— Если дело дойдет до суда, то прокурору нам нечего будет предъявить, — сказал Серпиери. — И ты это прекрасно знаешь. Но для всех будет лучше, если наши исследования до поры не станут достоянием широкого круга… э… общественности. Не так ли?

— Ты сам сказал, что я не мальчик. Твои напоминания совершенно излишни.

— Вот и славно, — проговорил Феликс. — Мне очень приятно, что мы понимаем друг друга.

Он подошел к Карлу и нежно провел рукой по светлым, словно выгоревшим волосам своего юного друга.


Комната Карла в общежитии была похожа на келью монаха-отшельника, только современного отшельника, который не мыслит своей жизни без компьютера. Вся комната блистала стерильной чистотой. Как тут мог по соседству жить студент-араб (а арабы не отличались, как считал Эмиль, особой аккуратностью), сказать было трудно. Помимо большого стола с компьютером и прочей оргтехникой в комнате стояли две кровати, аккуратно застеленные белыми покрывалами, два вертящихся офисных кресла да небольшая этажерка с книгами. Впечатление холодности и медицинской стерильности довершали абсолютно голые стены, оклеенные серебристыми обоями.

— Проходи, садись, — пригласил Карл. — Я приготовлю кофе. Или ты предпочитаешь пиво?

Эмиль пожал плечами:

— У меня не так много времени, Карл. Ты не мог бы сразу перейти к делу?

Карл усмехнулся:

— Не любишь преамбул? Я их тоже ненавижу. Несовершенно пропадаю без кофе. Это похоже на наркотическую зависимость. Знаю, что следует с этим бороться, но ничего не могу с собой поделать.

Карл вышел на кухню, которая была общей для двух студенческих комнат. Эмиль огляделся. Но разглядывать было нечего. Два десятка книг по психологии и компьютерным технологиям не привлекли внимания Эмиля. Все это он читал еще в детстве, когда увлечение психологией было всепоглощающим и личным, а увлечение компьютерами — данью уважения родителям. Сейчас он искренне не понимал, как можно в двадцатилетием возрасте всерьез заниматься такими вещами. Он подошел к столу, но там тоже ничего интересного не увидел. «Мальчик играет в аскета, — подумал он и усмехнулся. — Ему, наверное, кажется, что так и должен жить настоящий ученый».

Карл Ройзенхофф никогда не был особенно симпатичен Эмилю, хотя в гандбол этот педантичный австриец играл великолепно — жестко, без малейшей оглядки на возможность проигрыша. Его уверенность передавалась всей команде, и тогда противникам приходилось несладко. Однако Эмиль, будучи капитаном противоборствующей команды, говорил своим ребятам: «Побольше фантазии и вдохновения. Гандбол — не война, а игра. Она не терпит однообразных ритмов и приемов. Тактика Карла прямолинейна, как корабельная сосна. Побольше свободы. И не надо бояться этих зверских физиономий. В любом спортивном бою побеждает умение и удовольствие, а не жестокость и свирепость». Это были незабываемые игры. Весь университет приходил смотреть на них. На упорную, мужественную команду Карла и на ловкую, постоянно удивляющую оригинальными маневрами команду Эмиля.

Эмиль видел, как трудно было Карлу улыбаться, когда после поражения он протягивал руку капитану-противнику. Но он видел также, что Карл присматривается к нему, перенимает манеры, и, похоже, Эмиль становился для него примером и авторитетом. Он относился к этому достаточно снисходительно, но старался не отвечать на порывы Карла сделать их общение более тесным. У Эмиля было много друзей, но вводить его в их круг ему не хотелось. И когда знакомая девушка спросила, почему Эмиль отвергает Карла, который только что не молится на него, он со смехом ответил: «От его дыхания замерзает вода в ручье. Не беспокойся, он скоро найдет себе другого фюрера». И вскоре, увидев в университетском коридоре Феликса Серпиери, ласково глядящего на Карла и что-то терпеливо ему объясняющего, понял, что был прав.

Вернулся Карл с дымящимся кофейником и двумя чашками на подносе.

— Ну вот и я, — с непонятным восторгом сказал он. — Надеюсь, я тебя не очень задержал.

— Ты довольно быстро справился. — согласился Эмиль и взял чашку.

— Садись сразу за компьютер, — предложил Карл. — Я хочу тебе кое-что показать.

Эмиль сел в вертящееся кресло.

Карл несколько раз щелкнул мышью. На экране появилась таблица с огромным количеством цифр.

— То, что я тебе покажу, является информацией, доступной не всем. Я хочу сказать, что не обязательно говорить об увиденном на каждом углу.

Эмиль поднял на Карла глаза.

— Может быть, ты еще раз подумаешь, стоит ли делиться со мной секретной информацией? — спросил он невинным тоном. — Я как-то не стремлюсь перегружать себя тайнами.

Карл сжал челюсти, но заставил себя улыбнуться.

— Я просто подумал, — сказал он, — может быть, ты хочешь знать, что видела твоя Лиза в последние моменты своей жизни?

Эмиль вскочил, пролив кофе на полированную поверхность стола.

— Что ты сказал?

Карл стоял с невозмутимым видом, хотя, похоже, это ему удавалось с трудом.

— Ты прекрасно слышал, что я сказал. Можешь уйти, если хочешь.

Карл, ты давно ходил к психиатру? — спросил Эмиль, тяжело дыша.

— То, что ты часто бываешь невежлив со мной, я воспринимаю как данность, с которой невозможно бороться, — Карл проговорил эту длинную фразу, улыбаясь.

— Хорошо, — сказал Эмиль. — По-моему, с твоим сумасшествием тоже невозможно бороться. Давай показывай то… что видела Лиза…

Стрелка курсора остановилась на цифре 38, и Карл нажал на клавишу ввода. Высветилась надпись: Добро пожаловать в сайт Город Детства. Введите, пожалуйста, пароль. Карл быстро набрал нужное сочетание клавиш, после чего на экране стали появляться изображения.

…Это были чудесные нежные картинки, которые мог нарисовать талантливый ребенок… Или взрослый профессионал, сумевший каким-то удивительным образом сохранить в себе память о собственном детском и, несомненно, счастливом восприятии жизни. На картинках были простые и понятные предметы детского мира: красная лопатка для песка, река, по которой плыла лодка с рыбаком в большой соломенной шляпе и с длинной бамбуковой удочкой, белый котенок, гоняющий по оранжевому ковру разноцветный резиновый мяч, черный зонт с изогнутой деревянной ручкой — Эмилю показалось, что такой зонт должен принадлежать доброму волшебнику или сказочнику, может быть, самому Шарлю Перро… И все это было изображено с такой пронзительной нежностью и чистотой, что сердце Эмиля заколотилось.


— Что это? — прошептал он, не в силах оторвать от монитора взгляд.

— Эти картинки Лиза выбрала для себя в сайте «Город детства». Сначала выбирала, а потом выстраивала по своему вкусу.

— Зачем?

— Игра такая.

— Ты хочешь сказать, что ее убила… игра?!

Карл помялся:

— Не совсем так… Видишь ли, ей не удалось… доиграть…

— Черт, Карл! Кто-то из нас двоих сумасшедший. Я даже согласен, что я. Что за чушь ты мне сейчас городишь?

— Я знал, что тебя это потрясет, — как-то слишком высокопарно произнес Карл — впрочем, он часто тяготел к высокопарности. — Поэтому я начал не с объяснений, а с демонстрации. Теперь я готов объяснять.

— Подожди, — тихо проговорил Эмиль, стараясь сдержаться, чтобы не заехать Карлу в ухо. — Все эти комиссии и полиция видели эти кадры?

— Естественно, нет. Да и что бы им это дало?

— Действительно, что? — спросил Эмиль, с угрозой глядя Карлу в глаза.

— Ровным счетом ничего. Девочка вошла в Интернет, посмотрела на картинки.

— И выпрыгнула из окна.

— К несчастью…

— Продолжай.

— Эмиль, — Карл умоляюще сложил руки, — я продолжу. Но мне будет трудно, если ты все время будешь наскакивать на меня.

— Я не буду наскакивать. Если твои объяснения не будут напоминать бред сумасшедшего.

— О Боже! — воскликнул Карл, взял второе кресло и, подкатив его к Эмилю, уселся напротив. — Мое терпение небезгранично. Но твои слова я готов списать на твое возбужденное состояние.

Если ты меня не будешь перебивать, я смогу тебе объяснить. А потом считай, сумасшедший я или нет.

— Хорошо, — устало согласился Эмиль.

Карл вздохнул и сложил руки на коленях, отставив чашку в сторону. Кажется, начинать рассказ ему было трудно.

— Дело в том, — проговорил он, пытаясь четко выговаривать английские слова, что иногда вызывало комический эффект, — дело в том, что Лиза Томсон занималась у нас в студенческой лаборатории. Участвовала в психологическом семинаре Феликса. Он принимает не только студентов-психологов. Один Бог знает, какой производит отбор, но что бы там ни было, Лизу он пригласил. Мы работаем над одной занятной проблемой. Про нее трудно и долго объяснять, хотя понять ее суть совершенно несложно. Для того чтобы ты лучше въехал, я напомню тебе психоаналитическую методику Фрейда…

— Не надо, — поморщился Эмиль, — Фрейдом я зачитывался в подростковом возрасте. С тех пор утекло много воды.

— Хорошо, — несколько обиженно согласился Карл. — Тогда ты должен помнить, что дедушка Фрейд лечил больных с помощью текстов подсознания, которые они сами выстраивали в речи сознания.

Эмиль снова поморщился. Он не любил психологов. Любую простую вещь они обставляли такими терминами и выражениями, что порой действительно их наука казалась серьезной.

— Проще говоря, Карл, — снисходительно сказал он, — для того чтобы справиться с той проблемой, которая тебя мучает, нужно для начала облечь ее в слова. Прежде всего для себя. Например, не просто признаться себе, что тебе нравятся лысые мужчины, а не белокурые девушки, или что ты до сих пор писаешь в кроватку, а сказать это открытым текстом. Себе и другим. Все неврозы и комплексы как рукой снимает.

— Думаю, что ты сильно упрощаешь Фрейда, — произнес почему-то покрасневший Карл, — но то, что ты сказал, приблизительно верно. Так вот, — продолжал он, — мы вместе с Феликсом возрождаем идеи фрейдизма, только совершенно на ином текстуальном уровне.