Так почему же я не могу распоряжаться собственной жизнью? Почему становлюсь на защиту семьи от пересудов, если никто из них не вступается за меня?

Обида горечью обжигает внутренности и продолжает разъедать до самого конца ужина. Когда дверь за гостями закрывается, и мама начинает убирать со стола, я, пересиливая одуревшее сердцебиение и дрожь в коленях, поднимаюсь со стула. Терпеть больше нет никаких сил.

— Я не выйду замуж за Нарека.

Произнесла тихо и замерла. Вдоль позвоночника покатилась капля холодного пота. Мама останавливается с тарелками в руках, а отец поднимает на меня глаза. Страх сжал горло. Я впервые в жизни сделала что-то в свою защиту сама. Ба охает. Давид, сидя рядом со мной, шумно выдыхает.

Мне кажется, я переступила черту, за которой больше нет ни малейшей надежды на то, что отец когда-нибудь меня поймет и снова одарит ласковым взглядом, но умирать заживо по-настоящему мне не хочется.

Папа смотрит на меня несколько секунд, а потом отворачивается. Как ни в чем не бывало снова возвращается к ужину. Отправляет в рот кусочек мяса и заедает хлебом. Вот так, как будто я только что ничего не сказала. Мои слова словно мухи, пролетевшие мимо. Мама тоже продолжает путь на кухню.

Требуется несколько секунд, чтобы снова собраться. Вдох, выдох. Сердце больно и тяжело бьется.

— Свадьбы не будет!

Повторяю на этот раз громче и увереннее.

Глава 52

— Мариам, не пори чушь!

Вилка со звоном летит на тарелку. Меня сковывает леденящим страхом, но я больше не отвожу глаз. Уверенно смотрю на отца, моля высшие силы помочь не зайти этой ситуации за грани разумного.

— Это не чушь! Я не люблю Нарека! И никогда не полюблю!

— Чтобы выйти замуж не обязательно любить, — отрезает отец, вставая со стула, — любовь придет потом, когда ты помудреешь и поймешь.

А сейчас я получается для них глупый ребенок?

— Пап, мне двадцать один. Я давно могу принимать решения сама.

— Можешь, но если это умное решение. Спутаться с Демьяном не выглядит умным, — в родных глазах горькое пренебрежение, когда он произносит имя Демьяна.

— Пап, ты ведь любишь меня. Я точно знаю. Тогда зачем хочешь видеть несчастной? Почему не желаешь мне только самого лучшего?

— Именно потому что желаю, я не позволю чужому человеку сломать тебе жизнь. Ты идешь наперекор семье. Это уже значит, что он учил тебя этому!

— Я же говорила, что ты ее распустил, — из-за спины отца доносится голос мамы, пока я отчаянно мотаю головой, пытаясь вставить, что никто меня ничему не учил, — она уже несколько лет ведет себя так, словно знает лучше меня все.

Так значит вот как мама преподнесла папе новость обо мне с Демьяном.

— Замолчи, Лусине! — громкий приказ отца отражается на всех.

Я же использую секундное молчание, чтобы защитить себя и любимого.

— Никто меня не учил! Я сама вижу все. Для вас главное скорее меня выдать замуж, чтобы я не наделала ничего, что не входит в ваши планы. Но вы забываете, что мне самой это не нужно. Я не хочу бросать учебу и закрывать себя в четырех стенах. Прости, мама, ты прекрасная хозяйка, и я тоже люблю готовить, но не настолько, чтобы проводить на кухне сутки. Я хочу найти себя в жизни. И сделать это с Демьяном. Я люблю его, пап!

Последние слова почти выкрикиваю в сердцах, стараясь достучаться до глухих сердец родителей. Неужели они не видят моих страданий?

— Ты его, может, и любишь, а он тебя? — сквозь зубы цедит отец.

— Он тоже.

— Я заметил. Так любит, что прикинулся волком в овечьей шкуре, чтобы задобрить меня. А оплату решит тобой взять.

От ужасных слов под кожей растекается озноб. Вот как он все видит?

— Папа, нет. Он помогал тебе искренне.

— А ты в свою очередь ему, да? Как только подумаю, что он мог с тобой делать, так, клянусь Богом, хочется руки ему обломать. Взрослый мужик вряд ли бы довольствовался обычным «спасибо».

В лицо бросается краска, стоит понять о чем говорит отец и вспомнить прикосновения Демьяна, от которых каждый раз пульс учащается и в жар бросает. Смущение, по всей вероятности, отчетливо читается в моих глазах, потому что на лице отца появляется гримаса брезгливости.

— Пап, я невинна. Демьян меня не трогал.

— В нашем веке не обязательно лишать невинности, чтобы получить удовольствие! — мама снова безжалостно расшатывает и так мое ужасное положение, подбрасывая едкие фразы. Правда. Вот только удовольствие чаще получала именно я, а не он.

Отец, умело читая мое замешательство, растолковывает его по-своему.

— Как ты могла позволить ему трогать тебя? Мы же не так вас воспитывали. Хочешь повторение судьбы своей тетки? Так вот я скажу тебе, что сказок не бывает. Поляк ее потаскал и бросил. Благо, что не успела забеременеть, а то могло все закончиться еще плачевнее.

Сглатываю ком в горле. Папа виделся с сестрой?

— А почему мы ее ни разу не видели?

— Потому что сюда она не вернется. Знает, какой позор устроила семье своей выходкой. Живет с каким-то армянином сейчас на другом конце города. Тоже дура верила в сказки и любовь на всю жизнь, а в итоге ни любви, ни семьи.

Я задумываюсь на несколько секунд, представляя женщину, которая когда-то осталась совсем одна, и мне нестерпимо больно за нее. Мало того, что мужчина бросил, так еще и не было рядом родного плеча, на которое можно было бы опереться и найти защиту и поддержку.

— Так может, если бы семья от нее не отвернулась, она бы не осталась одна? — рискую встретиться глазами с папиными, — может, будь рядом вы, ее жизнь была бы совсем иной? Ведь никто не заставлял от нее отворачиваются. Такое бывает. Несчастная любовь. Но у нее был бы брат и родители. Она одна не потому что выбрала другого мужчину, а потому что вы от нее отвернулись.

Зрачки папы мгновенно расширяются, наполняясь злостью. Он делает шаг ко мне, а мне инстинктивно хочется отойти. Что-то в нем пугает до дрожи в коленях. Мне хочется броситься ему на шею, обнять, попросить понять и почувствовать, как его руки снова становятся ласковыми ко мне, гладят по спине, утешают.

— Как ты смеешь учить меня и моих покойных родителей как нам нужно было жить? В нашей семье есть правила и устои, которых мы придерживаемся много лет. Так женились мои прадед, дед, отец, я, Давид, и так сделаешь ты! Не хочешь замуж за Нарека, пойдешь за другого армянина. Хочешь позже? Без проблем! Учись, работай, но замуж ты выйдешь здесь!

— Нет! — сжимаю кулаки, до крови пробивая кожу ногтями, чтобы не согнуться пополам от бессилия. Мне кажется, я вот-вот сорвусь в пропасть и разобьюсь насмерть, — и Нарек, и любой другой мужчина с позором отвернется от меня узнав, что я позволяла себе с Демьяном.

Знаю, что этого нельзя было говорить… Четко осознаю, что сама себе подписала приговор. И он не заставляет себя ждать. На лице отца вспыхивает ярость. Он вдруг заносит руку, а я зажмуриваюсь и сжимаюсь, готовая получить ожог болью от руки человека, в котором видела опору всю жизнь.

Звук с грохотом отодвигаемого стула заставляет вздрогнуть.

— Нет, отец! — голос брата внезапно звучит над самым ухом, а потом он рывком прячет меня за своей спиной. Дрожь несется по телу от секундного шока. Слезы жгут глаза и стекают по щекам. — Хватит! Не многовато ли диктатуры для сестры?

— Давид, это не твой разговор! — угрожающе предупреждает отец.


— Да, не мой. Мой закончился тем, что я имею. А Мариам ломать не надо.

Что? Сквозь пелену слез всматриваюсь в брата. Это что значит? Что он тоже отказывался жениться, но ничего не вышло? Получается, что он не слепо следовал традициям? Давид напряжен. Я чувствую, как от него исходят волны гнева, пока он прикрывает меня собой.

Перевожу взгляд на отца. Он сверлит взглядом сначала Давида, потом меня. Где-то в глубине отблеск едва заметного сожаления. Только о чем? О том, что мы его дети? Или о том, что едва не ударил меня?

— Иди наверх, Мариам, — а потом Давиду, — а тебя жена ждет!

Бросаю взгляд на брата. Давид несколько секунд не отводит взгляд от отца, забирает телефон со стола и, взяв меня за руку, уверенно подводит к лестнице. Ждет, пока я поднимусь.

Уже в комнате меня начинает трясти. Опираюсь спиной на дверь и стараюсь превозмочь шум в ушах от всей произошедшей ситуации. Я понимаю, что это все. Конец. Нет больше моей счастливой семьи, которой я так радовалась и гордилась. Не будет больше веселых и шумных сборищ за столом.

Они бы могли быть и дальше, но с кольцом на моем пальце. Вот только парадокс. Тогда бы вся сердцу любимая суета потеряла весь смысл, и уже больше никогда я бы не смогла радоваться семейным посиделкам как раньше.

Смахнув слезы, беру телефон и печатаю Нареку сообщение, чтобы завтра зашел. Хочу лично ему сказать и попросить прощения за ложные ожидания. Спустя секунду он перезванивает, но мой срывающийся голос вряд ли его успокоит, поэтому я сбрасываю вызов. А потом пишу сообщение Оле.


Глава 53

Демьян

Бросаю ключи на столик и щелкаю выключателем. В висках ноет, а в глаза словно песка насыпали.

День был выматывающим. Впрочем, как и все в последние недели, но только загрузив себя по полной работой, я могу заставить мозг не заниматься долбанным мазохизмом.

Даже сейчас спустя время мне раз за разом приходится себя одергивать, чтобы не вспоминать Мариам и самое главное не представлять ее с другим. Ненавижу ли я ее? Скорее да, чем нет. Ненавижу за то, что так сильно въелась под кожу, а на то, чтобы вывести теперь потребуется немало времени. Вот только я даже не уверен, увенчается ли очередная попытка успехом. Хотя, кого я обманываю? Не могу я ее ненавидеть. Не понимаю, да! До ошизения хочу увидеть и заставить в глаза посмотреть, но нет, это не ненависть. Это болезнь какая-то ненормальная. Даже сейчас я ее оправдываю… Жду, что позвонит, скажет хоть что-то, объяснит сама, но ничего из этого не происходит.