«ЕЩЕ ОДНА ГАЛЕРЕЯ: ВИА-ДЕЛЬ-МОРО, 24».

Но не успеваю я обдумать новое место назначения, как мне приносят горячую пиццу с булькающим сыром и грибами изумительного землистого аромата. В этот миг я заключаю с собой сделку: больше ничего не есть во Флоренции, кроме пиццы. Еда для меня – настоящая погибель. И я буду питаться пиццей, пока не умру. Эта пицца не сравнится с американской вроде «Домино’с», у которой рыхлое тесто, напоминающее губку, и сыр, похожий на соленый пластик. Этот деликатес – словно откровение. Наверное, поэтому дедушка не дал мне задания для Флоренции – он знал, что ни один мой рисунок не сможет соперничать с местной пиццей.

– Постойте, – кричу я вслед официанту, которого совершенно не удивляет то, что на него орет странная американка. – А у вас есть здесь вай-фай?

Официант молча удаляется и возвращается с маленькой полоской бумаги, где записаны числа – пароль.

Всемилостивый боже! Я выбираю название сети, подключаюсь и жду. Наконец телефон показывает полный сигнал вай-фая.

Захожу в свою электронную почту. От Лены письма так и нет. Она даже не смогла ответить «МНЕ ЖАЛЬ», «ТЫ – ПРОСТО ОТСТОЙ» или лаконичное «НАШЕЙ ДРУЖБЕ КОНЕЦ».

Пицца съедена, и мне остается только уныло копаться в телефоне, чтобы еще на несколько минут оттянуть свое возвращение во флорентийское пекло.

И в этот самый миг я вижу в почте его – маленький красный восклицательный знак в папке с исходящими сообщениями. Мое письмо к Лене не отправилось! А с чего бы ему отправиться? Я же была в ирландском такси, в сельской местности, где нет сигнала! Сердце замирает в груди, и я не понимаю, что же испытываю: облегчение или разочарование, а может, все вместе. У меня ощущение, будто я, решив покончить жизнь самоубийством, прыгнула с моста «Золотые Ворота», но приземлилась на тонкую сетку.

Я оглядываюсь по сторонам, точно ищу где-нибудь надпись: «ОТПРАВЬ ЕГО СЕЙЧАС ЖЕ, ПОКА ЕСТЬ ВАЙ-ФАЙ!» или «УДАЛИ ЕГО, ДУРОЧКА!». Но вместо этого натыкаюсь на обыкновенную кирпичную стену и скучающих официантов возле кухни.

Делаю глубокий вдох. Потом еще один.

Но письмо так и не отсылаю.

Это путешествие важно для меня, моего творчества и дедушкиных заданий. А я не хочу, как последние двадцать четыре часа, лихорадочно обновлять почту каждый раз, когда у меня появляется доступ к интернету.

И тут выскакивает уведомление от Лены. А потом еще одно. И еще. Они накопились за все то время, что телефон не принимал сообщения.

«НОРА

НОРА

К ЧЕРТУ

ПУСТЬ КАТИТСЯ К ЧЕРТУ

ОН ИЗМЕНЯЛ МНЕ

НИК

Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ СЕЙЧАС ОТДЫХАЕШЬ В ЕВРОПЕ, НО С ТЕХ ПОР, КАК МЫ НАЧАЛИ С НИМ ВСТРЕЧАТЬСЯ, ОН ПЕРЕСПАЛ С ПОЛОВИНОЙ ШКОЛЬНОЙ КОМАНДЫ ПО ФУТБОЛУ

ЭТО ЯВНО КОНЕЦ НАШИМ ОТНОШЕНИЯМ

ЫЛФДВАЫФЛПДЛОП»

Ответное сообщение рождается с легкостью, в отличие от того вымученного письма, которое я чуть было не отправила:

«Ленни, он же всегда был придурком. Поверь мне, я знаю, что говорю. Ты заслуживаешь большего. Я далеко и не могу оказать тебе поддержку, в которой ты нуждаешься. Но скоро я вернусь домой и привезу смесь для торта, чтобы устроить вечеринку «Я ненавижу Ника Дибасилио».

Это не карма. Друзья такого не заслуживают. Но нам с Леной точно нужен был повод броситься друг к другу в объятия и обрести взаимопонимание в вопросе парней, разбивших нам сердце. А потом пройдет еще немного времени, и все их мелкие предательства покажутся совсем ерундой.

Я оплачиваю счет оставшимися после Ирландии евро (поразительно, что, даже пролетев на самолете несколько стран, ты по-прежнему пользуешься теми же деньгами) и направляюсь к галерее, сверяясь с картой в конце путеводителя.

Галерея оказывается маленькой – это белое здание с большими окнами. Мне приходится несколько раз пройти по улице туда и обратно, чтобы в конце концов ее заметить, так как вывеску обвивает плющ. Сама художественная галерея больше похожа на здание школы или на альтернативную церковь, где священник играет на акустической гитаре.

Я захожу внутрь, и меня окатывает потоком воздуха из кондиционера. После жаркой улицы кажется, будто попала в холодный бассейн. Я тут же смущенно осматриваю свою одежду: на мне леггинсы, которые я не стирала две недели, и футболка, на которой может быть пятно от шоколада. От ходьбы я вся вспотела, во рту – привкус пиццы. О волосах даже думать не хочется – во что они превратились после вчерашних передвижений «самолет – автобус – двухъярусная кровать».

И вдруг на стойке у двери я замечаю буклет и забываю обо всем. Это же выставка Роберта Паркера, и в буклете красуется черно-белая дедушкина фотография, на которой он смеется, слегка наклонив голову.

Раньше я никогда не видела эти работы. Я была настолько занята своими заявками в колледж, парнями и мамой, что много месяцев не рисовала с дедушкой. Картины просто потрясающие: уверенные мазки и образы, которые остаются в голове даже после того, как перестаешь рассматривать холст и идешь по своим делам. В одном пейзаже я узнаю вид из окна его кухни; на другой работе изображена молодая девушка, чем-то похожая на мою маму, – она, лежа на животе, смотрит телевизор и улыбается.

В дальней части галереи, возле какой-то картины, толпятся люди. Хотя та занимает половину стены, я не могу ее разглядеть. Я жду, пока кто-нибудь отойдет, а потом пробираюсь вперед. На небольшой блестящей табличке значится название работы:

«НОВЫЕ ЧИТАТЕЛЬ И НАБЛЮДАТЕЛЬ»

Роберт Паркер и Нора Паркер-Холмс

Смешанная техника

Это репродукция его самой знаменитой картины – «Читатель и наблюдатель». Та же гостиная: продавленный старинный диван, из кухни льется свет, в правой части помещения – окно. Однако фигуры уже другие. Они те же, что и на оригинальной работе: читающая девочка и глядящий в окно мужчина с сигаретой в руке, – но нарисованы мною. Я изобразила их в мультяшном стиле и разместила на «Тамблере». Дедушка пририсовал фон в реалистичной манере и вписал в эту обстановку моих плоских персонажей.

Выглядит невероятно. Теперь это моя самая любимая картина на свете.

– …наиболее эксцентричная из того, что мы видели за годы творчества Паркера, – слышу я чьи-то слова.

– …новое художественное видение…

– …показатель объединения искусства и коммерции… интернет-культуры… молодости.

– Я думаю, это лучшее, что он создал.

Последний голос мне знаком. Я оборачиваюсь и вижу маму. Передо мной, в галерее Флоренции, стоит Элис Паркер со слезами на глазах.

– Она чудесна, не правда ли?

Я забываю о картине, забываю о Лене, забываю о Каллуме.

– Мама?

Она делает ко мне шаг, но неуверенно замирает. Наверное, она не понимает, на какой ноте мы расстались. Да я и сама этого не понимаю. Очень сильно разозлившись на нее, я села в такси до аэропорта, намереваясь в юридическом порядке избавиться от первой половины свой фамилии, написанной через дефис, – Паркер. А теперь, видя ее здесь, во Флоренции, после двух дней пребывания в одиночестве, я лишь хочу ее обнять. И все же я этого не делаю, а спрашиваю:

– Как ты сюда попала?

Она тихонько посмеивается.

– Твой дедушка сказал, что если я не приеду в эту галерею во Флоренции, то… как он там выразился… ах да. Буду жалеть об этом, пока являюсь тебе матерью.

Я даже не знаю, что ответить. И просто стою с ней рядом, а потом перевожу взгляд на картину с нарисованными мной фигурами, которая висит в настоящей галерее. Какое-то время мы молчим.

– Она прекрасна, – наконец произносит мама.

– Ее нарисовал дедушка, – говорю я, не глядя ей в глаза.

Именно благодаря дедушке я попала в Ом. Именно он привел меня в эту галерею. Та часть рассудка, что постоянно гложет меня изнутри, это понимает.

– Нора, – окликает мама, – посмотри на меня.

Я поднимаю голову и вижу, что она чуть ли не плачет, в уголках ее глаз блестят слезы. Без помады она выглядит моложе.

– У тебя замечательный дедушка, – продолжает она. – Он очень тебе помог. Но именно то, как ты воспользовалась этой помощью, наполняет меня гордостью.

– Это он пристроил меня в Ом, – повторяю я, на глаза наворачиваются слезы.

Она поджимает уголки губ и кладет руку мне на плечо:

– Ладно. Он написал письмо. Но ты осознаешь, сколько мужества требуется, чтобы подать заявку в это общество? Найти его? Захотеть туда поехать? Принять решение одной отправиться на другой край света? Ты могла бы попасть в любую престижную художественную программу в стране. Но знаешь, чем я горжусь?

Я мотаю головой.

– Я горжусь, – говорит мама, – тем, кто ты есть. И, – добавляет она, – кем хочешь стать. И всеми теми ошибками, что ты еще совершишь. И теми успехами, которых добьешься.

В этот миг я бросаюсь к ней и обнимаю. Я так благодарна ей за то, что в эту минуту, когда моя работа впервые оказалась в настоящей художественной галерее, она рядом со мной.

– Прости меня, – шепчу я, уткнувшись ей в плечо. – Мне следовало вести себя лучше. Проявить больше понимания. А то, что у тебя получилось с работой… Мне жаль.