николаевич сейчас вернется, однако же его нет.

Я с удивлением перевожу взгляд обратно на Антона. Передо мной уже совсем не тот растерянный мальчик, с мольбой во взгляде, каким я его видела вчера. Нет, сейчас передо мной истинный хозяин положения. Неизменный строгий черный костюм, с черной рубашкой. Слишком дорогой для обычного следователя. Идеальные черты лица, словно вылепленные скульптором. Холодный острый взгляд, расправленные плечи, подбородок чуть приподнят. Он смотрит на меня так, будто уже победил. Хотя я совершенно не собиралась с ним воевать или в чем-то соревноваться. Еле сдерживаюсь, чтобы не передернуть плечами, и вновь не запустить пальцы в волосы, чтобы помассировать голову. Боль начала усиливаться, подозреваю, что это уже от голода.

— Он вернется через десять минут, — говорит мужчина. Голос не чуть ни теплее взгляда. Таким можно спокойно замораживать мясо и любые другие скоропортящиеся продукты, я уж о себе вообще молчу. — И я не буду долго рассусоливать и ходить вокруг да около. И скажу так, как есть. — Продолжает он. — По этому делу на данный момент проходит более шестидесяти фигурантов, будет больше, почти восемьдесят. Накрыта вся сеть. Арестованы абсолютно все. Это дело находится под контролем высшего руководства страны. — С каждой его фразой, мои глаза расширяются все сильнее и сильнее, а головная боль увеличивается от осознания масштабов произошедшего. — Потому что главный организатор особа, приближенная к верхам. — Продолжает мужчина. — Украдено очень много государственных денежных средств. Не напрямую, само собой, — он хмыкает, расстегивает верхнюю пуговичку своей неизменно черной рубашки, и я вижу ямочку между ключиц, и невольно вспоминаю вкус и запах его кожи. — Я работаю в особом правительственном отделе, — вырывает меня из моих глупых сексуальных фантазий Антон, от чего я еле сдерживаю гримасу досады на саму себя. — Мне это дело было поручено три года назад. На данный момент оно почти раскрыто. Остались лишь нюансы. А именно — понять, кто и какую роль играл в данной схеме, кто виноват, а кто вообще лишний и был рядовым работником, никак не связанным с этим делом, возможным свидетелем. Для этого мне нужно для начала допросить всех фигурантов, сделать экспертизы всех изъятых в ходе обысков вещей — компьютеров, телефонов, флэшек. Провести очные ставки. Допросить свидетелей. Сделать кучу запросов по банковским счетам, электронным почтам. В общем, проделать достаточно нудную и кропотливую работу. Вся эта работа, скорее всего займет не менее двух лет. Я примерно рассчитываю хронометраж, свои рабочие часы, учитывая ежегодный отпуск, праздничные дни. А также все экспертизы. В среднем загруженность экспертов сейчас очень высокая. Минимальный срок от одного года. — Он приподнимает одну бровь, и делает паузу. Наверное, чтобы я прониклась масштабом, всей этой кутерьмы. И да, я осознаю, и примерно понимаю к чему он сейчас ведет, поэтому просто молчу и слушаю дальше, и стараюсь не думать о том, как с каждой минутой усиливается моя головная боль, а еще злость на себя и на всю ситуацию в целом. — Ну так вот, я могу сейчас уехать, скажем во Владивосток, и заняться там опросом подозреваемых и свидетелей, потом поехать в Иркутск, потому еще куда-нибудь. Эти поездки займут у меня каждая от одного до трех месяцев. Подводных камней, на самом деле, очень много. Да и по срокам меня никто особо не торопит. Я могу кататься по стране, и вспомнить о Новосибирске в самый последний момент. А ты тем временем будешь находиться в предварительном заключении. Кстати, твоя дочь учиться в Москве. — Я автоматически хватаюсь за горло, а внутри все обмирает. В спину словно снежный ком кто-то бросил, — еще не известно, — продолжает Антон, не обращая внимание на мой жест, и панику, что плещется в глазах, — вдруг она тоже как-то связана с этим делом, я просто обязан и её арестовать по подозрению, мало ли? — он пожимает плечами. А мне сейчас впервые очень сильно хочется врезать ему прямо по лицу, вот такое непреодолимое желание появилось, что я еле сдерживаюсь, чтобы не напасть, на этого подонка. — Ну и когда закончу всю свою работу, то уже доберусь до вас. А ты и твоя дочь будете всё это время находиться в следственном изоляторе.