Дана Шварц - Я уезжаю!

– Просто дедушка подарил мне чудесный блокнот.

– Здорово, что ты используешь его на благо.

Она присаживается на угол моей кровати. Совсем как когда она решила мне сказать, что они с отцом разводятся. Похоже, она тоже это осознает, потому что практически сразу вскакивает и разглаживает складки на одеяле.

– У вас с Леной все хорошо? Как там ее новый парень? Знаю, с этим иногда трудно…

К чему этот разговор? Почему мама считает, что стоит ей войти ко мне в комнату, как мы с ней вдруг волшебным образом станем «Девочками Гилмор»?[11] Примемся обсуждать, что моя лучшая подруга начала встречаться с парнем, лишившим меня девственности, а потом переставшим со мной разговаривать? И эта самая подруга до сих пор ничего не знает. Потому что я не сказала. Потому что мне стыдно. Потому что мне разбили сердце.

– Да все нормально, – отвечаю я. – У нас все хорошо. А почему не должно быть?

В нетипичной для себя манере Элис пропускает мимо ушей мою колкость.

– Как прошел первый день программы? – продолжает она расспрашивать.

Что я могла бы ответить?

«Знаешь, если честно, сплошной стресс, потому что у всех остальных ребят уже есть свой классный стиль и опыт. Они обладают уникальным художественным видением, а я лишь пытаюсь перейти от мультяшного стиля к чему-то серьезному и понимаю, что того, чему меня учили, недостаточно. Вдруг ты была права с самого начала? Быть профессиональным художником – огромный труд, и я всегда была готова трудиться. Только вот становится все очевиднее, что мои способности в лучшем случае чуть выше среднего. А если одного труда недостаточно?»

Но я отвечаю:

– Хорошо!

Ее выражение лица говорит мне, что это был неправильный ответ.

– Хорошо? – повторяет она. – Я пришла узнать, как прошел твой день, как тебе программа, ради которой мы пересекли половину земного шара, а ты мне отвечаешь «хорошо»?

– А я не заставляла тебя ехать со мной. И уже не раз давала тебе это понять.

– И все же я здесь и спрашиваю у своей дочери, как прошел ее день.

– Было очень трудно, ясно? Я привыкла рисовать в мультяшном стиле. И многих вещей не умею, а у большинства студентов все отлично получается.

Ей требуется время, чтобы осознать: я только что поведала ей некоторые подробности из своей жизни.

– Может быть, это тот самый звоночек, сообщающий о том, что творчество лучше оставить для хобби.

В груди у меня вспыхивает ярость, которую я так тщательно сдерживала. Вот почему я не хотела с ней ничем делиться.

– Мам, мне не нужны сейчас от тебя советы, – как можно спокойнее произношу я. Если начну кричать, то проиграю этот спор. – Для этого у меня есть подруга. – Я показываю на письмо, которое пишу Лене. – Мне нужны люди, которые действительно уважают то, чем я занимаюсь, и понимают, насколько это тяжело.

Мама открывает рот, и в эту секунду мне неясно, чего ждать: гнева или извинений. Возможно, она и сама не знает. Но тут открывается дверь, и в образовавшуюся щель просовывается голова Эвелин.

– Простите, что прерываю вас, дорогуши. Элис, милочка, мне нужна твоя помощь внизу.

Как раз вовремя. Не удивлюсь, если все это время Эвелин стояла под дверью и подслушивала наш напряженный разговор, выжидая подходящий момент, чтобы увести мою маму, прежде чем мы обе вспыхнем как сигарета и бензоколонка.

Мама кивает и выходит за Эвелин.

Два дня. Еще каких-то два дня, и мама улетит в Чикаго.

ЧУВСТВУЮ СЕБЯ КАК на одной из дедушкиных картин. Мы с мамой и Эвелин сидим возле камина (где, стоит отметить, горит настоящий огонь) и молча читаем, пока дождь барабанит по стеклу. Эвелин настояла на том, чтобы налить нам по бокалу «Бейлиса» («Со льдом! Только так его можно пить!»). И теперь я восседаю в кресле, в левой руке у меня зажата книга, а в правой – алкогольный напиток со вкусом десерта.

Мама жадно поглощает страницы романа «Гордость и предубеждение», найденного в библиотеке Эвелин. Читает его с таким волнением, будто Элизабет Беннет и мистер Дарси флиртуют и ссорятся на самом деле. И мне понятно такое рвение: за исключением стремления, чтобы «ее дочь поскорее вышла замуж», моя мать – истинное воплощение миссис Беннет, которая просто не может не совать свой нос во все мои дела.

– Нашла какого-нибудь близкого по духу персонажа? – интересуюсь я.

– Дорогая, я читаю, – отвечает она и возвращается к книге.

Я вздыхаю. А потом чуть громче, потому что всем, похоже, наплевать, отчего я вообще вздыхаю. А мне скучно, вот в чем дело. Я столько времени провела в студии за рисованием, что, если снова достану скетчбук, руки сами примутся выводить слова: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРЕКРАТИ, ДАЙ НАМ ОТДОХНУТЬ». Я вздыхаю в третий раз, еще громче, но ни мама, ни Эвелин не реагируют. Тогда я начинаю слегка подпрыгивать в кресле, дергая ногами.

– Аккуратнее с подушками, – говорит Эвелин, не отрывая взгляда от книги.

Я поворачиваюсь к окну и, выбрав одну капельку, веду по ней пальцем, пока она стекает по стеклу. Это похоже на скачки: я принимаюсь болеть за свою каплю, молясь про себя, чтобы та слилась с соседними каплями и, благодаря массе, увеличила скорость. Ну же! Давай! Она уже почти добралась до карниза и…

– Нора. Перестань дергать ногой. – Мамин голос отвлекает меня от движения капли, и я пропускаю миг, когда та приземляется.

– Я чувствую себя отставным корабельным магнатом в своем поместье на берегу моря, ждущим, когда дрессированный бигль принесет мне тапочки.

Но на мою забавную шутку никто не реагирует.

Я снова вздыхаю, даже громче прежнего, и пытаюсь вернуться к своей книге – сборнику юмористических рассказов, написанных не особо известным белым парнем из Нью-Йорка, и историй, опубликованных в «Нью-Йоркере». Все находят их ироничными и живыми. Но я почему-то не осилила даже первый рассказ (о рыбаке, специально пытающемся поймать ботинок).

Спасает меня восхитительный звук – диньканье моего мобильника. Будь Павлов до сих пор жив, у него нашлась бы уйма материала для наблюдений за тем, как у подростков вырабатывается рефлекс на звук уведомления в телефоне. У меня чуть сердце не выпрыгивает из груди при виде полученного на «Фейсбуке» сообщения от ирландского супергероя Каллума Кэссиди.

Каллум Кэссиди: «Сильно занята?»

Нора Паркер-Холмс: «Не-а. Сижу дома (у Эвелин), читаю и пью „Бейлис“».

Каллум Кэссиди: «Смахивает на идеальный дедушкин вечер».

Вот, я была права!

Нора Паркер-Холмс: «Хахахахахахаха».

Каллум Кэссиди: «У меня новый план: пошли со мной и моими друзьями в город, на кейли».

Проблема: на улице все еще льет дождь, а до города идти двадцать минут. Так что выглядеть буду как утонувшая крыса. Вдобавок опасение: это случайный парень, с которым я познакомилась в баре. Разве не о таком предупреждают молоденьких девушек? Тем более существует вероятность, вполне логичная, что, очарованная акцентом Каллума, я могла и не разглядеть в нем подонка.

САМЫЙ ПРАВДОПОДОБНЫЙ СЦЕНАРИЙ

ПАРЕНЬ С ИРЛАНДСКИМ АКЦЕНТОМ

Мои любимые хобби: смотреть на солнце и пинать детей.

Я (очарованная его акцентом)

Разреши мне тебя поцеловать!

С другой стороны, он любит читать. Ему нравятся мои рисунки. У него такой акцент. И вообще! Я же молода! И хочу пойти на вечеринку с симпатичным ирландским парнем, чье имя трудно произнести.

Только вот проблема с дождем так и не решена.

Каллум Кэссиди: «Могу заехать за тобой через 20 минут».

Все оказалось намного проще.

Нора Паркер-Холмс: «Идет! До встречи:)».

Подумываю поставить подмигивающую рожицу, но решаю оставить место для воображения.

– Я иду на вечеринку! – заявляю я на всю комнату.

Эвелин расплывается в улыбке.

– С кем? – спрашивает мама.

– Э-э, с тем парнем, с которым познакомилась в пабе. И его друзьями.

Элис тут же захлопывает книгу, и тогда я понимаю, что все серьезно. Потому как за последний час она ни разу не оторвала взгляда от страниц.

– Ты уходишь с парнем, чьего имени даже не знаешь? Или откуда он родом?

– Я знаю, как его зовут!

Какое великолепное чувство. Сродни тому, когда учительница окликает тебя, думая, что ты ее не слушаешь, хотя так оно и есть, но ты все равно называешь правильный ответ.

– Каллум. Каллум Кэссиди! И он живет с мамой в Дублине!

Мама медлит какое-то время.

– А где проходит эта вечеринка?

– Точно не знаю, но он обещал за мной заехать.

Произнося эти слова, я практически утверждаю, что абсолютно нормально в незнакомой стране, где ты никого не знаешь, сесть в машину к незнакомому парню и отправиться в неизвестное место. Вот только эти слова буквально кричат об опасности.

Мамины губы складываются в жесткую линию.

– Я волнуюсь за тебя. Знаю, ты хочешь приятно провести время со своими друзьями, я тоже этого хочу, но эта ситуация меня беспокоит.

Я не умею отстаивать свое мнение иначе, кроме как вспылив, а этот способ, по опыту и статистике, имеет самый низкий процент успеха. И не успеваю я опомниться, как слова сами слетают с языка:

– Вот почему всегда лучше там, где нет тебя.

Я вижу, что сделала ей больно. Мама вздрагивает и, крепко сцепив руки, кладет их на колени.