Жаклин выключила компьютер и легла на кровать. Ее мозг получив информацию, сейчас сам был сродни компьютеру. Помимо ее воли он обрабатывал данные, приводя их в стройный, необходимый именно ей, Жаклин Ферран, порядок. А если она станет в университете своей, то, возможно, удастся прикоснуться и к тому, что осталось тайной для посторонних наблюдателей и не вошло в отчеты. С этой мыслью она провалилась в черноту сна без сновидений и грез.

8

Касуэлл сидел, нахмурившись и уставившись в одну точку. Перед его лицом мелькали изображения на семи мониторах, встроенных в огромный стеллаж, но он ничего не видел. Он был недоволен. Только «седьмой» порадовал его, хотя результат, которого они там достигли, не планировался. Но результат хорош. Он и не замахивался на такое… Правда, они сами не поняли, как добились такого результата. Все не слава Богу. У одних нет результата, а есть лишь описания процесса, у этих результат, но описания нет. Однако «седьмого» необходимо поощрить.

А еще этот звонок из Швейцарии. Его люди сообщали, что там совершенно забросили разработку методики, занялись только лечением.

Теперь туда приезжают со всего света, клиника стала ужасно популярной, а ее директор — теперь звезда сродни голливудским. Правда, есть там один парнишка, который не забросил идею, но он не тянет… Да, два года назад он поторопился. Он редко совершал ошибки в своей жизни, но эта… Эта, пожалуй, была крупнейшей из всех. Ведь он был уверен, что от разрыва той пули с парнем ничего не случится. Он должен был просто заснуть. А он взял и умер. Глупая, непростительная ошибка.

И теперь многое приходится начинать сначала. А ведь он был близок к мировому господству уже два года назад! И вот два года прошли, а у него все еще нет в руках той силы, которую должна была принести ему методика Жана Дюбуа и Пьера Грати. Конечно, Пьер — маньяк, туда ему и дорога. Нельзя вообще связываться с маньяками. Но чего только не вытерпишь от этих сумасшедших ученых, если они обещают такой результат. Дюбуа умер, а он бы мог разрешить те проблемы, над которыми мучаются эти ремесленники, мнящие себя великими учеными. Вот Дюбуа был действительно велик.

Но мертвого не воскресишь — приходится работать с тем, что есть. И стимулировать. Деньгами и угрозами, угрозами и деньгами.

Он закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Перед глазами стояли картины двухлетней давности. Все-таки красивое это место — замок Рутенберг.

Может быть, купить весь Беатензее, вместе с замком, клиникой, всем населением и сумасшедшими пациентами? Он глубоко вздохнул. Нужно все-таки хоть когда-нибудь давать отдых своим мозгам. Иначе можно додуматься черт знает до чего. Вода, песок… Так, кажется, советуют психологи? Вода, песок, птицы в небе… Хищные птицы… Ястребы. Они кружат над замком и садятся на резные зубцы башенок. Почему из головы не идет этот замок? Ах да, Дюбуа. Он не должен был умереть, а умер…

Касуэлл резко встал. Он внезапно понял, что за заноза сидела в его мозгу эти два года. Он совершил ошибку дважды. Он не дал волю своей интуиции. Он слишком понадеялся на логику и факты. Он всегда на них надеялся. Но гений никогда не ограничивается этим. Гений прислушивается к необъяснимым мерцающим волнам подсознания…

Касуэлл надавил на кнопку звонка.

— Марк, — обратился он к неизвестно откуда возникшей и почтительно склонившейся фигуре, — я уверен, что могилы Дюбуа не существует. Подтвердите мою уверенность или опровергните ее.

— Сэр…

— Жан Дюбуа. Замок Рутенберг. Два года назад. И, пожалуйста, побыстрее. Это важно.

Фигура поклонилась и испарилась. Слова «это важно» всегда повергали сотрудников Касуэлла в трепет.

9

В небольшом уютном зале с мягкими кожаными креслами собралось около тридцати человек. В основном это были совсем молодые девушки и юноши, но в задних рядах Жаклин заметила двух вполне солидных мужчин и одну женщину, дети которой, наверное, давно вышли из студенческого возраста. Эти трое при появлении Жаклин спешно достали толстые тетради и с внимательным ожиданием уставились на нее. Чего нельзя было сказать о молодежной компании, которая, правда, не встретила ее в штыки, но и слушать лекцию явно была не настроена. Кто-то присвистнул, кто-то хлопнул в ладоши, несколько парней у окна громко рассмеялись, и, конечно, репликам «Вы наш новый профессор?», «Как вас зовут?», «Ой, какая молоденькая!» не было конца.

Жаклин оглядела аудиторию, словно прикидывая, кто здесь на что способен, широко улыбнулась и присела на краешек стола, закинув ногу на ногу. Что говорить: это произвело впечатление. Воспользовавшись секундным замешательством студентов, Жаклин грудным хорошо поставленным голосом — ее учили и этому — спокойно произнесла:

— Меня зовут Жаклин Ферран. Я приглашена руководством вашего университета на кафедру древнегреческой философии. Если вы мне понравитесь, я приму это приглашение.

Если же я пойму, что вы не в состоянии осилить Платона или Аристотеля даже с моей помощью или вам просто нет до них никакого дела, — мы с вами расстанемся. Терпеть не могу читать лекции тем, кто относится к учебе как к неизбежной и неприятной необходимости.

— Ого! — воскликнул черноглазый смазливый паренек с черной копной великолепных кудрявых волос и слегка заметным бретонским акцентом. — Значит, тех, кто не имеет достаточных способностей к философии, вы учить не собираетесь?

— А зачем? — искренне удивилась Жаклин. — Наверняка эти люди способны к чему-нибудь другому. Зачем же им тратить время на философию?

— Странно, — сказал паренек. — Предыдущий профессор говорил прямо противоположное. Что ни один человек не может считать себя полноценным, не ознакомившись с философскими учениями.

— Наверное, — сказала Жаклин. — Только с философскими учениями нельзя ознакомиться внешним образом. Если ты не философ по природе или ремеслу, ты вряд ли в них что-нибудь поймешь. Хоть и выучишь все высказывания великих.

— Круто, — сказал парень. — Тот профессор говорил, что слово «философия» означает любовь к мудрости, а не саму мудрость. И если эта любовь не взаимна, то следует отказаться от нее?

Жаклин рассмеялась:

— Я как раз и не предлагаю отказываться от любви к мудрости. Я предлагаю отказаться от равнодушия к ней. Любой профессионализм начинается с любви. Независимо от того, философ вы или столяр.

— По-моему, здесь нет равнодушных, — проворчал бретонец. — Стали бы мы здесь учиться…

— Если все ваши коллеги согласны с вами, это радует, — проговорила Жаклин, встав со стола и прохаживаясь перед студентами. Она заметила, что их взгляды следуют за ней, отмечая каждое ее движение, — ей удалось заинтересовать их. — Ну что ж? Так на чем закончился ваш последний… акт любви?

Студенты засмеялись. Ее, кажется, приняли.

— Мы остановились на философии софистов, — проговорил мужчина из последнего ряда густым басом.

— Крутые были ребята, — снова встрял черноглазый паренек. — Совершенно не беспокоились об истине. Важно лишь убедить человека, а в чем — не имеет значения. Высшее мастерство заключается в том, чтобы сначала доказать собеседнику, что черное — это белое, а затем, передохнув, доказать обратное. Огромный вклад внесли в историю цивилизации.

— Верно, — сказала Жаклин. — Я вижу, что вы времени даром не теряли.

10

Кажется, у нее получилось неплохо. Дверь университета открылась, выпуская удовлетворенную исполнением новой роли Жаклин, и солнце сразу же ослепило ее. Она достала из сумочки темные очки в модной оправе и надела их. Студенты одетые в разноцветные джинсы и футболки, весело разбирали из деревянных стоек свои велосипеды и, переговариваясь и хохоча, выезжали на проезжую часть улицы. Они и не догадывались, что их новая преподавательница философии уже не только знает их всех по именам, но и хранит в голове досье на каждого, которое, будучи распечатанным на бумаге, заняло бы страницы три.

Эмиль Бертран — тот самый молодой паренек с бретонским акцентом, который задал ей столько вопросов, — догнал ее у ворот арки.

— Вы очень рассердились на меня? — спросил он на родном для них обоих языке. В слегка виноватом тоне Эмиля Жаклин почувствовала и некоторую примесь агрессии.

Она пожала плечами.

— В каждой студенческой компании находится выскочка, подобный вам. Ничего оригинального.

Эмиль кивнул:

— Я знаю, что вел себя, как ребенок. Дурацкая потребность работать на благодарную публику.

Жаклин удивилась:

— Я думала, вам это нравится.

— Раньше нравилось. А сейчас… Очень трудно остановиться. Особенно когда от тебя ожидают… выходок.

— Я понимаю, — сказала Жаклин. — Вы мне совсем не мешали. А в чем-то даже помогли. Все нормально. Можете и дальше… наскакивать. Мне будет интереснее работать.

Парень усмехнулся:

— Вы… необычная.

— Спасибо, — Жаклин усмехнулась в ответ и посмотрела на него сквозь темные очки. Самоуверенный вид, но откуда такая тоска в глазах? Странный мальчик. — Судя по вашему имени и бретонскому выговору, вы француз? — спросила она и медленно тронулась с места. Эмиль пошел рядом.

— Да, я родился в Марле.

«Именно так. И там же у твоих родителей небольшая компьютерная фирма. А этой роскошной черной гривой ты обязан своему отцу Жильберу, потому что твоя мать Жюли — блондинка и, похоже, натуральная».

— Почему же вы приехали сюда? Во Франции много приличных мест, где можно получить неплохое образование.

— Да… Родители очень удивились. Даже, кажется. рассердились. Мечтали, что я буду электронщиком — как они. А меня всегда тянуло к чему-то… оригинальному. Заниматься философией — ведь это необычно?