— Угу, — сказал Эмиль, — но, пожалуйста, не вдавайся в наукообразные тонкости. У меня давно сложилось стойкое убеждение, что чем больше ученый использует непонятной лексики, тем больше у него в голове сумятицы и мусора.

Карл заставил себя улыбнуться.

— Конечно, конечно. Я не собираюсь забивать тебе голову… мусором. Я буду прост, как учитель начальных классов… — Эмиль поднял глаза к потолку. Занудство Карла было просто невыносимо. — Попросту говоря, мы работаем над созданием текстов пациента о его жизни на визуальной основе.

— Это я понял, — проговорил Эмиль. — Человек рассказывает о своей жизни и проблемах не словами, а картинками. Но эта идея не нова. Этим занимались и Бутон, и Пиаже[2], если говорить о классиках. Да и сейчас психологи этим занимаются… Взять хотя бы последние статьи Дюбуа или Брассер…

— Э, нет, — возразил Карл воодушевленно. — У классиков не было наших технических возможностей. Набор картинок в очень ограниченном объеме либо предлагал сам исследователь, либо пациент извлекал их из своей памяти и воображения. Наша методика располагает всеми существующими и даже не существующими образами мира. Ты согласен, что компьютер способен создать или воспроизвести все возможные образы?

— Я понял, Карл. Человек рассказывает о себе и своих проблемах, выбирая нужную ему для рассказа иллюстрацию. Потом, видимо, просматривает ее, воспринимая уже как бы со стороны. И, может быть, ему становится легче. Но, насколько я могу предположить, ему может стать и несказанно тяжелее? Вплоть до того, что он сводит счеты с жизнью.

— В том, что ты парень с головой, я никогда не сомневался, — пробормотал Карл. — В одном ты ошибаешься. Разные комбинации одних и тех же образов могут привести к разным результатам.

Эмиль кивнул и скептически посмотрел на юного психолога. Он был уверен, что ни одна на свете комбинация самых невероятных картинок на экране компьютера не может вызвать у человека желания покончить жизнь самоубийством. И тем более заставить реально совершить его. Одно дело — мир вокруг, совсем другое — виртуальная реальность. Эмиль не верил, что она может заслонить собой мир. А если мир сильнее, то никакие манипуляции с человеком при помощи компьютера не приведут… к «успеху».

— Зря ухмыляешься, — сказал Карл. — Мы добились больших результатов и многое выяснили. Другое дело… мы не могли подумать, что наши эксперименты могут привести к трагическому результату.

— Ученый обязан предвидеть все возможные результаты, — пожал плечами Эмиль. — Но… в то, что Лиза покончила с собой из-за того, что посмотрела не на то, что нужно, я, извини, не верю. Если бы это было так… Писатели детективов остались бы без хлеба. Все убийцы после вашего открытия избирали бы лишь этот способ. Гениально: никаких улик — никто не сможет доказать, что человек видел перед смертью это, а не то. И прости, Карл, я не могу тебе поверить. Потому что ты просто не можешь этого знать: смотрела Лиза на свои картинки, слушала музыку или с ужасом вглядывалась в глаза убийцы. Если ты только, конечно, не находился в это время рядом с ней… Безусловно, это прекрасное объяснение для массового самоубийства. Кстати, почему вы о своих экспериментах ничего не сказали полиции?

Карл Ройзенхофф вскочил и быстро заходил по комнате.

— При чем здесь полиция? — почти закричал он. — Зачем полиция? Ведь не было никакого состава преступления. И вообще, полиция больше не занимается этим делом, она закрыла его?…

— Ну, после твоих слов я бы на их месте открыл его снова, — засмеялся Эмиль.

— Совсем не ожидал от тебя такой… реакции, — резко остановившись, вдруг проговорил Карл. — Мы действительно занимаемся серьезными вещами.

Нам даже платят за это деньги. И неплохие, кстати, деньги.

— Всяким шарлатанам, предсказателям судьбы тоже платят хорошие деньги, — продолжал смеяться, дразня Карла, Эмиль. — Если бы кому-нибудь в голову пришла идея объявить о том, что под площадью Дам находится месторождение нефти, и он бы эту идею «научно» обосновал, наверняка какие-нибудь богатые несмышленыши открыли бы свои кошельки.

— Ты понял все, кроме одного — насколько это все серьезно, — произнес огорченный Карл. — Если ты не веришь, что наши исследования могут принести пользу, попробуй сам.

— Что попробовать? — удивился Эмиль.

— Попытайся выстроить свой виртуальный текст.

Эмиль покачал головой:

— Знаешь, Карл, эта идея меня не очень привлекает. Со своими проблемами я предпочитаю справляться традиционными человеческими способами.

— Я не предлагаю тебе заняться твоими психологическими проблемами, — сказал Карл. — Я просто подумал, что, может быть, тебе интересно, отчего умерла твоя Лиза. И остальные несчастные.

Эмиль снова покачал головой:

— И все-таки я не понимаю, почему все эти… комиссии до сих пор не в курсе того, о чем ты мне рассказываешь.

Карл зло посмотрел на Эмиля:

— Мы не считаем, что виноваты в чьей-то смерти. Но если выяснится, что все самоубийцы были тем или иным образом причастны к нашим исследованиям, ты представляешь, что начнется?! Не говоря уже о том, что лабораторию и семинар просто закроют. А на нас с Феликсом в полиции заведут тоненькие папочки.

— Которые скоро станут толстыми, — сказал Эмиль безжалостно.

— Возможно, — сказал Карл, выставляя подбородок вперед. — Только мы здесь ни при чем. Они все рано или поздно покончили бы собой. Поскольку были склонны к этому. Мы, наоборот, хотели заставить их жить. Вытащить из отчаяния. Наша программа называлась «Побег из города смерти».

— Вот так и расскажите в полиции, — мрачно проговорил Эмиль. — И программу переименуйте «Побег из города жизни».

— Мы не знали, что так получится! — воскликнул Карл. — Неужели ты думаешь, что мы хотели их смерти?

Эмиль пристально взглянул на него:

— Я этого не говорил. Вы занимались наукой. На первый взгляд, безобидной наукой. Но получилось то, что получилось. Ты ведь и сам не отрицаешь результата?

Карл опустил голову:

— Мы, кажется, поняли, в чем дело. И потому не обращаемся в полицию, что нам нужно завершить работу и исправить свою… ошибку. Но у нас не хватает умных голов. Поэтому я, собственно, и пригласил тебя сюда.

Эмиль отрицательно мотнул головой:

— Я не психолог. И ни черта не понимаю в ваших занятиях.

— Мы не хотим, чтобы это повторилось опять, — горячо проговорил Карл. — Мы вообще не хотим, чтобы люди… сводили счеты с жизнью. Неужели ты не хочешь участвовать в этой благородной работе?

— Не хочу. Я считаю, что каждый человек вправе решать собственную судьбу сам. Никто не имеет права вмешиваться. Даже из благородных побуждений. Ты знаешь, какая дорога вымощена благими намерениями.

— Жаль, — тихо сказал Карл. — Я надеялся, что мы поработаем вместе.

— Нет. Но на вашем месте я бы все-таки… успокоил общественность. А вы сидите и молчите.

— Мы расскажем, обязательно расскажем. Но нам нужно закончить работу. Надеюсь, что наш разговор…

— Не бойся. В полицию бежать я не собираюсь. Но на вашем месте я бы об этом серьезно подумал.

— Я понимаю, — проговорил Карл, весьма удрученный тем, что не удалось привлечь Эмиля к работе. Он был уверен, что мозги его товарища весьма бы пригодились. И к тому же он проиграл спор…

12

Жаклин знала, вернее, пока не знала, а только чувствовала, что с началом работы в университете она стала объектом пристального внимания не только восхищенных студентов и небезразлично посматривающих на нее преподавателей мужского пола, но и кого-то еще… Того, кого интересовали не ее блестящие лекции и женская привлекательность, а нечто совсем другое. Она физически ощущала этот заинтересованный взгляд. И опасность, исходящую от него. Очень серьезную опасность.

Она была уверена, что секретность ее истинного предназначения в этих стенах соблюдена полностью. Никто здесь не мог знать о том, кто она на самом деле. Утечка из конторы исключалась, поскольку о задании лейтенанта Ферран знали только два человека в Центре — Вендерс и полковник Николсон. Если даже предположить невероятное и заподозрить их в преступных замыслах, ситуация нисколько бы не изменилась, ибо в любом случае Жаклин работала на них. И если они дали ей задание, значит, были заинтересованы в его выполнении.

Но все-таки кто-то следил за Жаклин, и ей это совершенно не нравилось.

Причина слежки не могла таиться в ее прошлом. Все нити старых дел были тщательно оборваны конторой. Тот, кто хотел бы отомстить ей, не мог осуществить своего желания, не восстав при этом из могилы. Значит, она кому-то перешла дорогу сейчас, став профессором Открытого университета. Но это было совершенно нелепо! Даже если предположить, что ей кто-то страшно завидует, все равно другого претендента на кафедру древнегреческой философии не было. Тот самый гипотетический маньяк, который, по версии обывателей, склонял к самоубийству студентов? Но это еще нелепее. Почему он выбрал именно ее? Что у нее общего с погибшими?

Ей оставалось одно — заставить невидимку проявить себя. Что нужно сделать для этого? По всей видимости, то, чего она до сих пор в университете не делала. Нужно расширять поле своей деятельности, причем так, чтобы это стало заметно всем. Начать активно интересоваться историей с самоубийствами. Показать, что она не случайно оказалась в университете именно в это время. Правда, так можно все испортить. Но что «все»? Ведь пока у нее ничего не было…

После долгих раздумий она наконец остановилась на одном из вариантов.


В студенческом кафетерии, где Жаклин чувствовала себя намного уютнее, чем в кафе для преподавателей, к ней подсел Феликс Серпиери — высокий черноволосый мужчина средних лет с правильными, может быть, даже слишком правильными чертами лица и обаятельной улыбкой.