— Других оснований нет. Однако свою интуицию я считаю достаточно весомым основанием.

— Сумасшедший дом, — пробормотал Николсон. — Скоро экстрасенсов будем брать на работу для консультаций. По-моему, вы с лейтенантом Ферран два сапога пара. Она тоже для своих оснований выбирает… неуловимые настроения.

— Подсознание профессионала часто работает I плодотворнее, чем сознание, и ты прекрасно это знаешь. Так что незачем иронизировать.

— Хорошо. Что ты собираешься делать?

— Я всего лишь консультант, — улыбнулся Вендерс. — Принимать решение предстоит тебе. Но я бы просто дождался ее возвращения.

— А потом?

— Ты полагаешь, у нас не найдется способа выяснить, куда она пропала, с кем встречалась и о чем говорила?

— Ты хочешь?…

— Ну, пока у нас нет необходимости для столь радикальных мер. Я бы просто подождал. Она ведь обязательно станет действовать. Если бы не этот проклятый случай, мы бы давно уже продвинулись.

— Кстати… С этим случаем. У меня есть отчеты, но я хотел бы услышать твое мнение.

— Мое мнение? Ну что же… Покойник — некий Эндрю Дюпюи. Человек небезызвестного вам Франса Стейна. Скорее всего, этот мальчишка, Хуанито, случайно во что-то влез, и это не понравилось Стейну.

Разрабатывается версия о неудачных любовных отношениях. Ты же знаешь пристрастия Стейна. Мальчишка, поскольку не замечен ни в каких отклонениях от нормальной ориентации, мог послать его к черту, а этого миляга Франс не прощает никому.

— Складная версия, — произнес Николсон. — Но при чем тут Жаклин?

— Она говорит, что просто не смогла пройти мимо тонущего человека. Я бы тоже, наверное, не прошел.

Полковник нахмурился:

— А как у нее дела с расследованием в университете?

Вендерс пожевал губами:

— По-моему, она близка к разгадке…

— Ты шутишь? — полковник даже подскочил в кресле.

— Нисколько.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что за ней наблюдает не только твоя служба, Николсон.

— Давно?

— Как только она начала работать в университете. Не раньше и не позже.

— Но это означает…

— Означает, что она встала у кого-то на пути. И она знает об этом.

22

Маленькая гостиница на окраине Алкмара представляла собой двухэтажное каменное строение старинной голландской архитектуры с пристроенными деревянными флигелями и черепичной крышей. Их номер был вполне уютным. На стенах висели репродукции старинных картин с морскими пейзажами. Неяркое освещение старинной лампы в виде морского чудовища создавало ощущение полной защищенности от внешнего мира, как будто вся жизнь с ее бешеными ритмами и подстерегающей на каждом шагу опасностью осталась за дверями гостиницы.

Они уселись за маленьким столиком друг против друга и застыли в неопределенном ожидании, боясь заговорить.

Жаклин поглядывала на Жана исподлобья, покусывая нижнюю губу и растерянно улыбаясь. Ни она, ни он никак не могли на что-нибудь решиться и почти со страхом ожидали малейшего движения другого.

Нужен был какой-то толчок, чтобы вывести их из оцепенения… Хотя бы звонок портье, которому бы вдруг захотелось поинтересоваться, как устроились гости, не холодно ли им и не нужно ли чего-нибудь. Но, видимо, в этой гостинице работали деликатные служащие, не имеющие привычки беспокоить своих постояльцев ночью, тем более таких постояльцев, которые платят вперед.

Все шло к тому, чтобы просидеть в этой неподвижности до утра. Но стоило ли для этого ехать в Алкмар, скрываясь от чужих глаз и поражая изобретательностью секретную службу!

И они наконец посмотрели друг другу в глаза. Преодолевая себя, со страхом и готовностью к приговору. И не увидели ничего. Ничего, кроме… Любви.

Тысячи мудрецов в поисках неуловимой истины исписывают горы бумаги, уходят в пустыню, завоевывают толпу, восходят на плаху, сходят с ума, объявляют себя богами или презренными тварями. Прогресс и современная цивилизация пребывают в мучительных поисках и изобретениях все новых и новых детекторов лжи и правды. Все это напрасно. На самом деле — ничего не нужно. Достаточно обычного взгляда. Взгляда одного человека в глаза другого. Истина прячется там.

Мужчина и женщина смотрели друг на друга. Сейчас для них не существовала окружающая обстановка: этот номер в старой гостинице, лампа и свет от нее, морские картинки… Исчезли и они сами — с их внешностью, одеждой, судьбой, биографией, проблемами, характерами, желаниями. Осталось только то, что нельзя было отнять или изменить. Остались любовь и надежда, осталась та связь между ними, которую нельзя было разорвать ничем, что бы ни происходило на этом свете, да… и на том, наверное, тоже…

Их нынешние объятия не были похожи на объятия двухлетней давности, когда опытный мужчина обучал молодую девушку искусству любви. Они не были похожи на короткие мгновения страсти, охватившей их утром, когда он пришел к ней в ванную, — тогда им обоим было просто необходимо убедиться в реальном физическом существовании друг друга после двух лет разлуки…

Этой ночью они оба открывали искусство любви заново. Заново учились прикосновению и поцелую, нежности и страсти, власти и покорности. Они были похожи на слепых ваятелей, неуверенно и беспомощно прикасающихся к своему творению. Каждый из них осторожно и трепетно старался вылепить из тела другого ту единственно прекрасную форму, в которой дышат свобода и наслаждение, изящество и гармония, легкость и сила. Форму, которая от природы присуща всем людям, но которая достигается лишь в такие редкие минуты таинственного шепота ночи.


Они заснули, когда уже рассвело, и проснулись около полудня.

Жаклин обняла Дюбуа и прижалась к нему всем телом. Страх, что все происшедшее могло быть всего лишь сном, снова охватил ее. Он стал гладить ее ласково и нежно, как ребенка.

— Я не хочу, чтобы ты снова исчез, — пробормотала она, спрятав лицо на его груди.

Дюбуа вздохнул. Он тоже не хотел этого. Но не могут же они навечно остаться в этой гостинице! Жаклин словно прочла его мысли.

— Нужно позвонить Вендерсу, — сказала она с горечью. — Не следует доставлять ему лишних хлопот.

— Ты… собираешься возвращаться? — спросил Дюбуа.

— Пока меня никто не увольнял, — пробормотала она и резко откинулась на спину. — Я должна работать.

— И как долго это будет продолжаться?

— Не знаю. Пока не выполню задание конторы.

— А потом другое, третье…

— Да, наверное…

— Но почему?

— Что — почему?

— Зачем тебе все это? Ты — женщина, мать.

У тебя есть сын. У тебя есть… — Дюбуа помедлил, — у тебя есть я, в конце концов. Неужели играть в войну для тебя важнее, чем быть рядом с собственным сыном?

Жаклин помолчала.

— Знаешь, это, наверное, невозможно объяснить. Может быть, я просто какая-то… неполноценная женщина. Тогда в Лионе… Я поняла: чем больше я с ним буду находиться, тем скорее сойду с ума.

Я… я все время думала о тебе… Мне нужно было вырваться из этого состояния. Я подумала, что работа поможет мне обо всем забыть. О том, что я женщина, человек. Я хотела убить в себе все человеческое. И тем более все женское.

— Но это… глупо… невозможно…

— Тогда это не казалось мне невозможным… Я ведь не знала, что ты… воскреснешь…

Он повернулся к ней и приподнялся на локте.

— Жаклин, давай уедем. Туда, где до нас никому не будет дела. И будем просто жить. И любить друг друга. Ведь больше ничего не нужно. Ты, я и наш сын. Денег нам хватит. Я верну свою прежнюю внешность…

Жаклин посмотрела на него, и на ее глаза навернулись слезы.

— Жан, где ты найдешь такое место? На Марсе? Никто нас с тобой туда не пустит. Даже билета купить не дадут.

— Твоя контора помешает?

— Моя контора, твои недруги… Мы слишком на виду…

— Мои недруги меня потеряли. А ты… Неужели в вашей конторе такие жестокие законы?

— Законы нормальные, — проговорила Жаклин и закрыла глаза. — Я знала, на что шла, когда устраивалась туда работать. Раскаиваться поздно. Все сложилось так, как сложилось.

— Я не хочу опять потерять тебя, — сказал Дюбуа. — И не хочу терять сына.

— Жан-Поль Дюбуа-Ферран — официально сын Поля Феррана, моего приемного отца. Так было необходимо поступить… И нужно было, чтобы он, мой сын, никогда не знал свою мать. Чтобы никому и в голову не пришло, что он — мой сын. Понимаешь?

— Нет.

— Еще два года назад я рассказала тебе о наших правилах. Любого работника можно шантажировать жизнью и безопасностью его родных и близких. С угрозой жизни моему сыну я столкнулась уже в Лионе. И я отказалась от сына ради его жизни. Я слишком опасна для него в роли матери.

— Вот как… Чертовщина какая-то!..

— Вся наша жизнь — чертовщина… Ну что ж, надо собираться. А то хозяин гостиницы подумает о нас странные вещи. Дедушка с внучкой не выходят из номера до полудня… Подозрительная ситуация.

— Надеюсь, что те деньги, которые я ему заплатил, отбили у него всякую охоту думать.

— Но ведь нам действительно пора, — проговорила Жаклин полувопросительно-полуутвердительно.

— Ты хочешь уйти отсюда?

— Жан… Я не хочу уходить. Но что, же нам делать?

— Наверное, принять душ, а потом… где-нибудь позавтракать. И подумать. Что мы можем сделать. Да?

Жаклин поднялась. Дюбуа не мог оторвать от нее взгляда. Страдание преобразило ее лицо. И как в ванной ее амстердамской квартиры, он опять встал перед ней на колени и обнял ее ноги.

— Жаклин… Не бросай меня…

— Никто тебя и не бросает, — сказала Жаклин почти грубо и, неловко отстранившись, отправилась в ванную. Дюбуа откинулся на подушки и закрыл глаза. Он понимал, что она на пределе. И он не знал, как ей помочь. Он не знал, что вообще можно сделать в этой ситуации…