И вот, наконец, мой трехмесячный испытательный срок подходит к завершению. Только сейчас я начинаю по-настоящему врубаться в то, что делаю. Вижу, какие ошибки допускала вначале, стыжусь их. Навык возвращается.

Не так давно я осознала, что самое страшное — это потерять независимость, и сейчас делаю все необходимое, чтобы встать на ноги.

Из нашей с Леонидасом квартиры я уходила налегке, но свое потрясающее удобное желтое кресло все же прихватила. В стандартной однушке с ремонтом от застройщика оно смотрится как чужеродное яркое пятно. Случайный мазок кисти задумавшегося художника. Однако его не хочется затереть или убрать, напротив, при взгляде на это кресло хочется подтянуть окружающую обстановку до его уровня.

Чем я и займусь в ближайшие годы.

Сегодняшнюю ночь я провела в этом самом желтом кресле, свернувшись калачиком. Леонидас развалился на кровати звездой и храпел так, что хотелось придушить его подушкой.

Я так сильно заработалась в последнее время, погрязла в интригах с судьей, что напрочь позабыла о свадьбе! Еще утром помнила, а вечером, как доползла до дома, приняла душ, проговорила полтора часа с клиентом — так и рухнула в свои подушки с полностью пустой головой.

Услышав крики Леонидаса под окном, сначала не поняла, что происходит.

Он выглядел жалким. Впервые на моей памяти этот греческий бог вызывал отторжение. Тут же в голове всплыли слова Богданова «не открывай дверь и окна». И я не открывала. Затаилась. Сидела, слушала все это минута за минутой. Его клятвы, признания, о которых мечтала несколько месяцев назад.

И которые сейчас не вызывали ничего, кроме стыда.

Слушала нашу любимую песню, под которую мы десятки раз мирились и которую он врубил на всю катушку с басами. Ее перебивали возмущенные крики соседей. Плач младенца из квартиры этажом выше… Спросонья мысли путались.

Сердце колотилось на разрыв, я думала о том, как много за эти пять лет Леонидас ссорился с родителями по моей вине. Прокручивала в голове его бойкоты, переживания. Раньше они тешили мое эго. Дескать, ради меня старший и единственный сын готов пойти против семьи!

И впервые, сидя на полу в снятой за свои собственные деньги квартире, я осознала, как наше с ним поведение выглядело со стороны.

Мы правильно сделали, что расстались. Наша любовь была красивой, но она закончилась. Просто мы из разных миров. И я не хочу жить с пониманием того, что ради меня этот мужчина оборвал отношения с самыми близкими.

В семь утра принесли ягоды, и я слопала все лукошко, разглядывая свадебный смокинг спящего грека. Расслабленное лицо Леонидаса. Круги под его глазами, приоткрытый рот. На кровати из «Икеи» в комнате двадцать квадратных метров, обклеенной обоями в мелкий цветочек, Спанидис выглядел забавно.

Разумеется, у нас ничего не было и быть не могло, несмотря на то, что он хотел.


— Ты победила, — говорит мне напоследок мрачный Леонидас. Ему плохо с похмелья, утро началось в обнимку с унитазом. — Через месяц я разведусь.

— Слишком поздно, — повторяю пафосные слова Кирилла. — И я не хотела такой победы. Цена слишком высока.

Из-за твоей красоты мужчины будут уходить из семей. Я ежусь, вспомнив обидные предсказания преподавательницы.

— Коза, наслаждайся тем, что ты сделала! — он тычет в меня пальцем. — Я разведусь и мы поженимся. Несмотря на то, что мой отец меня возненавидит. Несмотря на то, что ты не была девственницей!

— А это-то здесь при чем? — растерянно развожу руками. — Так ты поэтому предпочел Олимпию? Чтобы хоть у кого-то быть первым?

— Будет тебе этот гребаный штамп в паспорте! Всю душу мне вымотала!

Напоследок он хлопает дверью.

И все. После его ухода моя жизнь действительно меняется. А я думала, что тяжело было до этого.

Неделя начинается с разноса босса, который кричит как потерпевший на всех подряд во время пятиминутки. У меня сразу начинают трястись руки, никогда к такому не привыкну.

Затем по пробкам я несусь на другой конец города ради встречи с потенциальным клиентом. Благо отец одолжил мне свою машину, и я больше не пользуюсь общественным транспортом.


На полпути начинает вибрировать сотовый, я с удивлением отмечаю, что входящий вызов от мамы. В это время она обычно на работе, преподает в педуниверситете русский язык и литературу. Мы созваниваемся либо рано утром, либо в конце дня.

Глава 17

Лада

— Мам, привет! Что-то срочное? У меня встреча через пятнадцать минут.

— Лада, извини, что отвлекаю, — ее голос звучит растерянно, и меня это настораживает. — Я просто стою на улице и не знаю, что мне делать. Куда идти. Домой?

— В каком смысле куда идти? Что случилось?

Она мешкает секунду, а потом произносит на выдохе:

— Меня уволили.

— Уволили?! — мне кажется, я не расслышала. — С какой стати?! Сейчас же сессия в самом разгаре, если я не ошибаюсь.

— Да, сессия. Я приняла экзамен у третьекурсников, отпустила студентов, села заполнять ведомости. Внезапно зашел декан с охраной и обвинил меня в том, что я беру взятки.

— Какая чушь!

— Они открыли методичку на моем столе, а там лежала сумма в пятнадцать тысяч. Я не знаю, как она там оказалась! Я ни разу в жизни… Боже. Они стали угрожать. Дескать, либо я пишу заявление по собственному, либо они вызывают полицию.

— Мама, и ты написала?

— Разве у меня был выбор?

— Конечно! Ты ведь деньги не трогала? Свидетелей, что требовала взятку, нет. Камеры в кабинете стоят? Почему ты мне сразу не позвонила?!

— Не стала связываться. Они дали понять, что в следующий раз меня поймает полиция. Я больше в этом месте и дня работать не стану, Лада. Только вот думаю, как папе сказать? Он расстроится.

— Мама, езжай домой. Я закончу и тоже приеду, все расскажешь подробно.

Проходит несколько дней, а мама никак не может смириться с тем, что случилось. Мы все не можем. Вот так просто вышвырнули на улицу человека с тридцатилетним стажем работы. На все мои уговоры немного подождать и попытаться устроиться в другой вуз — она реагирует негативно. Впала в апатию, боится.

С тех пор как отец получил инвалидность, ее зарплата стала единственным доходом. Есть, конечно, пенсии бабушки и папы, но увольнение, к тому же такое позорное, выбивает из колеи всю семью. На следующий день я еду в университет и пытаюсь переговорить с деканом. Он даже смотреть в мою сторону не хочет. После нескольких попыток обсудить случившееся предлагает его отблагодарить за то, что отделались малой кровью. И указывает на дверь.

Этим же вечером я звоню в риэлторскую фирму и спрашиваю, как скоро и как дорого они смогут продать наш дом в станице.


На следующем заседании я специально ловлю взгляд Кирилла. Романтический флер вокруг его персоны больше не кружит голову. Я пытаюсь понять, мог ли он быть причастен к бедам моей семьи? Очень удобно создать проблему, а потом предложить покровительство и решение. Но Богданов ничем не выдает эмоций. Все общение строится исключительно на деловой основе.

Не успеваем мы оправиться от громкого увольнения мамы, как в пятницу вечером меня ждет новый сюрприз. Отцу не дают квоту на операцию. У него проблемы с сетчаткой, в последнее время зрение катастрофически быстро падает. Две операции на левом глазу прошли успешно, давно пора штопать правый.

Вернее, квоту мы получили давно, ждали очередного обследования, чтобы закрепить подписью. И вот, что-то кому-то не понравилось. Позвонили, сообщили об отказе.

Дело не в деньгах! Я пулей сгребла все драгоценности, которые мне успел надарить Леонидас за пять лет «дружилок», заложила их в ломбард и побежала в клинику.

Вот деньги, берите, обойдемся без квоты! Не убирайте только его из графика!

Деньги взять согласились охотно, но место оказалось уже занято. Ждите осени. Октябрь, ноябрь. Как осени? Это слишком долго! Я принялась обзванивать другие больницы, но найти хирурга столь высокого уровня не так-то просто. Да и нужное оборудование есть не во всех больницах.

Остается Москва. Но везти полуслепого отца в другой город, там быть с ним две недели, возвращать обратно, с учетом того, что после операции ему летать не рекомендуется — проблематично. Только поезд. Тяжести ему таскать тоже нельзя. Мама одна может не справиться в дороге с ним и чемоданом.

Хлопотно все это.

Леонидас по телефону клянется, что он тут ни при чем. Обижается, что я обвиняю его в подобных пакостях. Заверяет, что попытается помочь, если я передумаю на его счет. Повлиять на ситуацию ему будет сложно, учитывая затянувшуюся ссору с отцом, но он рискнет. Ради меня. Сейчас он где-то в Крыму заливается вином и приводит психику в порядок.

Аж затрясло!

Я тысячу раз пожалела о том, что переехала из Москвы. Из уютной южной столицы, сосредоточения витамина Д, сезонных фруктов и милых людей — город вдруг превратился в жестокого, бездушного монстра.

Мама с папой так хорошо устроились в своем домике в станице, бабушка все дни проводит в саду, копошится, ей нравится. Неужели пора срочно продавать все и возвращаться в московскую двушку?

— Лада, у тебя паранойя, — заявляет Спанидис. — Мне больше делать нечего, как мстить твоим родителям. Хорошего же ты мнения о моей семье!

Я пытаюсь созвониться с Константином Андреасовичем, но он не хочет со мной разговаривать. Елена сейчас в Сочи, обещает, что мы все обсудим, как только она вернется. Не по телефону.


Кое-как я договариваюсь с Иваном Дмитриевичем, что он даст мне отпуск за свой счет в конце июля. Вношу аванс в московскую клинику. Операция состоится и пойдет по плану, просто организовать ее будет чуть сложнее, чем я рассчитывала.