— Я рад, что ты захотела встретиться со мной, — сказал он. Его голос после допросов все же звучал неуверенно и слабо. — Зачем ты пришла?

Она вздохнула:

— Вы всегда говорили, что мы солдаты. И мы с вами воевали на одной стороне. Что случилось потом?

Вендерс внимательно посмотрел на нее.

— Скажи, работая у нас… — он закашлялся, — вернее, теперь уже у вас… Ты ощущала себя свободным человеком?

— Да, — после паузы произнесла она.

— Но ведь ты не можешь делать, что тебе хочется. Не можешь быть рядом с людьми, которых любишь. Не можешь отказаться от задания, которое тебе не по нраву. Тебе приказывают убить человека, который не сделал тебе ничего плохого, и ты идешь и убиваешь. Ты втираешься в дружбу к человеку, тот доверяет тебе полностью, а потом — ты предаешь его. Это ты называешь свободой?

— Я свободно выбрала свою работу, — глухо проговорила Жаклин. — Если в результате моих действий в мире станет меньше наркоманов, или оружие, которое благодаря мне не будет продано, не сможет уничтожить целую деревню мирных жителей, я буду считать, что мои действия правильны. И свободны.

— Я раньше тоже так думал, — сказал Вендерс. — Но со временем мне стало очевидно и другое. Разве нелегальное оружие, которое, допустим, ты останавливаешь на какой-нибудь границе, уничтожают? Нет, оно просто переходит в другие руки и все равно убивает. Не одну деревню, так другую. Мы солдаты, но солдаты чего? Одной из групп высокопоставленных политиков, которые борются против другой такой же группы. И Касуэлл ничем не лучше и не хуже кого-нибудь другого. Ты помешала ему взять методику Дюбуа и Серпиери, но разве ты можешь быть уверенной, что ее не возьмет кто-нибудь другой? Возьмет и будет использовать! Может, он попытается оправдать это использование какой-нибудь благородной идеологией, но ведь суть от этого не меняется… Я работал в интересах определенного человека. Почему именно Касуэлла? Считай, что так сложилось. Но знай, что вовсе не из страха и не из-за денег.

— Вам хотелось власти, и Касуэлл мог вам ее дать? — В этой фразе Жаклин было заключено скорее утверждение, чем вопрос.

Вендерс поморщился:

— Я имел достаточную власть в Центре. Большую, чем Николсон.

— Но вам хотелось еще большей власти?

— Каждому человеку хочется большего, — проговорил Вендерс. — Это нормальное желание.

— И чтобы удовлетворить свое желание, вы убивали людей. И были готовы убивать еще. В этом и заключается разница между нами. Я убиваю людей, которые представляют опасность для других. Вы же убивали тех, кто представлял опасность для вас.

— Пусть так, — усмехнулся Вендерс. — Но когда-нибудь, когда ты уже сделаешь карьеру на нашем поприще — а у тебя для этого есть все данные, — ты обязательно вспомнишь меня. Ведь делить мир на черное и белое присуще только молодости.

Они помолчали.

— Ты отличный работник, Жаклин, — проговорил Вендерс. — Но… если сможешь, брось это дело. В противном случае однажды ты проснешься и обнаружишь, что душа у тебя выжжена дотла.

Жаклин пошла к выходу из зала. У двери она обернулась.

— Мне очень жаль, господин Вендерс, — сказала она звенящим голосом.

Он поднялся со своего стула.

— Прости, Жаклин. Мне меньше всего хотелось огорчать именно тебя.

Она брела по ночному Амстердаму, ничего не видя перед собой. «Душа будет выжжена дотла»? Но разве сейчас у нее что-нибудь осталось?

Что заставляет людей жить и радоваться этой жизни? Конечно же любовь. Но что такое — любовь? Желание быть рядом с любимым человеком и наполняться его силой и энергией? Или, напротив, наполнять силой и энергией его? Если последнее, то любовь ей заказана. У нее нет сил. Ей нечего отдавать и дарить, нечем наполнять чужую душу. Самое ужасное, что это относится и к Жан-Полю. Что она может дать ему? Холод и ненависть, страдание и опустошение? Любит ли она его, если не может и не хочет быть рядом с ним? «Ты просто машина, — сказала она себе. — Машина, не знающая ни жалости, ни нежности, ни тепла».

Только один человек мог бы вернуть ей силы. Вернуть ей радость и наполнить ее жизнь смыслом и светом. Разве она мечтает о невозможном? Ей нужно так немного — просто быть рядом с ним. Миллионы людей могут позволить себе это — быть рядом с любимым человеком. Почему же Бог отказывает в таком маленьком счастье ей?

32

— Что я могу сделать для тебя, малыш? — спросил комиссар Ферран, с болью глядя на приемную дочь.

— Не знаю… Придумай что-нибудь…

Ферран вздохнул.

— Я уже говорил со всеми, с кем только мог. Плел Бог знает что о твоем состоянии, которое не позволяет тебе… и так далее… Но единственное, чего мне удалось добиться, — это отпуск. Правда, всего на неделю. Они не могут ждать дольше. Они очень надеются на тебя.

— И совсем не оставляют надежды мне. На что мне теперь надеяться, комиссар? На последнее в этом тысячелетии затмение солнца, обещающее конец света?

Комиссар Ферран тихо засмеялся:

— Знаешь, у меня такое ощущение, что даже если обещанный конец света и произойдет, то нужда в нас все равно останется. Сколько мы уже пережили с тобой концов света, не помнишь? Только за последнее десятилетие?

Жаклин кивнула:

— Если учитывать все расчеты исследователей и заявления всяческих религиозных сект, то около пятнадцати. Но если говорить о нас с тобой… В нашей работе с концом света сталкиваешься постоянно. Разве нет?

— Да, пожалуй… Слушай, я знаю, что тебе неприятно возвращаться к этому, но меня все-таки ужасно мучает один вопрос. Когда ты начала подозревать Вендерса? — Ферран не смог придумать лучшего способа, чтобы отвлечь Жаклин от ее печальных размышлений о, конце у света.

Она пожала плечами:

— Почти сразу же, как только он мне предложил задание в Открытом университете. Связь этого задания с моими знаниями о методике Жана Дюбуа слишком очевидна. Она не могла быть случайным совпадением. Вендерс, в отличие от Николсона, подробно знал о случившемся в Рутенберге и справедливо полагал, что у меня остались материалы Дюбуа. Занимаясь расследованием в университете, я должна была воспользоваться этими материалами — он добивался именно этого. Вендерс так до конца и не поверил, что я не в курсе исследований Жана. Но я действительно до сих пор не знаю, в чем ключ его методики.

— Понятно, — хмыкнул комиссар. — А зачем он убил Деларю? Ведь ты говорила, что подозревала Деларю в соучастии с преступниками.

— Это выяснилось только на допросах Вендерса. На время расследования дела о самоубийствах Вендерс попросил отдать Стивена в его распоряжение. Парень честно выполнял все его указания. Но во время одного из экспериментов, который проходил поздно вечером, Вендерс приказал Деларю подключиться к сеансу и внедрить одну из программ, которую дал ему сам. Стивен подключил программу, но быстро понял, к чему она может привести. Он просигналил об этом Вендерсу, и тот решил убрать его… от греха подальше.

Ведь не было никаких гарантий, что Деларю не доложит об этом кому-нибудь еще.

— Выходит, Вендерс совершил огромную ошибку, привлекая тебя к расследованию в университете, — пробормотал Ферран. — Если бы ты занималась другими вещами, он до сих пор бы спокойно сидел на своем месте. Может быть, до самого… конца света.

— Но Касуэлл торопил его! А то, что я стала у него на пути, он понял слишком поздно. Когда уже не мог убрать меня явным образом. И тогда он решил скомпрометировать меня в глазах всего руководства Центра. Кто станет слушать истеричную особу, не умеющую управлять своими эмоциями?! Все, комиссар, мне пора ехать на… это награждение.

Он поцеловал ее и потом смотрел в окно на ее тоненькую фигурку: Жаклин села в машину, и ее «ауди» тронулась с места, быстро набирая скорость.

Элен Брассер с волнением следила, как с лица Жана Дюбуа снимают многочисленные повязки… Да, хирург, сделавший Жану несколько операций по возвращению прежнего облика, был действительно специалистом экстра-класса!

— Ну вот и все, — медленно произнесла она, обращаясь скорей к себе, чем к кому-либо другому. — Сейчас тебе дадут зеркало.

— Зачем? — равнодушно спросил Дюбуа…

Его вопрос задел ее.

— Ты что, даже не хочешь посмотреть на свое прежнее лицо? За два года мы все постарели, а ты помолодел, — попыталась пошутить она.

— Разве это имеет какое-то значение?

Она помолчала, потом произнесла:

— Для тебя — может быть, и нет, но кое для кого — да.

— Для кого же? — слегка улыбнулся он.

Элен вздохнула. Когда-то ей все равно придется сказать ему это…

— Жан, неужели ты до сих пор не вспомнил молодую особу по имени Жаклин Ферран? — резче, чем хотела, спросила она.

Улыбка сползла с его лица. Элен показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он прошептал:

— Жаклин… Что с ней? — Он резко приподнялся на подушках.

— Тебе нельзя делать резких движений, Жан, — спокойно произнесла она. — Швы могут разойтись…

— Что с ней, Элен?

— Небольшое нервное расстройство. Но я не думаю, что тебе стоит серьезно беспокоиться. — Она отвернулась, сглатывая непрошеные слезы.

— Не сердись, — проговорил он. — Мы же с тобой друзья?

— Друзья, — прошептала она.

После ухода Элен Дюбуа встал с кровати и подошел к окну. Девушки, сидящей на скамейке напротив, не было. Он никогда толком не видел ее лица, но теперь думал, что она была похожа на Жаклин. «Почему же в таком случае она ни разу не зашла ко мне?» — спросил он себя. Он помнил, что нерешительность не была присуща Жаклин Ферран. «Но ведь я по сути совсем не знаю ее, — с тоской подумал он. — Элен все время была здесь, рядом, а ее не было…» Сердце сжала ноющая тоска. Он не ощущал отсутствия Жаклин, когда рядом была Элен. Он даже не смог вспомнить о ней сам, без подсказки. Означало ли это, что он не любил ее? Ведь если любишь человека, он все время находится в твоем сознании, и когда сознание вернулось к нему, вместе с ним должна была вернуться и Жаклин. А она исчезла. Может, это означало другое — что она не любила его по-настоящему. Если бы любила — пришла бы, напомнила о себе. Хотя бы во сне… Он посмотрел на пустую намокшую скамейку и внезапно подумал: Жаклин сейчас очень плохо. Еще хуже, чем ему. Впрочем, он уже почти в норме. Он может мыслить, двигаться, говорить. К нему вернулись чувства, ощущения, эмоции. А что происходит с ней? Элен сказала, что у нее нервное расстройство. И ей плохо. Как и тогда, когда он пришел к ней в облике старика. Может, сейчас она не верит в его выздоровление и думает, что они не смогут быть вместе? Хотя… Он вспомнил дьявольские правила ее службы и стукнул по раме кулаком так, что задребезжали стекла.