— Вкусная, — оторвавшись от груди, проговорил Ледов. Потянул вниз мои домашние брюки, задев и трусики, без труда снял их, хотя я и попыталась инстинктивно сжать ноги. — Я попробую тебя везде… Но позже. Сейчас хочу просто посмотреть, что мне досталось.

Досталось! Он так и сказал. Как о вещи, которая наконец оказалась в его коллекции. Впрочем, так он ко мне и относился.

Сняв остатки одежды и оставив меня совершенно обнажённой, Ледов опустился передо мной на колени. Вроде бы поза должна была говорить о том, что он отдаёт власть над ситуацией мне, на деле же, я чувствовала себя особенно уязвимой в этот момент.

Глеб приподнял мою ногу, подхватив её под коленкой. Я машинально положила руку на лобок, закрываясь.

— Убери… — снова приказал он, и я подчинилась. Отвернулась, лишь бы не видеть безумных глаз, которыми он ощупывал каждый миллиметр моего тела.

Но никто не отключил во мне способность ощущать… совсем не то, чего я хотела. Пальцы Ледова, которыми он провёл между моих ног, задевая чувствительный клитор, были горячими и нежными. Я задышала чаще, но совсем не от возбуждения. Мною владел страх. Глеб полностью контролировал меня и то, что сейчас происходило. И это ужасало.

— Этот парень… он ведь трахал тебя?

Палец Ледова чуть вошел в меня, но не слишком глубоко.

— Я же сказала…

— Ты сказала неправду, Алёна. Трахал?

Я не ответила. Поджала губы и охнула, когда Глеб растянул меня и проник глубже.

— Если ты не будешь достаточно влажной, тебе будет больно. Расслабься.

Он словно издевался. Я только и могла, что сжаться ещё сильнее в бесплодной попытке избавиться от того, что Ледов со мной делал, а он просил расслабиться.

Глеб вдруг распрямился, убрал руку. Отпустил. Облегчение затопило меня с головой, но когда я посмотрела на Глеба и мой взгляд прошёлся по внушительному члену, обтянутому светлой тканью брюк, меня замутило.

— Ко мне приезжал твой отец. Твои родители приедут завтра на твою же свадьбу. Надеюсь, с кем именно — говорить не нужно?

Ухмыльнувшись, Ледов склонил голову набок. Он наверняка наслаждался тем, что сейчас было написано на моём лице. Такой чудовищной растерянности я не чувствовала никогда раньше. Нет, я прекрасно понимала, чего именно хочет Глеб… но уже завтра?

— Я не хочу… — шепнула так тихо, что собственные слова показались мне шелестом ветра.

— И этот вопрос мы с тобой уже обговорили. Мне на это плевать. До завтра, Алёна.

Он повернулся и пошёл к двери, а я, зажав рот ладонью, устремилась в ванную. Меня тошнило от ужаса. От того, что уже завтра Ледов будет иметь на меня все права. И от того, что завтрашняя ночь станет нашей первой брачной. И Глеб пойдёт гораздо дальше того, что уже успел показать мне сегодня.

22

— Ты такая красивая! — воскликнула Маруся, которой было разрешено зайти ко мне в комнату перед тем, как я должна была спуститься вниз, где планировалась церемония бракосочетания.

На деле же — окончательное подписание моего приговора, против которого я уже ничего не могла поделать. Может, это было смирением, но я понимала, что на этом всё. Моя судьба решена, и если я буду предпринимать жалкие попытки сражаться дальше — сделаю себе ещё хуже.

Свадебное платье, слава богу, не вычурное, а простое светлое в пол, никакой фаты. Маленький букет кремовых роз. Вот и весь мой наряд, который я всё же надела. И который так восхитил Марусю.

— Спасибо, — натянуто улыбнулась я. — Что там внизу?

— Там папа. Какие-то тётя и дядя. И твои родители.

— Больше никого?

— Нет. Но дядя — с фотоаппаратом.

Понятно. Журналист, который напишет то, что захочет осветить Ледов. И в необходимом ему ключе. И это тоже то, ни исправить, ни отменить я не могу.

— Тогда идём, — сказала я Алёне, и она кивнула.

— Жаль, что у тебя нет шлейфа, я бы его понесла, — вздохнула девочка.

Я улыбнулась через силу, мне совсем было не жаль, что у меня нет шлейфа. Я и от этого ненавистного платья избавилась бы с огромным удовольствием. Но…


Когда мы спустились вниз, мои родители и Ледов переговаривались о чём-то вполголоса. Тот самый мужчина с фотоаппаратом делал бесконечные снимки, и тут же переключился на меня, стоило только мне оказаться в поле его зрения.

Женщина, по-видимому, регистратор, тут же оживилась и разулыбалась. Захотелось бросить во всё это великое собрание букетом, или чем потяжелее, ретироваться и запереться в комнате. И сделать всё от меня зависящее, чтобы в неё никто не смог войти.

Глеб тут же направился ко мне, оборвав разговор с моими родителями на полуслове. Протянул руку, в которую я неохотно вложила пальцы, поднес ее к губам.

— Ты прекрасна, — сказал он и, повернувшись к остальным, скомандовал: — Начинаем.

Я могла сказать «нет», попытаться свалиться в обморок, но понимала — из небытия бы меня уж точно вывели и продолжили бы свадьбу. Могла кричать и возмущаться, начать громить дом… Но понимала — это ничего не изменит. Я, словно бабочка, попавшая в паутину, как бы банально это ни звучало, трепыхалась, но повлиять на то, чтобы освободиться, не могла.

— Давай уже покончим со всем этим фарсом, — не стесняясь того, что говорила, произнесла в ответ и отвернулась.

И он покончил. Сначала я услышала какой-то звук, похожий на то, что Ледов презрительно хмыкнул, а через мгновение оказалась перед регистратором. Она всё так же улыбалась — словно ей эту улыбку кто-то приклеил к губам. Начала говорить какую-то речь, но Глеб коротким жестом оборвал её. И тогда я услышала то, за чем мы здесь собрались. Я — против воли, остальные потому, что так хотел весьма конкретный человек.

— Готовы ли вы, Елена Валентиновна, стать женой…

Я не стала дослушивать, оборвала на полуслове эту незнакомую женщину, которая прибыла сюда за огромные деньги, чтобы сейчас решать мою судьбу.

— А если не готова? Если я не готова, что вы сделаете?

Ледов, стоящий рядом со мной, напрягся. Я почувствовала это физически. Обернулась к родителям, но по их виду ничего не могла сказать. Только отец выглядел чуть растерянным. Мать же делала то, чего я никак от неё не ожидала — усиленно позировала фотографу, который, надо сказать, изо всех сил отрабатывал обещанные деньги.

— Она ничего не сделает из того, за что ей не заплачено, — тихо и угрожающе сказал Глеб, после чего кивнул растерянной регистраторше: — Продолжайте.

— Тогда я…

Она запнулась. Поправила очки на носу, опустила голову, но тут же её подняла.

— Тогда я объявляю вас мужем и женой! Жених, вы можете поцеловать невесту!

Это случилось так внезапно, что я ничего не успела понять. Вот она произносит эти слова, и вот уже губы Ледова накрывают мой рот. Глеб не просто целовал. Одна его рука легла на мой затылок, вторая — на поясницу. Он притянул меня к себе настолько близко, что в моих лёгких кончился кислород. А поцелуй был таким… сбивающим с ног, что я растерялась. Инстинктивно приоткрыла губы, позволила языку Ледова ворваться в мой рот. Он практически трахал его своим языком на глазах всех присутствующих, но всё, на что у меня имелись силы — впиться пальцами в его запястья.

— Хватит! — выдохнула я едва слышно, когда Глеб меня отпустил.

Сделал шаг назад, но выглядел в это время таким… странным. Растерянным не меньше, чем я сама. А в колдовских глазах плескалась похоть. Чёрная бездна с радужкой, на которой мерцали те «удовольствия», которые он мне уготовил.

— Приглашаю всех на ужин. Он накрыт в большой столовой, — ровным голосом проговорил Глеб, отводя от меня взгляд, и я едва мысленно не застонала.

Только что я стала женой того, у кого не имелось души. Или он попросту отдал её в залог дьяволу.

Впрочем, разницы не имелось. Я должна была научиться с этим жить. И первый урок мой муж непременно преподаст мне уже сегодня ночью.

23

Он наблюдал за ней, и понимал, что злости нет. Той чёрной и удушливой, от которой внутри всё вскипало и поднималась такая волна, сносящая на своём пути любые преграды, что он сам себя не узнавал. И чем более призрачным становилось напоминание о том, что вытворила Алёна, тем более растерянным себя ощущал Ледов.

Он не любил это чувство. Оно порождало беспомощность в душе. И особенно остро опасался его, потому что ощутить его понуждала Алёна. Казалось, что именно она сможет не просто понять это, но и обернуть всё в свою сторону.

— Глеб, — тихо окликнул его теперь уже тесть, и Ледов вопросительно поднял брови.

— Если это вновь будет разговор о том, что мы уже тысячу раз обсуждали, то можешь не тратить ни своё, ни тем более моё время.

— Нет. Но я хотел задать тебе один вопрос.

Глеб нахмурился и, покачав в руке бокал с виски, огляделся.

Регистраторша и журналист, каждый получившие внушительную сумму денег, уже уехали. Его жена сидела на диване и о чём-то говорила со своей матерью и Марусей. Вроде бы расслабилась, но всё равно во всём её облике сквозила напряжённость.

— Спрашивай, — пожал Ледов плечами, уже понимая, что вряд ли Тихомиров оставит тему их с Алёной свадьбы.

— Твоя дочь…

Он замялся, и Глеб цепко всмотрелся в лицо тестя. Рука сама по себе крепче сжала бокал, от чего даже показалось, будто стекло хрустнуло. Иллюзия, мать её.

— Да? — склонил голову набок Ледов, давая понять, что Тихомиров ступает на тонкий лёд.

— Скажи, если бы кто-нибудь поступил с ней так же, как это делаешь ты с Алёной..?

Глеб хмыкнул. О, он ждал этого вопроса, и даже был к нему готов. Или ему только так казалось. Потому что от прозвучавших слов внутри что-то неприятно царапнуло.

— Если бы ей грозила опасность — да. Но, смею тебя заверить, я бы смог защитить её гораздо лучше этого «кого-нибудь».