– О чем ты, Нора?

– О том, – я повышаю голос, – о том, что ты мне говорила: в аэропорту, здесь. Что ты хочешь узнать меня, пока я не уехала в колледж, но все это чушь собачья! Ты сюда приехала ради себя. Разобраться в себе. Ты солгала мне, заставила испытывать вину, контролировала меня, манипулировала мной! Ты не могла позволить, чтобы у меня что-то получилось.

– Ты не понимаешь, что несешь, – вставая, говорит она. Потом подходит к плите и резко выключает конфорку. – Думаешь, так просто растить ребенка в двадцать два года и надеяться лишь на помощь отца, который даже не уверен, продаст ли следующую картину и когда? Знаешь, как трудно было стать юристом? Я сама пробивала себе путь, Нора, не покладая рук. И просила тебя разработать план Б не потому, что не считаю творчество чудесным занятием. А потому что хочу, чтобы моя дочь могла сама о себе позаботиться, а не полагалась на кого-то другого. Все потому, что ты наивна и нереалистично смотришь на жизнь.

С бешено колотящимся сердцем я кричу ей в ответ:

– Но я способная! Я прошла в Ом!

Из маминого горла вырывается горький, отвратительный смех.

– Ты прошла в Ом, Нора, потому что твой дедушка написал рекомендательное письмо.

– Он даже не знал, что я подала заявку! – выплевываю я. – Я отправила заявление вместе с портфолио, о чем тебе было бы известно, обращай ты внимание на то, что важно для меня. На что-то помимо своей дурацкой работы, дурацкой одежды и дурацких тренировок.

Мама смотрит на меня. Наверное, ее взгляд должен быть сочувственным, но в нем читается лишь снисходительность.

– Конечно же, он знал, Нора. А кто, по-твоему, просил его написать это рекомендательное письмо?

За все утро наши взгляды впервые встречаются. Мы обе тяжело дышим, у мамы в глазах слезы.

Я разворачиваюсь и стремглав несусь по лестнице в свою комнату. Яростно топаю ногами, будто хочу впечатать весь свой гнев и горечь в половицы. Но это не помогает.

На телефоне три непрочитанных сообщения от Каллума: «Эй, ты уже вышла?», «Автобус скоро отправляется!», «Так ты едешь?». Я с силой швыряю телефон на кровать, но тот отскакивает от подушки и летит на пол. Если не буду на него смотреть, он перестанет существовать.

Я слышу, как мама выходит из дома. Я одна, лежу на кровати с закрытыми глазами, прижимая ладонь к пульсирующему от боли лбу в надежде, что голова будет меньше болеть, а все происходящее станет чуточку проще. День идет своим чередом, но уже без меня, застывшей и обессилевшей от слез. Я лежу неподвижно, уведомления о новых сообщениях приходят на телефон все реже и реже, а после и вовсе замолкают.

Глава 24

СЕЙЧАС РАССВЕТ, НО в зеркале заднего вида такси почти не видно восходящего солнца. Не знаю, проснулся ли Каллум, увидит ли он записку, которую я оставила на крыльце его дома. Мне не хотелось показаться чересчур сентиментальной. Но сомневаюсь, что у меня получилось.

Дорогой Каллум!

Мне очень жаль, что я не смогла поехать в Голуэй. И на утесы Мохер. У меня даже не было возможности сказать тебе, как мне понравилось с тобой цитировать «Принцессу-невесту». Я могла бы пуститься в объяснения, как все непросто, но будет лучше, если я просто скажу, что у меня возникли проблемы с мамой. Весь остаток дня я думала о том, кто я и чего хочу (ну очень веселые и беззаботные мысли), и пришла к выводу, что мне нужно побыть одной. Самой испытать, что значит путешествовать – и быть художником – на своих условиях. А потому я поменяла рейс и немного раньше улетела во Флоренцию – следующее место назначения в дедушкином маршруте.

Я так долго поддерживала маму, держала язык за зубами в присутствии своей лучшей подруги, влюблялась в парней, которые не отвечали мне взаимностью. Я совсем позабыла, кто я такая без всего этого. Но, надеюсь, ты понимаешь, что дело не в тебе. Правда. Дело во мне – типичной американской девчонке, приехавшей в Европу, чтобы найти себя.

Что ж, тебе, наверно, интересно, кто такая Нора Паркер-Холмс? Отличный вопрос. И я составила вот такие списки.


Что мне не нравится:

• оранжевый цвет;

• как мама причмокивает губами, когда хочет что-то сказать;

• парни с тоннелями в ушах;

• испачканные пастелью пальцы;

• быстрый джаз, который вызывает у меня чувство тревоги;

• тонкие мажущиеся полоски кожуры, которые прилипают к банану после того, как ты его почистил.


Что нравится:

• сыр бри;

• звук входящего сообщения;

• надевать халат после душа;

• имбирный чай;

• выдавливать краску из алюминиевого тюбика;

• может, ты; возможно, ты; определенно ты.


Конечно, мне бы хотелось обсудить с тобой еще миллион вещей (и посетить миллион мест, где можно целоваться), но на сегодняшний день важнее другое. Я очень надеюсь, что мы снова увидимся. Благодаря чудесам интернета – если ты еще не удалил меня после того, как я тебя кинула, – мы сможем общаться по видеочату даже через Атлантический океан, и ты все мне расскажешь про «Властелина колец». Конечно, существует еще реальная возможность, что ты поступишь в Браун, а я – в ШДРА, и тогда мы увидимся на Род-Айленде. И в качестве компенсации за то, что бросила тебя, я куплю тебе билет на очередной марвеловский фильм, который мы посмотрим вместе.

С любовью, Нора

P. S. Если ты не слишком злишься на меня, посмотри мой аккаунт «Офелия в раю». Перед отъездом я кое-что нарисовала, что может тебе понравиться.

– Едем в аэропорт? – спрашивает таксист через плечо. – Какой терминал?

– Хм-м-м-м.

Так вот что значит путешествовать одной. Отвечать за мелочи, которые позабыл и о которых не подумал. Я принимаюсь искать в электронной почте письмо с подтверждением.

– «Аэр Лингус», – наконец говорю я. – Терминал 1.

Ну вот, я уже чувствую себя умнее и способнее.

Нужно написать еще одно письмо, прежде чем я смогу смело утверждать, что полностью контролирую свою жизнь. Но начать его можно будет только в самолете. Потому что пока я простою в очереди, пройду досмотр, где меня просканируют в ужасной стеклянной коробке во избежание террористических атак, отыщу свой выход, сяду в самолет, найду свое место… Я до сих пор не знаю, что написать в первом предложении. Но, даже не подобрав нужных слов, все равно начну письмо тем, что взбредет в голову, а остальное придет потом.

НОРА ПАРКЕР-ХОЛМС

Кому: [email protected]

Уезжаю из Ирландии


Дорогая Лена!

Вот и все, я уезжаю из Ирландии. Теперь я официально сама по себе – полная свобода от Элис Паркер. Чувствую себя очень взрослой, самостоятельно садясь в самолет, говоря людям «извините» и делая вид, что я бизнесвумен, путешествующая из Ирландии во Флоренцию по очень важному делу, связанному с искусством. Мне нужно было хоть ненадолго сбежать от мамы. Думаю, я поняла то, о чем ты мне говорила, – я не могу исправить ее жизнь, да и не должна. Иногда нужно быть просто ребенком и давать ей самой справляться с происходящим. Наверное, я рассуждаю так, будто хожу в группу продленного дня, да?

В Оме, помимо того что ирландский акцент нечеловечески привлекателен (и что жители Ирландии относятся к Джону Кеннеди как к папе римскому), я узнала, что быть художником очень трудно. Раньше мне доводилось лишь видеть дедушкин успех, но я не осознавала, как усердно ему приходилось для этого работать, насколько ему повезло или как многим они с мамой пожертвовали.

Думаю, я по-прежнему хочу быть художником, но теперь понимаю, что одного заявления в ШДРА и веры, что все получится, недостаточно. Чем дольше я об этом думаю, тем больше мне нравится твой план поступить в колледж, понять, к чему у тебя есть склонность, и уже исходить из этого.

Да (знаю, ты бы спросила), мне пришлось оставить Каллума. Но сейчас для меня важнее научиться справляться со всем, не пытаясь о ком-то заботиться и когда никто не заботится обо мне.

А еще мне нужно сказать то, о чем я тебе не рассказывала. Во время зимних каникул я потеряла девственность с Ником. После этого он мне больше не писал. Я забыла о произошедшем до тех пор, пока весной ты не начала с ним встречаться. Я была слишком потрясена тогда, мне было стыдно, больно или все вместе, чтобы рассказать тебе правду. А потом я слишком затянула и решила, что ты меня возненавидишь. Пожалуйста, не ненавидь меня.

С любовью навсегда, Нора

Нажав кнопку «отправить», я почему-то чувствую себя еще более одиноко. Я довела истории с Каллумом и Леной до конца, но не могу это обсудить с мамой. Есть только я и стюардесса, которая, увидев, что я путешествую одна, одаривает меня жалостливым взглядом.