Машины его не интересовали, а Шурочка всегда мечтала об автомобиле. Кстати, через год после развода насобирала в долг денег и купила «Москвич», села за руль, и понеслось. Водителем она была отменным – лихим и бесстрашным. Водила лучше любого мужика. Куда только не ездила на своей «ласточке» – и в Прибалтику, и в Крым.

А еще мама любила красивые шмотки – скупала у спекулянток кофточки, брючки. И выглядела шикарно – просто кинозвезда. Отец тряпки не просто не любил – презирал. Даже разговоры о них пресекал – морщился, как от зубной боли. Да и подружек маминых не жаловал – трепачки и хвастуньи. Правда, никогда не мешал. У них часто собирались «девочки», Шурочкины подружки. Пили сухое вино или коньяк, курили и трепались до бесконечности. Шурочке эти посиделки были необходимы. Про мужа подружкам говорила: «Не обращайте внимания! Сейчас уйдет к себе и мешать не будет». Он и вправду не мешал – делал три бутерброда, заваривал чай и уходил к себе.

Правда, после ухода «девочек» морщился от дыма и раздраженно, со стуком распахивал настежь окно – выражал недовольство. Шурочка, конечно, злилась. И они снова ругались.

Лет в десять Рина поняла, что мать отца слегка презирает. Во время ссор часто звучало «тебе не понять, ты у нас от сохи», «деревня никогда из человека не уходит – остается навеки», «как был деревенский лапоть – так им и остался».

«Да, – отвечал отец. – И горжусь! И стыдиться мне нечего». – «Нашел, чем гордиться!» – тут же выдавала мать. Последнее слово всегда оставалось за ней. Наверняка она его немного стеснялась – были среди ее знакомых и отъявленные снобы, и модники. Как-то Рина услышала, как мать извинялась за резкое высказывание отца, дескать, простите, Саша у нас крестьянского происхождения.

И все же простаком он никогда не был. Никогда.

В последние годы, когда их ссоры стали привычными, как завтрак или чистка зубов, мать позволяла себе всякое. Любила цитировать Мусечку: «Выходить замуж надо было за ровню, за своего, недаром в старину брали из своего сословия, чтобы понимание было, чтобы люди говорили на одном языке». Отец усмехался: «Ну да, а мы с тобой на разных. Я на русском, а ты? Ты, видимо, на французском привыкла изъясняться».

Ни в чем они не совпали, ее родители: ни в пристрастиях, ни во взглядах. Ох, какими же разными они были людьми! И все же если бы они любили друг друга, то смогли бы притереться. Или все равно в один непрекрасный момент обнаружились бы все эти несовпадения? Но ведь при наличии любви со всем этим можно бы было смириться, научиться уважать взгляды и привычки другого. Но любовь, увы, закончилась, и все эти швы просто расползлись. И заскрипел их общий дом, затрещал, покосился и в итоге развалился совсем.

Да, странная вещь жизнь.

С Валентиной отец совпал. Они и вправду были родственные души. И отец был с ней счастлив. И был счастлив здесь, в этом месте. Мучило его одно – то, что он оставил дочь. Но и с этим он примирился, как постепенно примиряются все и со всем.

Рина укуталась в одеяло и попыталась уснуть.

Она проснулась среди ночи от сильного кашля. Колотило ее, как в лихоманке. В комнату вошла заспанная Валентина, разбуженная громкими звуками.

– О господи! – пробормотала она. – Пересидели! Пересидели мы с тобой, я во всем виновата. На дворе-то октябрь, тепло обманное, хлипкое. Вот и снова-здорово! – Потрогала Ринин лоб: – Слава богу, холодная!

Принесла теплого молока с медом, дала маленькую рюмочку настоя какой-то пахучей травы, как маленькую девочку, погладила Рину по голове, еще раз пять извинилась и тихо вышла из комнаты.

Кашель, как ни странно, утих и вскоре прекратился вовсе.

Измученная Рина успела подумать перед тем, как провалиться в сон: «Вот незадача! Завтра в Москву, на работу. Как же я выдержу?» Но, подавив слезу и жалость к себе, вскоре уснула.

Вот только кашель долго спать не дал. Проснулась и снова зашлась в сильном приступе. Злилась на себя страшно – природой она любовалась! На крылечке вдвоем!» Идиотка! Ах, луга, ах, березки! Ах, воздух какой! Только начала выползать – и опять. Ну как в таком виде явиться к Н.? А возвращаться надо. Да и совещание она прогуляла. Ой, не будет ей прощения, не будет – Рина хорошо знала мстительного начальника.

А еще она прекрасно знала, что Н. страшно брезглив. Сразу представила его холеное, надменное, недовольное лицо, если она при нем раскашляется. И к тому же он фанатично следил за своим здоровьем: бассейн по утрам, парная, массаж, легкая пробежка и легкий же завтрак – овсяная каша исключительно на воде, ломтик дорогущего элитного сыра, доставленного из Франции. Несколько долек вьетнамского манго, ярко-желтого, почти оранжевого, считающегося лучшим. Ну и зеленый чай – никакого кофе, ни боже мой! Это он рассказывал сам, находясь в благодушном настроении. Рина делала большие глаза, охала, ахала, пыталась восхищаться, но, кажется, удавалось это плохо. Она и представить себе не могла, как начать день без чашки крепкого кофе. Да и вообще, кофе у них пили литрами – на маленькой кухоньке стояла дорогая кофейная машина, Ринино приобретение. Денег на эти кофейные удовольствия уходила уйма, но Рина не экономила. Частенько приходилось оставаться на работе почти до ночи – как тут без вкусного допинга? Да и к еде все относились спустя рукава: бегали в буфет, набирали бутербродов с колбасой и перекусывали наспех, на бегу.

Как-то она углядела, как Н. обедал. В кафе он никогда не ходил – не по статусу. Верная Виолетта заказывала шефу обед: кусочек постной рыбы на пару, вареную спаржу или брокколи, пюре из тыквы или кабачков. Бр-р-р! Н., когда Рина вошла, стыдливо прикрыл салфеткой свой «аппетитный» обед. Понимал ведь: она не утаит, поделится с коллегами – вот вам и повод для веселья.

Рина прекрасно помнила, как важный ныне Н. питался в те времена, когда еще не был шефом, а был обычным, рядовым сотрудником, коллегой и просто своим простецким парнем. Кусок колбасы, банка килек в томате, и это было нормально.

Начинали они почти вместе. Н. появился в компании через два года после Рины. Был он веселым, заводным, компанейским – она и предположить не могла, что с ним произойдет в будущем. Откуда взялись спесь, гонор и презрение к нижестоящим.

В то время Н. был женат на своей однокурснице, милой девушке по имени Света. Та была хороша собой, смешлива и простодушна. Кажется, приехала из провинции. Н., выросший в интеллигентной московской семье, Свету немного стеснялся. Тихо делал замечания на посиделках, когда смешливая Света громко хохотала, всплескивала руками и била себя по коленкам. Спустя пару лет у них родилась дочка Машка. Н. дочку любил, а вот Светой стал тяготиться – наверх он пошел довольно быстро, даже стремительно. Не то чтобы открыто по трупам, нет, все-таки мальчик из приличной семьи, воспитание не позволяло.

Но Рина знала, что он довольно легко слил своего лучшего друга, аккуратненько подставив его перед начальством. Так тонко и аккуратно, что никто, кроме Рины, ничего и не понял – весь расчет на это и был. Ну а следующим этапом он стал разбираться с подчиненными, бывшими соратниками и друзьями. Старался делать это красиво, правда, получалось не всегда. И скоро не только Рине, но и всем стало понятно, что Н. здорово изменился.

Кстати, еще в те далекие и добрые времена, когда ее шеф был добрым приятелем и просто хорошим парнем, на новогодней вечеринке у них чуть не случилась романтическая связь. Конечно, все прилично выпили и расслабились. Рина и Н. пошли перекурить, и их тут же подбросило друг к другу: алкоголь, молодость и обыкновенное возбуждение. Целовались до одури, Н. до боли сжимал ее в крепких объятиях и покусывал губы. Измученные и возбужденные, они бросились искать свободный кабинет. Рыскали по длиннющему, уже темному коридору научного института, в котором снимали свое первое помещение, дергали дверные ручки, но не везло – двери были или заперты, или в темных комнатах раздавались приглушенные стоны тех, кто успел их опередить.

Пока искали укромный уголок, накал страсти спал, как это обычно бывает, и, устав, они быстро сдались, хмель почти выветрился. Рине стало смешно. Н. же по-прежнему нервно тыкался в двери, чертыхался и бормотал, как им не везет.

Наконец опустошенная Рина прислонилась к стене и рассмеялась:

– Да хватит, ей-богу. Ну не сложилось, выходит, не судьба!

Н. страшно смутился и разозлился – увидел себя со стороны. Но, как человек умный, тут же взял себя в руки и делано рассмеялся.

Вернулись к своим, на вопрос, где пропадали, придумали что-то дурацкое. «Слава богу, – много раз думала Рина. – Слава богу, что не сложилось!» Ей было бы дико стыдно перед Светкой. К таким подлостям Рина была не готова. После этого случая оба делали вид, что ничего не было и они все забыли. А потом и действительно все забыли. Чего не бывает в молодости да под алкогольными парами.

Н. всегда убирал тех, кто мог ему что-то напомнить. Почему он не убрал Рину? Она была отличным специалистом, истинным профи, который ему был необходим. Но прежнюю дружбу и совместные вечеринки он предпочел забыть. Он – босс, она – подчиненная.

А очень скоро, всего-то через пару лет, Н. бросил простоватую Светку и снова женился. Новая жена была, как положено по статусу, молода и прекрасна: нереально длинные ноги и высокий, крепкий, отлично сделанный бюст. Наукам молодая обучалась в Лондоне, этикету – в профессорской семье. Держалась она отменно. Умница, красавица. Куда до нее простоватой Светке?

Как-то Рина встретила Светку в магазине. Близоруко щурясь, та внимательно разглядывала ценники на колбасе. Встретились взглядами, и обе смутились. Кажется, Рина даже больше.

Одета Светка была плоховато – бросалось в глаза, что шмотки на ней хоть и фирменные, но давно вышедшие из моды – из той, прежней, красивой и сытой жизни. Обшлаги некогда модного красного пальто от «Кензо» потерлись. Рина покупала его вместе со Светкой, Н. не доверял «примитивному» вкусу жены и попросил Рину, «поучаствовать». Старые сапоги с немодными носами, кожаные перчатки с белесостями. Плохая стрижка. Словом, со Светкой все было понятно. Да и с Н. тоже: жлоб. Вышли на улицу. Под сильным ветром Светка с трудом раскурила дешевую сигарету и на вопрос Рины: «Ну как ты?» – развела руками: