– Очень здорово, – подходя ко мне сзади, хвалит Бекка. – У тебя есть к этому способности. Только попробуй чуть мягче. – Она накрывает мои ладони своими. – Вот так.

И как по волшебству чаша преображается. Бекка придает ей объем и элегантность, которых не было раньше. Одна небольшая поправка – и все встает на свои места.

С занятия я ухожу вся покрытая глиной и светящаяся от гордости.

* * *

– Эй! – окликает нас Каллум, когда мы с Тесс и Роджером возвращаемся с обеда. На грунтовой парковке его машина единственная, двигатель включен. На заднем сиденье, закинув ноги на колени Майклу, уже сидит Мейви.

– Мы хотим разведать дорогу до маяка, – сложив ладони у рта, кричит Майкл. – Давайте к нам.

И мы втроем несемся к машине. Тесс первая забирается внутрь и усаживается на пассажирское сиденье, запечатлев поцелуй на щеке Каллума. Я пытаюсь понять, откуда они могут быть знакомы, но на ум ничего не приходит. Мы с Роджером оказываемся сзади, втиснувшись между Майклом и Мейви.

Тесс водружает ноги на приборную панель, но чуть не ударяется о ветровое стекло, когда Каллум внезапно тормозит, чтобы пропустить вышагивающих через дорогу уток.

– Полегче, приятель! – возмущается Тесс.

– Хорошо, что за рулем сижу я, а не кто-то из омовцев, иначе на ужин у нас была бы утка, – говорит Каллум, подмигивая Тесс.

Я неожиданно для себя отмечаю, какие у Тесс красивые голубые глаза и коса, достойная «Пинтереста».

Мейви пинает сзади кресло Каллума:

– Эй! Между прочим, я тоже хорошо вожу!

– Ну коне-е-е-е-ечно, – протягивает Каллум и с улыбкой оглядывается на меня. – Не расскажешь Норе, как ты чуть не сбросила нас со скалы, или мне это сделать?

К маяку мы добираемся уже затемно. Майкл откупоривает банку «Гиннесса», а другую бросает Каллуму – тот ловит ее одной рукой.

– Я бы и тебе дал, приятель, – обращается он к Роджеру, – но Кромвель разрушил эту страну, а англичане спровоцировали картофельный голод[12], так что считай это… расплатой.

– Как хорошо, что я из Уэльса, друг, – отзывается Роджер и выхватывает пиво у Майкла. Тот вскидывает руку, признавая поражение, и лезет в сумку за третьей банкой. Предлагает ее мне, но я отказываюсь. Тогда он пожимает плечами, открывает ее и, сделав большой глоток, передает Мейви.

Тесс уже бежит к маяку, ее длинные волосы развеваются сзади, как хвост воздушного змея.

– Ну же, обосранцы, даже моя бабушка бегает быстрее!

Майкл закрывает мне уши:

– Наша американка не привыкла к таким грязным словечкам.

Но я убираю его руки:

– О, этой американке нужно просвещаться.

На лице Майкла появляется дурашливая ухмылка.

– Значит, кто последний – тот обосранец!

И срывается с места, таща за собой Мейви. Она бросает на меня через плечо извиняющийся взгляд и на полной скорости устремляется вперед, ее смех уносит ветер.

В эту секунду ко мне подлетает Каллум. Не успеваю я опомниться, как он подхватывает меня словно пушинку и перекидывает через плечо.

– Что вы там говорили? – обращается он к своим – нашим – друзьям. – «Американцы уже в океане»? Мне кажется, американцы только входят в океан.

Он ступает в воду, я с визгом сопротивляюсь. Зайдя по колено, он наконец отпускает меня, и я принимаю абсолютно здравое решение – опрокинуть его. Он падает лицом в воду, но прежде тянет меня за собой.

Вскоре Майкл, Мейви, Роджер и Тесс, прекратив свой забег, присоединяются к нам. И мы начинаем брызгаться, пока все не промокаем до нитки.

– Все равно он всегда заперт, – говорит Майкл, уныло поглядывая в сторону маяка.

– Тем более, – добавляет Каллум, – вся закуска и пиво в машине.

– Так даже лучше. – Я пытаюсь выбраться из воды, но промокшая одежда с каждым шагом утягивает меня назад.

И вот мы вшестером: Роджер, Мейви, Тесс, Майкл, я и обнимающий меня Каллум – сидим полукругом на мокрой траве, у самого песка, и смотрим на океан. Сейчас отлив, и сквозь воду виден песок, испещренный лучами гаснущего солнца. Мы все мокрые от соленой воды и пролитого пива.

– Ты будешь по нам скучать? – вдруг спрашивает Тесс.

Ее вопрос, по всей видимости, обращен к Мейви, которая повидала в Оме десятки приезжающих и уезжающих студентов, но в то же время будто адресован ко всем нам. Что будет, когда мы все вернемся домой, в свои страны, колледжи, на работу и уже не сможем видеться каждый день в студии?

– Ну, продолжим дружить на «Фейсбуке», – замечает Майкл.

– Я вас всех приглашаю к себе на свое восемнадцатилетие, – говорит Тесс. – Это будет грандиозно. Гулянка на всю улицу. Полный отрыв.

Я поворачиваюсь к Мейви:

– А ты поддерживаешь связь с другими омовцами?

– Иногда, – отвечает она. – Конечно, это сложно после их отъезда, но у меня есть даже друзья, с которыми мы общаемся каждый день. Один в Индии, другой в Калифорнии. В общем, с несколькими…

В этот миг Каллум склоняется ко мне, и его губы касаются моего уха так, будто он его целует.

– Мы не потеряем связь, – шепчет он.

От его дыхания у меня по коже бежит ток, и я не могу сдержать смех. А потом мы уже все хохочем без причины. Когда вода постепенно сливается с темно-синим небом, я прижимаюсь к Каллуму и утыкаюсь лицом в его шею.

– Не забывай обо мне, – шепчу я.

Он отвечает так тихо, что кажется, будто мне это послышалось:

– Я бы не смог, даже если бы захотел.

…Когда я вся мокрая возвращаюсь в дом Эвелин, мама не говорит мне ни слова. Она просто поднимает голову от книги, с легкой улыбкой вздыхает и возвращается к чтению.

– Только не капай на ковер! – доносится с кухни радостный голос Эвелин.

* * *

Дни в Оме пролетают как один миг. За едой, работой в студии и занятиями. За общением с Леной в «Фейсбук» («иду на репетицию, надеюсь, ты весело проводишь время! Л.»), молчаливой обидой на маму и попытками не показывать ей свои альбомы. И у меня очень мало времени на Каллума, меньше, чем я бы хотела.

Однажды вечером, после занятий, я отправляюсь в студию, чтобы закончить работу по заданию Деклана – использовать сочетание пастели и темперы для создания воскового эффекта. Я встречаю Каллума в дверях.

– Я как чувствовал, что найду тебя здесь.

Я решаю не подавать виду, что все эти дни думала о нем, и склоняю голову над картиной.

– Похоже, все не так ужасно!

Отступаю назад. Коровий череп, который я рисую, выглядит почти как настоящий. Дома я никогда не изображала ничего подобного и в таком стиле.

– Ты не отвечала на сообщения, – продолжает Каллум, помахивая телефоном.

– Я работала.

На время работы я выключаю телефон. Это был один из первых уроков Деклана – как устранить мешающие факторы, – но в кои-то веки он учил тому, что я уже и так знала. Я никогда не рисую, если есть хоть малейший шанс, что телефон может отвлечь меня от работы именно тогда, когда нужно сделать решающий мазок. В творчестве мне приходится отключаться от реального мира.

– Пошли, – зовет Каллум. – Я хочу тебя кое-куда отвезти.

– Но я еще не закончила.

– Уже… – проверяет он телефон, – одиннадцать вечера, пятница. Если ты не пойдешь со мной сейчас, я впаду в ужасную депрессию за нас двоих.

– Ладно. Дай только все убрать.

Каллум рассеянно водит пальцем по лежащим на столе кистям.

– А твоя мама не будет против, если ты вернешься позже полуночи?

Я принимаюсь отмывать палитру в каменной раковине и счищать с рук пастель. Несколько секунд вода течет радужными струйками.

– Нет. К счастью, из-за всей этой истории с «я остаюсь в Ирландии» мы заключили соглашение: она не лезет в мою жизнь со своими комментариями.

– Это хорошо, – говорит Каллум, – потому что сегодня тебе суждено сесть в грузовик к малознакомому парню и позволить ему отвезти тебя в одно таинственное место.

– Звучит как начало больших неприятностей.

Он улыбается, и в эту секунду мне хочется поцеловать его. Хочется, чтобы он сорвал с меня одежду, мы повалились на мою картину и катались по еще не высохшей поверхности, а практически идеальный череп коровы отпечатывался на наших спинах. Но я, отогнав эти мысли, беру его за руку и выключаю свет в студии.

– Веди меня.

* * *

– Кладбище? – удивляюсь я, когда мы останавливаемся у ворот и Каллум выключает фары.

– Не просто кладбище, – отвечает он и с улыбкой добавляет: – Хотя, конечно, выглядит вполне обычно.

Я снова сжимаю его руку: отчасти потому, что мне невероятно сильно хочется ощущать его рядом, а отчасти потому, что мы посреди ночи приехали в такое место. Прислушиваюсь к шуршанию мокрого гравия под ногами, пока мы по узкой извилистой тропинке пробираемся сквозь траву. Пытаюсь разглядеть имена на некоторых надгробиях. Многие уже старые и обветшалые, слов не разобрать, лица стерлись от времени и непогоды. На глаза мне попадается склеп с вырезанной на камне фамилией КЭССИДИ, но я ничего не говорю.

Проходит не меньше часа, прежде чем Каллум приводит меня к скамейке под широким раскидистым деревом. В темноте листья выглядят почти черными, кладбище освещает всего несколько далеких фонарей. Не будь мы окружены разлагающимися телами, обстановка показалась бы мне невероятно романтичной.

– Это одно из старейших кладбищ в Ирландии, – замечает Каллум.

– Правда?

– Ну, наверное. Иногда я прихожу сюда. Просто подумать. Здесь так тихо.