Призрак Ларисы испарился, настроение снова стало превосходным.

— 494-22-28. Позвони обязательно. Кстати, ты куда сейчас?

— У меня машина на Пушкинской…

Только из-за того, что мое внимание было полностью сосредоточено на кнопочках «необъезженного» телефона, мне наконец удалось добиться желаемого эффекта: усмирить рвущееся наружу детское хвастовство и сказать это так, как хотелось, — между прочим.

— Я провожу тебя, — заявил Валера.

Я передернула плечами, давая понять: мне все равно.

Он поплелся следом, не желая меня отпускать. Или просто хотел взглянуть на авто и убедиться, что я не понтую. А может, решал более важный вопрос: как далеко меня занесло, насколько недостижимой я стала? Если я унесусь от него на «Ладе», он наверняка попытается меня догнать, а если на «мерседесе»…

Мы молча поднялись по бульвару Богдана Хмельницкого и свернули на Пушкинскую.

— Какая у тебя машина? — не выдержал Валерка.

— Вот она.

Я подошла к своей серебристой «купешке», доставая из кармана ключи. Машина приветственно пискнула, мигнув фарами. На улице темнело.

— Понятно. — По физиономии Валеры я видела: его худшие опасения подтвердились. — Но ты все же позвони мне. Позвони, обещаешь?

Я неопределенно дернула головой и села за руль. Он продолжал жестикулировать, набирая кнопки невидимого телефона и кивая мне в ожидании ответного кивка.

Рассмеявшись, я тряхнула челкой: «Да, позвоню» — и завела машину. Валера стоял и смотрел на меня.

И я невольно восхитилась его упрямством. Дорогие женщины не прельщают мужчин, а пугают. Валерка только что получил увесистую оплеуху, мучительную для его болезненного самолюбия, — доказательство: его гипотетический соперник богаче и круче. И все же собирался вступить с ним в бой за меня!

Да, упрямства нам обоим всегда было не занимать.

* * *

Когда «мерседес-купе» наконец двинулся с места, я вспомнила про Леру и опустила козырек с зеркалом, чтобы извиниться перед ней.

На ее лице было знакомое мне до боли выражение обиженной лягушки, сразу же делающее его некрасивым и отталкивающим. Секунду я неприязненно разглядывала, изучая со стороны эту нелепую, вызывающую отторжение гримасу. Неудивительно, что она так раздражала Валеру! Теперь я впервые почувствовала себя на его месте.

Я знала — это Лерино лицо. Мое лицо довольной кошки выглядит сейчас совершенно по-другому.

В желудке стало гадко и противно, словно я только что проглотила какую-то слизкую дрянь. Извиняться сразу расхотелось. Я решительно подняла зеркало и порулила к дому, уверенная: там меня ждет если не скандал, то по меньшей мере весьма неприятный разговор. Я знала, на что обиделась Лера, — встретив Валеру, я забыла о ней напрочь. И разозлилась на нее в ответ за ее обиду, ее надутый вид, за предстоящие мне оправдания и за то, что все это неминуемо испортит мой праздничный настрой. Мне хотелось, чтобы она разделила сейчас со мной радость победы, обсосала все нюансы встречи с бывшим любовником, подтвердила: я была на высоте. Хотелось отпраздновать с ней свой триумф, завеяться вместе на дискотеку, танцевать до утра, ловя ее — мои — любовные и торжествующие взгляды. Хотелось, чтобы она была мной, понимающей меня как никто другой!

Но я знала: она и есть я. Классическая каноническая я с исполненным укоризны лягушачьим фейсом, появлявшимся у меня на счет «три», как только я теряла уверенность в своем любимом.

И я же — ее любимая, давшая ей повод для сомнений.

Я знала: повод ничтожный. И знала: при моей ранимости мне достаточно самого ничтожного повода, чтобы испытывать неподдельный страх и отчаяние. Я чувствовала раздражение, рикошетом поразившее меня при виде ее замкнутого, недружелюбного лица. И знала: оно лишь маска, скрывающая истинные смятенные чувства.

Я раздвоилась и, словно взбесившийся заяц, скакала с одной позиции на другую, принимая истинность и ложность их обеих.

Я не ощущала своей вины и до отвращения не хотела каяться. Но именно то, что Валера не ощущал своей вины и, не желая повиниться, принимал оборонительную позицию, и превращало наши мелкие конфликты в непреодолимые катастрофы.

Я с удивлением осознала, что первый раз в жизни понимаю Валеру: истоки всех его чувств и поступков, доводивших меня до бешенства и крика. На девяносто процентов они были лишь реакцией на мои слова и упреки. Точно так же, как нынче Лера, я отказывалась признавать его право невинно попетушиться перед барышнями, потрясти перед их осоловевшими глазами павлиньим хвостом. А он так же, как теперь я, не желал объяснять то, что, по его мнению, я должна была понимать априори.

Возможно, он вовсе не изменял мне направо и налево. Просто я сама ставила его перед выбором: либо слезно просить прощения за несуществующую измену, бубня «я больше не буду», либо с присущим нам обоим упрямством доказывать свою невиновность до тех пор, пока тебя не занесет и невинный флирт не превратится в реальную вину.

«Я оправдываю Валерия, чтобы оправдать себя», — подумала я вдруг.

Это открытие было настолько неприятным, что помогло взять себя в руки, обуздав бурлившие во мне чувства.

В глубине души я уже приняла решение: если Лера начнет высказывать свои «фэ», я развернусь и поеду на дискотеку сама. Но сейчас резко перечеркнула свои намерения. Именно так поступил бы Валера!

А я — не он. Я — это мы, Валя и Лера.

Мы просто не можем расколоться из-за такой ерунды на две мятежные половинки.

* * *

Мои опасения подтвердились. Лера в сапогах и черном белье сидела на диване, молча, исподлобья глядя на меня. Ее тело уже не казалось возбуждающим. У него был отталкивающий вид — как у крепости с целым рядом пушек на стенах. Одно неверное движение, и они разом выстрелят тебе в лоб градом убийственных обвинений. Бедный Валерик, не мудрено, что у него не было никакого желания каждый раз пробивать такую оборону.

— Накинь халат, ты простудишься…

Она не ответила.

Я разделась и, повесив одежду на спинку кресла, опустилась рядом с ней, раздумывая, что лучше: начать разговор самой или делать вид, будто ничего не произошло. Валера всегда предпочитал второй вариант. Я, кажется, тоже.

— Давай поедем на дискотеку, — предложила я.

— Неужели ты все-таки вспомнила обо мне? — грянул первый выстрел — предупредительный.

— Ты обижена? — Мое удивление было чересчур искусственным. — Почему?

— Кто этот мужчина?

— Разве ты не знаешь его? Я жила с ним три года. Ты не могла не видеть его раньше. — Пожалуй, следовало сказать это помягче, не так, словно я уличаю ее во лжи.

— Ты никогда не говорила мне о нем. — Неужели нельзя было сказать это по-другому, не так, словно она уличает во лжи меня?

— Не было желания вспоминать. Я бросила его, как только появилась ты.

— А как только появился он, бросила меня! — выпалила Лера.

Я поморщилась. Упрек был слишком несправедливым. Ведь я сидела сейчас рядом с ней, я проговорила с ним всего двадцать минут. Она зажала меня в угол, оставляя только два варианта: вступить в войну или выбросить унизительный белый флаг.

Я помолчала, пытаясь поставить себя на ее место и представить, что должен был сделать Валера — и чего он никогда не делал, — чтобы успокоить меня. Наверное, дать мне попыхтеть пять минут и толерантно все объяснить. В общем-то, не так уж сложно…

— Послушай, Лера, — начала я. У меня было чувство, словно я делаю осторожный шаг по канату. — Ты действительно зря обижаешься. Валера мой бывший любовник. Вспомни, ты должна была его видеть…

— Да, в зазеркалье я встречалась с ним не раз, — нехотя согласилась она.

Она не собиралась сдавать позиции, просто выжидала, озадаченная моим маневром.

— Ну вот видишь…

Она резко прервала меня на полуслове.

— Но я понятия не имела, кто он для тебя! Я знаю его только как хама, с которым мы постоянно ссорились! Он доводил нас до слез! Я всегда ненавидела этого мужчину. Не понимаю, почему ты вдруг стелешься перед ним?!

От ее крика канат задрожал под моими ногами. Нет, это отнюдь не простой трюк, а смертельный номер «Канатоходец под обстрелом».

— Я любила его…

— Если так, то мне тебя жаль!

Конечно, дошло до меня, Лера никогда не занималась любовью вместе с нами. Хотя и в его, и в моей спальне есть зеркала, мы всегда проделывали это в темноте, невидимые никому, в том числе и ей. Кто знает, может, с зазеркальным Валеркой Леру связывал не роман, а совсем икая связь? И там он был ее сволочным родственником, соседом или коллегой по работе…

— Ты права, у нас были кошмарные отношения, — как могла спокойней призналась я, продвигаясь вперед еще на несколько шагов. — Мы постоянно препирались, разбегались, сбегались. Он измучил меня. Я счастлива, что рассталась с ним.

— Ага. А встретив его снова, тут же позабыла обо всем на свете, — подставила подножку она.

Я пошатнулась, но все же удержала равновесие.

— Да, — согласилась я, — я забыла обо всем. Но ты должна меня понять. Это же такой кайф — размазать по стенке бывшего мучителя. Раньше мне ни разу не удавалось взять над ним верх. А теперь он ищет меня по Киеву с собаками. А тут вот она я — красивая, обеспеченная, желанная, любимая тобой. Может, я ни разу не посмотрела на тебя, но если бы не ты, я не могла бы чувствовать себя такой сильной. Вся моя сила была в том, что у меня есть ты, а значит, никто другой мне не нужен.

Это было великолепное сальто-мортале на середине каната. И я стояла в центре арены, принимая восторженные аплодисменты публики.

— Правда? — Ее глаза потеплели.

— Ну конечно же правда!

Как ни странно, объяснение принесло облегчение не только ей, но и мне. Поступив вопреки своим чувствам, я добилась именно того, чего хотела, — сейчас мы испытывали общую, нашу с ней, радость победы над Валерой.