— Ты про что? — не сразу сообразила я, находясь все ещё на своей волне.

— Я про Веру. Ну или кто она там.

— Тьфу на тебя. Вера — не Вера… я ей про Фому, она мне про Ерему. Ничего больше рассказывать тебе не буду.

— Да ладно, не кипятись. Просто каждый увлечен своим. Так всегда в любом разговоре, даже если вслух не произносить.

— Ты имеешь ввиду, что каждого волнуют только свои проблемы?

— Да, — просто ответила она.

— Ну хорошо… раз тебе неинтересно, что нарыла я, рассказывай, чем ты занималась в выходные, — сдалась я.

Эмка настолько непосредственна, что на нее даже обижаться не хочется.

— Эта ночь, ну та, в которую я дежурила, оказалась довольно странной. Во-первых, нашей Веры не оказалось в палате ни ночью, ни под утро, а во-вторых, я тоже видела нечто в белом.

— Погоди, я не поспеваю. Давай по порядку. Ты заходила в палату Веры, но неё там не обнаружила? Возможно, девушка ходила в туалет?

— Нет. Койка разобрана, вещей нет, палата пустая стоит.

— Странно, зачем нужно было переводить ее в другое место?

— Думаю, что наши вопросы заинтересовали кого-то, кто очень не хочет, чтобы мы знали про Веру.

— Тогда я все больше убеждаюсь, что здесь что-то нечисто.

— Я про то и говорю.

— Ну ладно, насчет Веры мы еще подумаем… а вот что ты там про нечто в белом вещала? Только не говори мне, что веришь в призраков… Ладно, парни, они, по-моему, над девчонками подтрунивают, но ты-то взрослый, адекватный человек…

Тут я осеклась, и Эмка тоже многозначительно на меня посмотрела. Что-что, а вот адекватной подругу назвать можно с большим трудом.

— Не все, что кажется странным — таковое. И не все, что кажется нормальным — на самом деле нормально. Знаешь, в чем твоя проблема?

Я все еще переваривала ее последнюю фразу и оттого не сразу поняла, о чем она спрашивает.

— А?

— Ты судишь слишком поверхностно. О людях, о жизни, и, особенно о явлениях в этой жизни.

— Это я типа глупая и наивная?

— Это ты типа слишком хорошая.

Я улыбнулась, понимая, что Эмка лишь смягчила то, что на самом деле имела ввиду.

— Ты думаешь, что, если сама не можешь причинить кому-то зла, то и другие не могут.

— Ну нет, ты меня совсем в эту свою ерунду не записывай.

— Это все образно, конечно. Ты думаешь, что если чего-то не знаешь или не видишь, то этого как будто и нет. Но это почти все люди такие. И всё это звенья одной цепи.

Она немного помолчала, глядя на тающее в руках мороженое.

— Интуиция — вот, что самое главное в нас. Наша интуиция способна на многое. Если бы люди чаще прислушивались к ней, к своим снам, к предчувствиям — им стало бы намного проще жить.

— Интересно чем, — скорее для вредности проворчала в ответ.

— Они избежали бы многих проблем. Так что отбрось хотя бы ненадолго сомненья, скепсис и, так называемый здравый смысл, и подумай. Подумай широко, никого и ничего не судя, подумай, будто ты всего лишь зритель, наблюдающий героев и их поступки в фильме. Без суеты и лишних эмоций. И всегда, когда будешь попадать в странную ситуацию — представляй себя зрителем. И знай, что любому кино всегда приходит конец.

— Но не всегда счастливый.

— Вуаля…

Я доела мороженое и поднялась со скамейки.

— Умеешь же ты нагнать.

— Стараюсь, — Эмка все-таки усмехнулась, но тут же обратно посерьезнела, — дом старинный, наверняка с ним что-то связано, надо бы узнать.

— Я вечером работаю, так что поручаю это ответственное задание тебе. И нужно что-то с Верой думать.

— Нужно… только вот что?

Ночь и следующий день прошли без происшествий. После смены я не стала слушать болтовню парней, а сразу заспешила домой. Больше всего на свете хотелось есть и спать, потому что утром удалось прилечь всего на пару часов и тут же бежать в больницу.

Никитичны дома не оказалось, впрочем, в это время она всегда где-нибудь гуляла, или навещала Ольгу Дмитриевну в больнице. И хоть та так до сих в себя не пришла, все равно считала своим долгом приходить к ней, чтобы узнавать о состоянии. Просто позвонить Марье Никитичне казалось мало, хоть доктор и обещал в случае чего именно ей сообщать обо всех изменениях.

В общем я быстро поужинала, и с бесконечным блаженством опустилась в кровать, вооружившись блокнотом, ручкой и ноутбуком.

Приготовилась к долгим поискам информации о «желтом доме», но всё нашлось на удивление быстро. Подробное описание выдал первый же сайт, посвященный дому-усадьбе историка Рыкова.

Оказалось, что усадьба с колоннами до революции семнадцатого года принадлежала князю Белоцерковскому. Построена была в 1876 году его отцом аккурат к рождению единственного сына. Ему же после смерти родителей и перешла в наследство. В 1920 году князю исполнилось сорок четыре года, был он к тому времени вдовцом, да к тому же почти ослепшим и единственной радостью оставалась восемнадцатилетняя дочь Ольга — умница и красавица.

Когда в семнадцатом к власти пришли «красные», имение князя в соседней губернии разграбили и экспроприировали. Сюда же Белоцерковский перебрался тайком, все имущество распродал и заработанное отдал на нужды «белой» армии и, к приходу революционеров, был гол как сокол. Вся прислуга давно была распущена, хозяйство вела Ольга и вся их жизнь мало чем отличалась от жизни остальных горожан, разве что размером дома. Когда «красные» вошли в город, князя с дочкой спрятали у себя соседи — учитель с женой, но уже на следующий день по доносу от некого Малышева их быстро обнаружили и арестовали.

Было показательное следствие, допросы, на которых размашистой рукой кто-то вывел «расстрелять». Вместе с князем и его дочерью казнили еще пятьдесят человек, в том числе и семью учителя. Ходили слухи, что Малышеву очень приглянулась Ольга и перед ее казнью он еще успел вдоволь поиздеваться над несчастной. Шестого мая тысяча девятьсот восемнадцатого года солнечное утро спящего города разбудили звуки пулеметов и последние крики умирающих казненных. Расстрел произвели на заднем дворе усадьбы Белоцерковского, добивая раненых штыками и пулями, там же и засыпали землей.

С тех пор усадьба была и туберкулезной больницей, и домом пионеров и, наконец, больницей для душевнобольных, коей она является до сих пор.

Я с замиранием сердца вчитывалась в анкеты приговорённых, в основном это были молодые мужчины. Несколько женщин, в числе которых была княжна Ольга и ее фотокарточка, с которой озорно и весело смотрела светлыми глазами хорошенькая девушка лет пятнадцати. Видимо фото было сделано, когда еще жизнь ее была спокойна и безмятежна. Тут же фамилии других приговорённых женщин, а точнее совсем девчонок от восемнадцати до двадцати семи — «за шпионаж».

***

— Ну что, узнала что-нибудь? — сонный голос Эмки заставил меня посмотреть на часы. Ого! Уже половина одиннадцатого. Это что же — я четыре часа за компом просидела? И даже не слышала, как Никитична пришла?

— Ой, прости, что так поздно. Увлекалась тут чтением.

— И? — зевнула подруга в трубку, — Нарыла инфу?

— Так точно. Дом раньше князю принадлежал и его дочери. В восемнадцатом их вместе с еще пятьюдесятью несчастными возле этого дома и расстреляли. И с тех пор, мол, так и ходят призраки в нем, пугая постояльцев.

— Ясно. Банально, но вполне ожидаемо.

— И ты всерьез веришь в это? — устало распрямила спину.

— Конечно! Высшие силы говорят нам… — начала она, но я невежливо перебила.

— Эм, прости, но я в эту чушь не верю. Ну какие к черту высшие силы? Почему эти высшие силы дали свершиться тому безумию, как по-твоему?

— О, Лиза! Если бы все в этом мире можно было так просто объяснить, то мы давно знали бы все законы мироздания. Однако стоит заметить, что жизнь — это не черно-белая полоска, как бы банально и пафосно это ни звучало.

— Очень много слов, а по сути?

— А по сути, ничто не происходит просто так. Все к чему ведет, что-то меняет и любая жертва не напрасно.

— Ага-ага… скажи это семьям этих самых жертв.

— Я непоколебима в своих убеждениях и знаю, что ты тоже к ним придешь. А пока давай оставим этот спор. Мне нужно сказать тебе кое-что важное.

Я выключила ноутбук и легла в постель, с головой укрывшись одеялом.

— Да, и что же это?

— Мне сон сегодня снился, что вокруг тебя сгущается тьма. Будь осторожна, пожалуйста, — буднично, как только она это умеет, сказал Эмка.

— Ну, судя по твоему спокойному тону не так всё и страшно.

— А ты хочешь, чтобы я завыла что ли? — засмеялась она, — В общем я тебя предупредила.

— Ладно, буду. Ты тоже береги себя, — попрощалась я и вышла из комнаты.

Заглянула в спальню Никитичны, та уже спала.

Я включила свет на кухне и тихонько пробралась к холодильнику. Сон как рукой сняло, а вот есть захотелось нещадно. Вдруг в окне заметила убегающий силуэт, хлопнула калитка. Я застыл на месте, не зная, что предпринять. Бежать за неизвестным? Ага… зачем интересно?!

Но что ему нужно возле дома? Грабитель? Ну неужели глядя на этот домишко можно предположить, что здесь есть чем поживиться? Скорее всего какой-то малый случайно забрел на территорию, может бездомный искал угол? А увидев, что в доме зажегся свет, поспешил уйти. Да, точно, так и есть.

Так я себя и успокаивала, пока не уснула, а утром происшествие вообще перестало казаться чем-то значительным.

Настроение у меня было чудесное, я наконец-то смогла хоть немного выспаться. Петровича в больнице увидеть не ждала — какая-то важная городская конференция никак не могла обойтись без нашего сумасшедшего заведующего и потому день обещал пройти просто на ура. И только одно обстоятельство омрачило мое настроение. Возле дома, на крыльце лежал тетрадный лист бумаги, придавленный камнем. На нем большими печатными буквами было написано: «Береги себя».