Хотя профессорский состав молод, очень молод. Так же, как и университет. Средний возраст наших преподавателей — сорок лет. Среди них много наших выпускников. В перерыве между лекциями я познакомлю вас с вашими коллегами. Обычно они собираются вот в этой гостиной. — Хаард распахнул дверь, и они оказались в просторной комнате с широкими кожаными диванами и креслами. В середине комнаты стоял огромный овальный лакированный стол.

Жаклин гостиная для преподавателей не понравилась. Очень уж чопорно. И этот стол, громадина, которую не так просто обойти, если захочешь поговорить с человеком, который сидит напротив. Кричат они, что ли, друг другу из одного конца в другой?

— Здесь у нас проходят наши маленькие домашние собрания, — сказал Хаард снова с гордостью.

— Что значит «домашние»? — не поняла Жаклин.

— Видите ли, коллектив у нас небольшой. Поэтому мы похожи на дружную семью. Где все друг друга знают, любят, готовы помочь в любую минуту советом, поддержать. Надеюсь, вы без труда вольетесь в нее.

«Хороша семейка», — усмехнулась про себя Жаклин. Ей не нравился Хаард, не нравилась экскурсия и особенно то, что и как он говорил.

Она понимала, в каком состоянии должен находиться человек в его положении, но все равно он ей не нравился. Он был… ненастоящий. Она внутренне вздрогнула. Может быть, в стенах этого заведения разыгрывается какой-то страшный и непонятный спектакль, в котором Хаард играет не последнюю роль?

— Я что-то устала от этих переходов. Я очень вам благодарна, господин Хаард, но нельзя ли немного передохнуть и… посидеть возле этого восхитительного стола? — спросила она, заглядывая ему в глаза, как маленькая девочка.

— О Господи! — воскликнул ректор. — Я совсем вас замучил. Простите, пожалуйста. Сейчас я распоряжусь, чтобы нам принесли кофе. — Он подошел к телефону, стоящему на краю стола, и, обратившись к кому-то безлично, резким тоном потребовал принести кофе и бутерброды в гостиную. Жаклин удивилась его манере общения с подчиненными, так не вязавшейся с ролью ученого и руководителя учебного заведения. Он все больше и больше настораживал ее. Но показывать это Жаклин, разумеется, не собиралась. Она с радостью и облегченным вздохом уселась на один из диванов и обаятельно улыбнулась:

— Господин Хаард, вы не могли бы рассказать о студентах, с которыми мне придется работать? Какие они? И вообще, мне хотелось бы узнать поподробнее об атмосфере в вашем университете.

Особенно после случившегося…

Ректор помрачнел:

— Да, да… После случившегося… Вы знаете, нас, конечно, все это потрясло. Но должен сказать: жизнь продолжается. Нельзя сказать, что студенты находятся в подавленном настроении. Нет, они продолжают учиться, развлекаться, ходить в театры, музеи. Настроение обычное, как у всех молодых людей в этом возрасте. Даже поразительно. Преподаватели пережили это гораздо тяжелее.

— Скажите, господин Хаард, — проговорила Жаклин. — Неужели совсем нет никакого объяснения всему этому?… Хоть что-то выяснилось?

Хаард вздохнул:

— Абсолютно никакого объяснения. Все они были нормальными детьми. Немного безалаберными, как и все студенты. Среди них были очень способные, можно было с уверенностью сказать, что их ждет большое будущее в науке. Перед ними открывались заманчивые перспективы, и они знали об этом. И вдруг… Именно вдруг! — повысил он голос. — Ни с того ни с сего. Не было никаких причин! Должен вам сказать, что у нас работали, и сейчас работают, многочисленные комиссии. Они подробно, я бы даже сказал скрупулезно, занимались этим делом. Я уверен, они поняли, что причины надо искать не в нашем университете.

Может было что-то в их жизни до поступления в университет. Там и нужно искать.

— Наверное, — сказала Жаклин. Она понимала этого мрачноватого и скрытного человека. Более того, возможно, в его словах и есть некоторое зерно истины. Но комиссии занимались биографиями студентов достаточно подробно. Жаклин читала материалы. Ничего, абсолютно ничего не связывало погибших до поступления в университет.

В дверь вошла необъятных размеров женщина с большим подносом, на котором стояли дымящийся кофейник, чашки и блюдо с огромным количеством бутербродов.

— Спасибо, Хелена, — небрежно сказал Хаард. — Надеюсь, сегодня кофе смолот хорошо.

— Конечно, господин Хаард, — необъятная женщина покрылась краской и испуганно посмотрела на ректора. Жаклин стало неуютно.

— Ну, ладно, — сказал Хаард. — Не забудьте вызвать ко мне профессоров кафедр на пять часов.

— Я уже вызвала, — Хелена покраснела еще больше.

— Напомните еще раз. Вы же знаете наших ученых. Они такие рассеянные.

— Хорошо, господин Хаард, — пролепетала женщина. — Еще что-нибудь?

— Нет, — отрезал Хаард. — Идите.

Помощница суетливо развернулась и быстро вышла. Жаклин всеми силами старалась заглушить в себе желание запустить в Хаарда каким-нибудь предметом с подноса.

— Угощайтесь, — сказал он и стал разливать кофе по чашкам.

— Спасибо, — ответила она, но прозвучало это, кажется, не слишком вежливо.

Он почувствовал неприязнь в ее голосе и, словно оправдываясь, произнес:

— Все приходится контролировать самому. Люди последнее время очень разболтались.

«Ну и молол бы себе кофе сам», — безжалостно подумала Жаклин. Этот человек уже никогда не сможет добиться ее расположения. Если он точно так же общается со студентами… Особо ранимые души действительно могли этого и не перенести. Может быть, он — главное лицо в случившейся трагедии. Вызывал студента в кабинет, пилил за недостаточное рвение, а потом самодовольно похлопывал по плечу и говорил о будущих научных перспективах.

— Прекрасный кофе, — сказала она, — и бутерброды замечательные.

Господин Хаард принял комплимент на свой счет и расплылся в улыбке.

Общение с ним тяготило Жаклин. Но пока она не получила от него почти никакой информации, которая ее интересовала.

— Скажите, пожалуйста, господин Хаард, вы хорошо знали этих студентов? Которые… умерли?

Хаард вздохнул.

— Я хорошо знаю всех своих студентов. Ведь их не так много. Я стараюсь с каждым из них общаться как можно теснее.

— И что же? Эти… несчастные были какими-то необычными?

— Поверьте, мне очень трудно об этом говорить, — плачущим голосом заявил Хаард. — Ведь они были для меня словно родные дети…

Жаклин подумала, что еще немного, и она не выдержит.

— Значит, вы их знали очень хорошо, — сдерживаясь, сказала она. — Им не нравилось учиться в вашем университете? Они трудно переносили акклиматизацию? Их угнетал Амстердам с его не очень ласковой погодой? Ведь большинство ваших студентов приезжие, не так ли? Им не нравились чопорные, неприветливые голландцы? Простите, если вас оскорбляют мои слова. У вас что, совсем нет никаких предположений на этот счет?

— Вы повторяете вопросы полицейских, — тихо сказал ректор Хаард. — И точно таким же тоном.

— Наверное, — жестко сказала Жаклин. — Но я пришла сюда учить студентов. И я должна знать, что здесь происходит. От этого будет зависеть мой стиль поведения с учащимися. Мне кажется, это так понятно.

— Да, конечно… Я мог бы рассказать многое о каждом из них. Что, собственно, и делал на допросах в полиции. Не дай вам Бог пережить этот кошмар.

— Вы имеете в виду допросы или смерть детей?

— О Господи! — простонал Хаард. — Все, все — сплошной кошмар. Мы не можем спокойно работать. Сюда приходят родители, общественные представители, газетчики, будь они неладны! Да, я не хотел вам говорить, но вам будет трудно, очень трудно работать. Дети не учатся. Они играют в игры. Знаете, во что они играют? Они спорят о том, кто будет следующий. И делают ставки. Они указывают пальцем на своего однокурсника и заявляют: «Вот этот будет следующим. Я ставлю двадцать баксов. Кто больше?» И никто ничего не может с этим поделать!

— Почему бы вам не закрыться на время? — спросила Жаклин. — Мне кажется, это было бы сейчас правильным решением.

Хаард в упор посмотрел на нее сквозь очки и неестественно выпрямился.

— Но это означало бы сдаться, — внятно произнес он. — А я еще ни разу не бегал с поля боя.

В этот момент Жаклин поняла, что ректор Хаард, несмотря на свои неприятные манеры, не имеет непосредственного отношения к смерти студентов.

6

До собрания преподавателей университета оставалось еще некоторое время, и Жаклин решила навестить городское полицейское управление, которое занималось расследованием дела о студенческих самоубийствах. В материалах, переданных ей Вендерсом, наблюдалось отсутствие информации, которая, на ее взгляд, была бы совсем нелишней в работе.

Она поднялась по каменным, местами выщербленным, ступеням старого и явно требующего ремонта серого здания с колоннами, открыла тяжелую скрипучую дверь и прошла внутрь. И сразу же окунулась в атмосферу деловой суеты и непрерывного движения, которая присуща, пожалуй, всем подобным заведениям, в какой бы точке земного шара они ни находились. На входящего, кто бы он ни был, не обращали никакого внимания. Правда, дежурный за стеклянной перегородкой на первом этаже взглянул на Жаклин с нескрываемым интересом, но ни малейшей попытки к общению не продемонстрировал. Двери, расположенные по обеим сторонам длинного коридора, то и дело открывались — входили и выходили люди в форме и без, Жаклин на секунду остановилась и ощутила себя камнем в бурном водовороте реки, мимо которого проносятся стремительные потоки. Для того чтобы спросить, где находится интересующий ее отдел, пришлось буквально за рукав схватить пробегавшего мимо сержанта.

Вынужденный остановиться, он взглянул на Жаклин с рассеянным выражением, но все же назвал номер комнаты и фамилию работника, который занимался университетским делом. Потом, словно очнувшись, он оглядел ее с ног до головы, и рот его расплылся в глуповатой улыбке. Однако Жаклин не позволила ему любоваться собой долго и отправилась на поиски, влившись в людской водоворот.