В конце концов, она достигла цели и, не постучав, открыла нужную дверь. Ее появление в просторном и неуютном кабинете осталось незамеченным. Здесь находилось около десяти человек, которые, сгрудившись вокруг стола, что-то возбужденно, не стесняясь в выражениях, обсуждали. Она усмехнулась и подумала, что слухи о сдержанности и спокойном темпераменте голландцев кажутся здесь несколько преувеличенными. И еще она подумала, что, приди в голову какому-нибудь маньяку взять автомат с глушителем и перестрелять нескольких стражей правопорядка так, чтобы это, по возможности, осталось незамеченным, лучшего места, чем городское полицейское управление города Амстердама и конкретно вот этот кабинет, нельзя было бы и придумать. Она приблизилась к спорящим. Можно было бы, конечно, что-нибудь крикнуть. Но она не была уверена, что ее крик вызовет хоть какую-нибудь реакцию.

Поэтому она просто подошла к столу и стала слушать.

— Я вообще не понимаю, почему мы до сих пор занимаемся этим делом, господин Андерсон, — пожалуй, с излишней горячностью обращался к кому-то рыжий коренастый парень, размахивая листами бумаги. — Существует закон. И мы должны придерживаться только его. Иначе что мы здесь все делаем?

— Ах, вот как! — кричал маленький человек в очках, стоящий напротив парня, взывая к человеку, сидящему за столом. — Объясните мне, что это за закон, который позволяет спокойно ждать смерти нескольких человек в ближайшем будущем? Мало того, что вы не можете найти преступника и умываете руки, так еще и прикрываетесь законом!

— О каком преступнике идет речь? — возмутился рыжий. — Вы, может быть, забыли, Браун, что мы имеем дело с самоубийствами?

— Я не забыл! — кричал маленький очкарик. — Но вы просто не понимаете и, я подчеркиваю, не хотите понимать, что речь идет о преступлении. Массовое самоубийство не может происходить случайно. У него должна быть причина! Не две, не одиннадцать причин. А одна! Если вы найдете причину, вы найдете преступника. А вы не хотите искать, потому что, видите ли, не находите состава преступления! Это не просто халатность с вашей стороны. Это пособничество. Пособничество преступнику или преступникам.

И наша комиссия не собирается молчать о вашем отношении к происходящему.

— Ни в гражданском, ни в уголовном кодексе, Браун, вы не найдете статьи, квалифицирующей самоубийство как преступление, — возразил длинный мужчина средних лет. — Мы обязаны проверить, не является ли причиной смерти насилие, но если все факты указывают на отсутствие такового, мы не можем открыть дела. Как этого можно не понимать? Вы нервируете общественность, навешиваете на полицию всех собак, обвиняете нас в пособничестве… Не забудьте, кстати, о статье за клевету! Из-за вас мы не можем спокойно заниматься другими делами, которых у нас, поверьте, достаточно. Но вы не хотите встать на наше место.

— А вы? — кричал Браун. — Вы не хотите встать на место тех несчастных родителей, которые отдали своих детей в университет, никак не предполагая, какая участь их здесь постигнет. Это же международный скандал! Как вы выглядите в глазах международной общественности, вы об этом не беспокоитесь?

«Они что, каждый день здесь ведут такие дебаты? — подумала Жаклин. — Или мне так повезло? И сколько это будет еще продолжаться?»

Но тут, словно в ответ на ее вопрос, раздался грохот: кто-то сильно ударил кулаком по столу, послышался звук резко отодвигаемого стула, и над спинами спорящих выросла светловолосая голова с большими залысинами.

— Прошу немедленно покинуть помещение всех, кроме сотрудников отдела! — заревел обладатель головы с высоты своего внушительного роста. — Или я вызову дежурного сержанта!

Как ни странно, это подействовало: несколько человек, подхватив какие-то папки с бумагами, потянулись к выходу. И тут наблюдавший их исход светловолосый великан заметил Жаклин.

— Вы к кому? — заревел он, обращаясь к ней.

— К вам, — вздохнула Жаклин, ибо начальником отдела был, несомненно, он. Она сделала несколько шагов, представилась и назвала цель своего визита.

Хаансен — так звали светловолосого великана — тоже вздохнул, подошел к своему столу, отодвинул кресло для Жаклин, вздохнул еще раз и уселся за стол.

— Здесь нам вряд ли удастся поговорить, — проворчал он. — Да и, честно говоря, не понимаю, чем мы можем вам помочь. Все материалы мы передали Вендерсу, добавить больше нечего.

— Нисколько не сомневаюсь в том, что проделана огромная работа, — осторожно сказала Жаклин. — Я подробно читала материалы. Вам не в чем себя упрекнуть.

— Еще бы! — хмыкнул Хаансен. — Только и занимаемся, что отбиваемся от всяких комиссий и журналистов.

Весь отдел скоро заработает себе геморрой. Моих ребят теперь трудно увидеть из-за гор всех этих бумаг. А ведь остальными преступлениями тоже нужно заниматься, вам не кажется?

— Конечно, — согласилась Жаклин. — Если честно, не знаю, что бы я делала в такой ситуации. Наверно, ушла бы из полиции. Хуже нет, когда дилетанты указывают тебе, как себя вести. Даже если они и высокопоставленные дилетанты.

— Вот именно! — заревел Хаансен. — Очень точное выражение. Высокопоставленные дилетанты. Считают, что от их советов есть какой-то прок. Им надо разбираться с университетскими профессорами. Закидывают свои заумные теории в головы неоперившимся юнцам, и еще неизвестно, не хочется ли каждому после их теорий повеситься. Вот в чем нужно разбираться. А все эти истории про маньяка-гипнотизера или человека, умеющего находиться одновременно в разных местах и имитировать самоубийства, — истории для дешевых триллеров. Но ведь их обсуждают всерьез! Ходят каждый день сюда и обсуждают. Мои ребята на пределе, вы видели. Самое время для отставки. — Хаансен перевел дух и провел широкой ладонью по вспотевшим залысинам. — Что вас, собственно, интересует?

— Мелочь, — улыбнулась Жаклин. — Но я не нашла ее в ваших отчетных материалах. Мне нужна информация по всем самоубийцам города за тот промежуток времени, когда… началась для вас трудная жизнь.

Хаансен посмотрел на нее с недоумением.

— То есть вы полагаете, что… Тьфу ты! И вы туда же! Подозреваете злую силу, облюбовавшую наш город? Спутниковый передатчик, воздействующий на каждого из нас? Неужели Вендерс дошел до такого маразма?

— Ну, во-первых, при чем тут Вендерс? Делом занимаюсь я, — снова улыбнулась Жаклин. Она дала себе слово не выходить из себя. У Хаансена действительно шла сейчас не лучшая полоса в жизни. — А во-вторых… Я так понимаю, что вы остановились и вовсе на необычной версии — злодейство со стороны ученых-профессоров. Или вы считаете, что мы с вами вообще не должны искать причин этого массового кошмара, поскольку их нет, и все одиннадцать самоубийств произошли… спонтанно?

— Ничего я не считаю, — проворчал Хаансен. — Вы думаете, что меня это все не тронуло? У меня у самого дочка в Кембридже учится. Как подумаю…

Жаклин кивнула.

— Если вам так надо… — пробормотал Хаансен. — Нет ничего проще. Я отдам распоряжение в информационный центр. Сидите там хоть до посинения. Вы найдете не только всех самоубийц города, но и страны, а может, и всей Европы вместе с Америкой. И может быть, лет за сто. Только я сомневаюсь, что это сильно вас продвинет.

— Может, да, а может, и нет, — сказала Жаклин. — В любом случае спасибо. И… желаю вам отбиться от всех… помех…

Хаансен безнадежно махнул рукой.

7

В свою квартиру Жаклин вернулась около девяти вечера и только сейчас вспомнила о пустом холодильнике. В последнее время она вообще не покупала никакой еды. Днем, если вспоминала о том, что человек должен когда-нибудь есть, перекусывала в кафе. Вечером падала от смертельной усталости и было не до ужина. Утром, кроме кофе, ее организм ничего не требовал. Для Жаклин такое положение не казалось чем-то из ряда вон выходящим. Природа человека, как и природа любого животного, устроена правильно. Если организм не подает сигналов голода, значит, все в порядке. Это наш надменный рассудок придумал разграничивать время дня вехами завтрака, обеда и ужина. Мы перестали понимать, когда мы действительно хотим есть, а когда едим лишь потому, что, например, настало священное время ланча. Последнее время Жаклин почти никогда не ощущала чувства голода. И не страдала от этого. У нее хватало других забот. Поэтому мысль об отсутствии еды в доме промелькнула и исчезла, как нечто незначащее и не имеющее к ней никакого отношения.

Скинув строгий серый костюм английского покроя, купленный ею специально для визита в университет, Жаклин прошла в ванную. Отвернула краны, бросила кубик хвойного экстракта, добавила пену. Движения были автоматическими, словно за нее их проделывал кто-то другой. Жаклин подняла глаза на стену, половину которой занимало огромное зеркало. Из него исподлобья смотрело юное существо, которому можно было дать лет двадцать, с огромными блестящими глазами, похожими на маслины, длинными ресницами и чуть припухлыми губами. Короткая стрижка с небрежной челкой придавала существу независимый и мальчишеский вид. Стройная, изящная фигура, высокая грудь, длинные ноги — хоть сейчас на обложку журнала. Вряд ли нашелся бы мужчина, который мог бы устоять перед такой женщиной. «Если только не будет заглядывать в глаза», — горько подумала Жаклин и отвернулась. Карие глаза прелестного существа, самой природой предназначенные излучать тепло и нежность, были полны холода и тоски. И здесь любые актерские методики бессильны. Она сбросила оставшуюся одежду и погрузилась в теплую воду с головой. Звуки и образы исчезли. Да и весь мир исчез, остался там, над поверхностью воды. «Есть ли там что-нибудь? — переспросила она невидимого собеседника. — Нет, ничего нет, я это точно теперь знаю. Но я не знаю, как к этому относиться, и не знаю, стоит ли огорчаться по этому поводу.