Она ни на что и не надеялась. После того как Жана поместили в клинику Центра, она окончательно поняла, что ей не суждено быть счастливой. Она догадывалась об этом и раньше, когда в ее жизни еще был Мартин, и потом, когда его не стало…

Но дальше появился Жан. Он стал ее первым мужчиной. Его убили. Потом случилось невероятное — он воскрес.

С чужим лицом, но — желанный, любимый, любящий. И опять им недолго суждено было быть вместе…

Она вспомнила, как в отчаянии ворвалась в дом, где прятали похищенного Дюбуа… Уолтер рассказал ей все. Уолтер был отличным профессионалом, но, увидев ее лицо, он испугался. Он понял, что она не остановится ни перед чем.

Он сказал, что Дюбуа ударил его сразу после упоминания ее имени. Жан вел себя как любой нормальный мужчина. Он так и не понял или не захотел понять, что в их среде действуют другие законы…

Они ужасно раскаивались. Виновный понес наказание… Этот несчастный парень ударил Дюбуа по голове, потому что не ожидал такого отчаянного сопротивления.

А она… Она опять потеряла его. И — превратилась в машину. Умную, готовую в любой момент вступить в бой машину. Потому что человеку выдержать такие испытания не под силу — она понимала это. Руководство Центра могло быть довольно ею. Никаких переживаний, никаких женских истерик. Женщина исчезла. Она осталась по ту сторону трагедии. Кроме расследования в университете ей поручали разовые операции, с которыми она справлялась блестяще. По-видимому, в Центре решили, что так она сможет избавиться от боли. И были правы. Ей некогда страдать — она работала.

Потеряв в своей жизни все, она спасала жизни других…

Но сегодня, когда она, вернувшись с задания, бессильно упала на кровать, ей позвонил Вендерс. «Я не мог не позвонить тебе, девочка, — сказал он. — Дюбуа пришел в себя. Ты заслужила свое право знать об этом. Но… все еще может измениться. Решение принимать тебе, но я бы не советовал… бередить душу».


Она остановилась у двери палаты и почувствовала, что у нее дрожат колени. Раньше она только слышала такое выражение: «У него задрожали колени». А вот теперь дрожали колени у нее. Оказывается, это не было литературной метафорой. Она стояла перед дверью до тех пор, пока к ней не подошел какой-то человек и, мягко взяв за плечи, помог ей сделать шаг внутрь.

Жан лежал, откинувшись на подушки и закрыв глаза. Морщинистое лицо было почти белым. Жаклин остановилась, не решаясь двинуться дальше.

— Он вышел из коматозного состояния и начал произносить слова, — тихо сказал врач, стоявший рядом с кроватью, опутанной проводами. — Но что касается восстановления памяти… — Он замолчал и пожал плечами.

Жаклин кивнула, сглатывая слезы.

— Подойдите к нему, — сказал врач. — Скажите что-нибудь.

Она заставила себя подойти.

— Жан… — прошептала она.

Больной не пошевелился.

— Жан, открой глаза…

Веки Дюбуа дрогнули, и пальцы его руки, лежащей на одеяле, слегка пошевелились.

Она смотрела на него со смешанным чувством ужаса и тоски. На кровати лежал человек, которого она любила. Беспомощный, потерявший память, с чужим безобразным лицом… Она почему-то вспомнила Феликса Серпиери и их разговор о любовных предпочтениях. Конечно, мы любим человека не за внешность. Но если в человеке изменилось все? Любила ли она его сейчас? Да, ответила, она себе, нить, связывающая ее с Жаном, не оборвалась, она чувствовала это…

Внезапно Дюбуа открыл глаза. Она затаила дыхание. Он пробормотал что-то невнятное. Жаклин наклонилась к его лицу.

— Жан, ты видишь меня?

Он снова зашевелил губами, но разобрать, что он говорит, было невозможно. Она ловила каждый звук, но… не понимала ничего. Это продолжалось долго, бесконечно долго… Наконец, беспомощно посмотрев на врача, она поднялась и отошла к окну.

Врач склонился над больным:

— Мсье Дюбуа, вы слышите меня?

И в ответ — опять невнятное бормотание. Врач повернул к ней голову.

— Не все так плохо, — сказал он. — По-моему, он зовет какую-то Элен… Вы знаете, кто это?

Ответом ему было отчаяние во взгляде Жаклин. Она горько усмехнулась и прикусила губу.

— Так знаете или нет? — врач был настойчив.

— Да… — произнесла она. — Я знаю, кто такая Элен. И вы тоже ее знаете. Это знаменитый психиатр Элен Брассер. Она его бывшая любовница…

2

Баржа покачивалась и скрипела. Королевский дворец напротив сверкал яркими огнями. На берегу канала стайка ребятишек каталась на скейтах и роликах, весело и беспечно галдя. В старой ветровке и вязаной шапочке, крепко сложенный, почти двухметровый Вендерс напоминал старого морского волка, недавно списанного на берег. Для полноты образа ему, пожалуй, не хватало только трубки. Но Вендерс не курил. Жаклин примостилась на баке, засунув руки в карманы плаща, и следила за движениями темных волн, бьющихся о борт судна. Эта баржа была собственностью Центра, и Вендерс иногда назначал на ней встречи с Жаклин — возможно, из соображений защищенности от чужих Ушей или, как считала Жаклин, из-за своей романтической натуры, глубоко спрятанной за внешней непроницаемостью главного консультанта директора Центра.

Что касается Жаклин, то она бы, пожалуй, предпочла более теплое и безветренное место. Осень в Амстердаме была неприветливой.

— Николсон доволен твоей работой, — негромко сказал Вендерс, нарушив затянувшееся молчание. — Он даже подумывает о том, не возглавить ли тебе отдел…

— Я не соглашусь, — сказала Жаклин.

— Ты думаешь, для этого требуется твое согласие?

— Понятно… — она вздохнула.

Вендерс нервно походил по палубе, потом резко остановился перед ней.

— Хороший же у тебя вид, — сказал он. — Скорбящая мадонна…

— Я работаю, — разозлилась Жаклин. — Все мной довольны. Что еще от меня требуется?

— Нормальное настроение. От которого зависит твоя работа.

— Ерунда, — проговорила Жаклин. — Нас же учили: «Когда ты приступаешь к выполнению задания, все твои эмоции остаются дома». Я так и поступаю.

— Как насчет другого принципа: «Спокойное состояние духа — залог успеха»?

— Да.

— Что да?

— Хороший принцип. Но в чем дело?

— Я знаю о скандале в клинике…

— Ах вот оно что… Но в тот день я была свободна от заданий.

— Я вынужден был извиняться перед мадам Брассер.

— Я не думала, что так получится.

— Что на тебя нашло? Ты же сама была инициатором ее приглашения. Центр пошел на значительные затраты. И что эта дама получает в первый же день своего приезда? Скандал с нашим сотрудником! Причем какой скандал!

Жаклин неожиданно улыбнулась:

— Да, это было ужасно глупо. Но она первая набросилась на меня…

Вендерс посмотрел на нее с иронией:

— Что значит — набросилась? Хотел бы я посмотреть на это шоу.

Жаклин пожала плечами:

— Я просто вошла в палату. А она… Она решила, что у меня нет никакого права там находиться.

— Я, наверное, никогда не пойму женщин, — проговорил Вендерс. — Сначала ты уговариваешь меня и Вильсона пригласить ее в клинику, убеждаешь, что, кроме нее, никто не вернет Дюбуа память. И тут же… я даже слова подобрать не могу для определения твоего поведения. Ну, скажи на милость, зачем ты туда пошла, когда там была она?

— Она теперь все время будет там, — по-детски насупившись, сказала Жаклин. — Так что же, я вообще не смогу навешать его?

— Но согласись, пока это не имеет никакого смысла! Он же не узнает тебя.

— Ну и что? — взорвалась Жаклин. — Она сказала мне… она посмела сказать, что это я виновата в том, что с ним случилось!

— Эй-эй!.. — Вендерс никогда еще не видел такую Жаклин Ферран… Он был ошарашен. — Если ты будешь так кричать, то сейчас сюда примчится охрана королевского дворца и, возможно, сама королева Беатрикс. Тебе пора серьезно заняться своими нервами. И вообще… Найди себе какое-нибудь развлечение… для отдыха.

Жаклин усмехнулась:

— Найти любовника? Я подумаю.

— Ладно, — смущенно пробормотал Вендерс. — Я здесь не для того, чтобы читать тебе нотации. Что нового в деле Деларю?

Взгляд Жаклин стал серьезным и холодным.

— Я запросила данные о его контактах. Вы же знаете, нам, простым оперативникам, неизвестны механизмы работы аналитиков. Но Николсон никак не отреагировал на мой запрос…

— Зато я отреагировал, — нахмурившись, сказал Вендерс. — Поэтому и пригласил тебя сюда. Все данные уже в твоем компьютере. Полковник не увидел смысла в твоем запросе. Но я гляжу на это иначе.

Жаклин смотрела на него выжидающе.

— У Стивена Деларю было пять прямых контактов в конторе. Первый контакт — его непосредственный начальник Отто Фелер, который давал указания и контролировал его работу.

Он также координирует усилия всех своих подчиненных.

— То есть сотрудники аналитического отдела общаются друг с другом только через него? — уточнила Жаклин.

— Совершенно верно, — подтвердил Вендерс. — Аналитики Центра друг с другом не знакомы. Могут жить в одном квартале и не подозревать, что они коллеги.

— А Фелер знает всех?

— Да, но утечка информации через него совершенно исключена. Он живет и работает в закрытом режиме. Ты знаешь, что это?

— Нет, но могу догадаться.

— Тогда слушай дальше. Марина Свенсен — секретарь Фелера. Немного больше, чем секретарь. Обычно говорят — правая рука. В данном случае — обе его руки и ноги. — Жаклин удивленно посмотрела на Вендерса. — Последние несколько лет, — сказал Вендерс, — у него функционирует лишь мозг. Слишком хороший мозг, чтобы Центр мог отказаться от его услуг.