– Я видела Каллума с другой.

Несколько мгновений мама сидит молча. А после, откашлявшись, говорит:

– В твоей жизни будет еще немало замечательных людей и чудесных мест. Париж, встреча с незнакомцем, влюбленность, хоть и недолгая, привели меня сюда, к тебе. Благодаря всему этому я стала твоей матерью. Забудь сейчас о Каллуме. Твое путешествие только начинается, и оно, я тебе обещаю, будет невероятно захватывающим.

Вместо ответа я начинаю рыдать, а мама кладет мою голову себе на колени и обнимает, как бывало когда-то в детстве.

– Если ты не можешь отпустить его, поговори с ним. Но помни: никто никогда не сделает тебя цельной личностью. Ты должна сама себя сделать такой.

– Я чувствовала себя цельной, когда думала, что могу быть художником. А сейчас чувствую себя полным ничтожеством.

– Ты вообще понимаешь, какая это честь – что тебя взяли в эту программу? Выбрали из огромного числа молодых художников со всего света? Правда состоит в том, что в жизни нет тестов, которые скажут, кем тебе нужно работать, с кем встречаться или за кого выходить замуж. Ты можешь лишь прислушиваться к себе. Что делает тебя счастливой? Кем ты хочешь быть? А лучшее во всем этом – то, что тебе не нужно причислять себя к какой-то одной категории.

Улыбаться сейчас мне трудно, но я могу повернуться к ней. И впервые за всю поездку я испытываю искреннюю благодарность за то, что она рядом.

– Мама, я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, зайка.

Она не называла меня так с самого детства. Я невольно улыбаюсь, слезы затекают в рот. Все это на самом деле выглядит отвратительно. Если быть откровенной, я ужасная рёва. Плачу я невероятно уродливо, но меня это не волнует.

Я громко шмыгаю носом:

– Не хочешь на выходных съездить со мной в Белфаст? Это недалеко. И я слышала, что там здорово.

– С удовольствием, – отвечает мама, уходит в ванную и возвращается с влажным полотенцем. – А теперь дай я вытру с твоего лица засохший шоколад.

* * *

Ночью мне снится, что я снова сдаю отборочные тесты. Но среди возможных вариантов ответа есть только «Мать», «Художник», «Рабочий» и почему-то «Каллум». Леголас ведет меня по центру Брюсселя и говорит, что раз результаты моего теста неопределенные, я теперь сама должна сделать выбор. Я отвечаю: «Нет, нет, нет, дайте мне еще время». Смеется Ник. Мы с мамой сидим на вершине Ратуши, на ней один из Деклановых костюмов в горошек. Сначала она плачет, потом я рыдаю, а после просыпаюсь. Подушка влажная, но не ясно от чего: то ли от слез, то ли от слюней.

В мамином совете есть смысл. Я поговорю с Каллумом. Как бы больно ни было, расскажу, что почувствовала, увидев его с Фионой, и больше не позволю никакой влюбленности изменить то, как я сама отношусь к себе. К тому же я наконец ощущаю: оставленная Ником рана медленно и мучительно зарастает, зарубцовывается. Сейчас мне не исправить то, что он встречается с моей лучшей подругой и в любую минуту может разрушить нашу дружбу, раскрыв мой секрет.

Но я хотя бы могу разобраться с Каллумом. И продолжать рисовать.

Мама дала мне хороший совет. Но все же… Сама она по-прежнему скрывается здесь, в Ирландии, спустя два года после развода.

И что бы она ни прятала и ни чувствовала, этого не исправить разговором по душам в духе подросткового романа.

Глава 22

РОДЖЕР И ТЕСС ПРИДУМАЛИ, как влезть на маяк, и посчитали меня достойной присоединиться к ним.

– Я слышал, что там остались реликвии еще со времен революции, когда маяк использовался как оружейный склад.

Тесс подмигивает мне:

– А я слышала, что там спрятаны сокровища Кеннеди: деньги, которые его семейство заработало на нелегальной торговле спиртным во время сухого закона в Америке, а потом решило спрятать в надежном месте, не вызывающем подозрений.

– Это все хорошо, но с чего бы «сокровище Кеннеди» прятать в Донеголе, если Кеннеди сами из графства Уэксфорд, которое находится южнее? – возражает Роджер.

– Правильно! – восклицает Тесс. – Это точно не вызвало бы подозрений.

Мы с Тесс смеемся, а Роджер закатывает глаза.

– И все же, Роджер, – говорю я, – как ты узнал, откуда Кеннеди родом? Ты же из Англии, а они – нет!

– Я, – поясняет Роджер, – из Уэльса. Почему ты этого до сих пор не уяснила?

Тесс бежит впереди нас, в сторону пляжа.

– О-о-о-о, наша американская тупица!

– Американская тупица: самый тупой в мире супергерой! – кричу я ей вслед и несусь сломя голову, хотя она, благодаря своим длинным ногам, уже превратилась в пятнышко на горизонте. Конечно же, при одном упоминании о супергероях я вспоминаю о Каллуме, и смех застревает у меня в горле.

Нас догоняет Роджер.

– Ты же понимаешь, что я из Уэльса, да? Не из Англии. Я просто хочу внести ясность. Это разные страны.

– Хорошо, – успокаиваю я его и кладу руку на сердце. – Клянусь больше никогда не совершать такой ошибки. Могилой Кеннеди.

– Принято, – одобряет Роджер.

– А теперь, когда спор улажен, – встревает Тесс, – расскажите, на что потратите свою долю от сокровища?

– На кампанию за независимость Уэльса, – отвечает Роджер.

– А я хочу себе домашнюю акулу, – говорит Тесс. – Нора?

– Наверное, на оплату колледжа. На самом деле с этим мне собирается помогать дедушка, но я-то знаю, в какое неловкое положение попадает мама. Она хочет, чтобы я могла сосредоточиться исключительно на учебе, а не работала на двух работах. Но я не хочу быть кому-то должна, понимаете? Даже если это мама. Или дедушка.

Тесс и Роджер ненадолго замолкают.

– Практично, – заключает Тесс.

Роджер достает швейцарский армейский нож.

– Ладно. Давайте приступим.

– У нас же не будет из-за этого кучи проблем? – уточняет Тесс.

– Кто знает…

И тут я словно вижу галлюцинацию: Каллум на берегу бросает камни. Один.

– Это Каллум? – удивляется Роджер. – Эй, Каллум!

Тот оборачивается и машет нам рукой, а потом возвращается к своему занятию – пытается эффектно запустить по воде плоские камушки, но безуспешно.

– Подойду к нему, – говорю я. – Простите, я не надолго.

Роджер фыркает:

– Снова любовь-морковь?

– Нет, – отвечаю я. – Ну, может. Хотя вряд ли.

– Не забывайте об основах безопасного секса! – восклицает Тесс. – Стой! А как же твоя доля сокровища?

Я, уже шагая по пляжу в сторону Каллума, кричу в ответ:

– Я на девяносто девять процентов уверена, что настоящим сокровищем всегда была дружба!

Каллум видит, что я приближаюсь, но не перестает бросать камни.

– Привет, – говорит он.

– Привет, – отвечаю я. – У тебя отвратительно получается.

– Наверное, поэтому мне нужно практиковаться.

Он делает еще бросок, но камень с гулким шлепком падает в воду. Когда же бросаю я, мой камешек, изящно скользя по поверхности, подпрыгивает четыре раза.

– Меня этому научил дедушка, – пожимаю я плечами. – На озере Мичиган.

Каллум вздыхает и идет вдоль берега. И хотя с собой он меня не зовет, я все равно решаю присоединиться к нему. Он ведет себя отстраненно, отчего мое сердце болезненно сжимается – если ввести эти симптомы в поиск по медицинской онлайн-базе, у меня наверняка окажется какое-нибудь редкое тропическое заболевание. В эту секунду по пляжу разносится глухой металлический стук, а за ним – радостные возгласы.

– Похоже, Тесс и Роджер все-таки проникли на маяк, – замечаю я.

– Да?

Так и подмывает убежать, оставить Каллума одного на пляже, чтобы он обернулся, а меня уже тут не было. А самой вернуться к друзьям, которые будут смеяться и шутить про спрятанные сокровища, а не обжиматься с бывшими подружками на том же самом месте, где вы вместе провели ночь.

Но я этого не делаю. Твержу себе, что, как бы ужасно, страшно и неловко это ни было, я все равно с ним поговорю.

Я торопливо шагаю за ним, пока не оказываюсь рядом.

– Привет, – снова говорит он, как если бы забыл о моем присутствии.

– Каллум, – начинаю я. – Я видела тебя на кладбище. С Фионой.

Он усаживается на песок.

– Ага. Я предполагал, что такое может случиться.

Потом потирает сзади шею, уставившись в землю.

– Да, – выдохнув это, я замолкаю. До меня доносятся лишь щебет птиц и шум разбивающихся волн. – Так вы… снова вместе? Или я неправильно поняла… то, что увидела?

Пожалуйста, пожалуйста, скажи «да». Скажи, что я ошиблась, что ты просто утешал ее из-за плохой оценки или, наоборот, поздравлял с тем, что она безумно влюбилась в нового парня.

– Нет, – говорит Каллум. – Ты все правильно поняла.

Ох, а я и не заметила, что нож у меня в груди раскален и покрыт шипами. Как же это больно.

– Но, – продолжает он, – мы не вместе. То есть да. Мы были там. Флиртовали. И… немного целовались.

Я сказала, раскален и покрыт шипами? Вот тупица! Да он сделан из лазера, который расщепляет тебя на атомы.

– А-а. – Это все, что могу я выговорить.

– Но все совсем не так. То есть да, мы с Фионой встречались, а потом она со мной порвала. Просто у нас это вошло в привычку – быть вместе. Хотя совершенно ничего не складывается. Выходит полная фигня. Я даже и не думал, что что-то будет.

– А-а, – повторяю я. Да я просто Оскар Уайльд по односложным звукам.

– Нора, ты мне нравишься, – наконец произносит он.