Чтобы их произведения были ВЕЧНО ЖИВЫМИ, они влили в них свою жизнь, силы и кровь — и умерли обессиленными и обескровленными…

Или творчество — это сделка с Дьяволом, который в момент исполнения договора забирает твою душу вместе с жизнью?

«Какое счастье, что я нормальная певица!» — суеверно подумала звезда.

Но неожиданно встрепенулась со свойственным ей рационализмом интуита, учуяв явную нестыковку.

— Нет, — выкрикнула она, разгоняя страх. — Не сходится! Ведь Мира только начала писать роман. Значит, ей рано было умирать. А она тем не менее чуть не отравилась, ее спасла лишь «скорая»…

— Ты попала в яблочко, — улыбнулась Иванна, выныривая из своих меланхолических мыслей. — А теперь иди спать. Мне нужно выгулять Рэтта.

— Ты бросаешь меня? — вскочила Наташа. — Здесь?!

Она в панике обвела глазами комнату Карамазовой. Сейчас, ночью, та больше не казалась ей бутафорскими декорациями спектакля — комната затаилась в ожидании, как огромный хищник, напряженно караулящий свою жертву у норы, — стала символом ее треснувшего мира, из всех щелей которого лез черный мрак: Черный человек Есенина, проклятие черных кораллов Вуду, неотвратимое пророчество Мириного рассказа…

— Успокойся. — Карамазова решительно водрузила на макушку черную шелковую шапочку. — Тебе нечего бояться. Ты ж не из тех актрис, кто мечтает умереть на сцене. Не так ли?

Могилева обиженно надулась в ответ.

Подруга лишь перефразировала ее собственные слова. Но почему-то в устах ведьмы они показались ей ужасно оскорбительными.

* * *

Ночью Наташе приснился сон.

Вначале он почудился радостным и оптимистичным. Наталья Могилева выходит на сцену дворца «Украина». Она закрывает сборный концерт. На ней невероятно дорогое платье от Сваровски, расшитое блестящими камнями. Публика принимает ее на «ура».

Певица сегодня в прекрасной форме. Ее бурнокипящая энергия покрывает весь зал.

— Я так понимаю, лучший ваш подарочек — это я! — делая шутливый реверанс, говорит она свою любимую репризу.

Аплодисменты не стихают десять минут. После первой же песни поклонники заваливают ее цветами. Они словно посходили с ума.

— А сейчас вы будете петь со мной! А еще лучше, вместо меня. Вы ж знаете, вершина счастья артиста, когда ему, выходя на сцену, даже петь не надо — все песни за него поют зрители, — заявляет она и протягивает в зал микрофон.

Люди хором поют ее хиты, слова которых знают наизусть. Пять положенных песен уже исполнено, но сидящие в зале не хотят ее отпускать.

— Бис! Бис! Бис! — скандируют они хором.

Она поет новую песню. Аплодисменты напоминают взрыв.

— Еще! Еще! «Весну»! «Месяц»! «Только я»!

Ей приятен их животворящий энтузиазм, она готова, не затыкаясь, петь для них до утра. Однако пора уходить. Наташа прощается и идет в правую кулису. Там почему-то нет выхода — черная штора задрапирована намертво, точно окна в комнате Карамазовой. Она дергает ее, пытаясь отыскать конец, и чувствует под тканью сплошную кирпичную стену. Интересно, когда ее успели построить? Зачем?

Делать нечего, нужно пройти сквозь сцену. Она поспешно натягивает на лицо сияющую улыбку.

— А вот и я! Я вернулась к вам, чтобы еще раз сказать, как я вас люблю. Счастья вам, успехов, любви!

Злясь на себя за эту банальщину, она торопливо ныряет в левые кулисы. Тело под тяжелым платьем взмокло, надо поскорей его снять, остыть, отдышаться. Фу-у!

— А вот и ваша долгожданная, ваша любимая девушка — весна! — слышит она голос конферансье.

И понимает, что снова стоит на сцене. Но уже на другой — Дворца спорта! Зал забит людьми. Здесь их в десять раз больше. При виде ее они вскакивают с мест:

— Поющая граната украинской эстрады — Наталья Могилева! — вскрикивает конферансье и передает ей микрофон.

Звучит проигрыш ее песни «Я — весна» и с колосников дождем летят серебряные блестки. Некуда деваться, некогда размышлять над невозможностью происходящего: как левая кулиса «Украины» оказалась правой кулисой Дворца спорта?

Она резво выбегает на середину сцены и начинает танцевать.

Зал орет от восторга. Усталости как не бывало. Сколько раз она выступала перед такой огромной толпой, но никогда еще не ощущала как сейчас, что все эти люди находятся в ее абсолютной власти.

— Танцуем! — приказывает она.

И, словно по мановению волшебной палочки, они начинают танцевать.

— Следующую песню поем все вместе!

И пятнадцатитысячная толпа поет единым громыхающим голосом песню, от первого куплета до бисовки.

Толпа громадна, по сравнению с ней — маленькой блестящей точкой на сцене. Но по одному ее желанию многоголовый людской хаос превращается в покорного титана. И она невольно упивается этой властью. Она знает, какую шутку сказать, чтобы они засмеялись, и какую исполнить песню, чтобы все разрыдались в голос. Стоя на сцене, она может сделать с ними все, что захочет, подарить им радость и боль, надежду и отчаяние. Ибо сейчас она — Наталья Могилева — их единая и всевластная владычица.

— До свиданья, дорогие мои. Я не лгу, самое дорогое, что есть у артиста, — это его публика!

Толпа орет, не желая расставаться со своей королевой. На секунду ей кажется: тысячи рук вцепились в нее. Но легким движением она разрывает эти невидимые путы и, чтоб не попасть впросак, устремляется в левую кулису.

— Бис! Бис! Бис! — несется ей вслед. — «Только я»! «Лимоновый фонарь»! «В Киеве осень»!

Но едва певица ступает за спасительный занавес, как судорожно хватает пальцами черную ткань. Она смертельно устала. Сейчас потеряет сознание. Кружится голова, страшно хочется пить. Как, оказывается, нелегко властвовать, как тяжела шапка Мономаха! Счастье выветривается, остается пустота…

— А сейчас, — слышит она вдруг, — я с гордостью представляю вам…

Голос звучит где-то впереди. Она делает несколько нетвердых шагов и отдергивает штору.

Там снова сцена — огромная, неизвестная ей, на этой сцене она еще никогда не выступала. И не будет! У нее просто нет сил.

В панике Наташа отшатывается обратно и снова оказывается на сцене Дворца спорта.

— Мо-ги-ле-ва! Мо-ги-ле-ва! — неистово визжат зрители, радуясь ее возвращению. — Браво! Бис! «Месяц»! «Только я»!

Как затравленный зверь, она ныряет назад и закутывается в темную ткань. Между второй и третьей сценой только узкое пространство — ей некуда бежать. Но если она спрячется тут, возможно, ее не найдут и оставят в покое.

— Впервые на сцене… — доносится со стороны третьей сцены эротичный тенор ведущего.

И эти слова приносят ей невероятное обличение. «Впервые на сцене… — радуется Наташа. — Значит, он говорит не обо мне!»

— Впервые на сцене концертного зала «Россия»…

«Россия», — эхом отдается в ее голове. — Выходит, там — Москва! Надо ж!»

— …сольный концерт звезды украинской эстрады…

«Кто это из наших выбил себе сольник в Москве?»

В ней рефлекторно просыпаются зависть и азарт — два эти чувства всегда зарождаются в ее сердце одновременно, чтобы дружно броситься наперегонки к заветному финишу, доказывая всем-всем-всем — она, Наталья Могилева, самая-самая-самая…

— …заслуженной артистки Украины Натальи Могилевой! Давайте поприветствуем ее аплодисментами!

Наташа замирает, словно пораженная громом. Выходит, это у нее сольник в Москве! В концертном зале «Россия». Боже, она даже не мечтала!

Зал аплодирует. Нужно идти. Но она так устала, у нее вовсе нет сил. Она не вытянет целый концерт. Она упадет на сцене.

«Это ловушка! — понимает она внезапно. — Мой мир не отпускает меня — этот марафон бесконечен. Вслед за «Россией» он подсунет мне Бродвей, он не успокоится до тех пор, пока я не умру прямо на сцене под аплодисменты зала… Но я не пойду. Я не стану жертвовать жизнью ради него!» — клянется она.

И идет на сцену.

* * *

Проснувшись, Могилева хмуро огляделась по сторонам, не понимая, куда она попала. Вчера ночью она зашла в спальню Карамазовой, сбросила одежду, не зажигая света, и, испуганно юркнув под одеяло, уснула прежде, чем успела подумать о чем-то страшном.

«Какой странный сон. Интересно, он пророческий?» — смятенно спросила она себя, и оба варианта ответа показались ей одинаково пугающими.

Но утро развеяло страхи, солнце нежно разгладило морщины на лбу. Спальню заливал яркий свет, пробивающийся из-за белых жалюзи на окнах. Спальня Карамазовой мало напоминала ее кабинет. Наташа удивленно вертела головой, разглядывая жизнерадостные обои с изображениями мультяшных ведьмочек на метлах, зеркальный платяной шкаф, удобную двуспальную кровать, напольную лампу в виде лилии с изогнутыми лепестками. Стандартный современный интерьер без всяких колдовских наворотов.

Она встала. На подоконнике лежал открытый на середине «Женский журнал», купленный ею в супермаркете. Девушка, изображенная на фотографии, была одета так же, как вчера Карамазова: брючный костюм, очки, белый плащ.

Странно, конечно. Но магией тут и не пахнет. В углу фото был напечатан адрес киевского магазина, где продавались рекламируемые вещи. Если здесь и есть нечто удивительное, так это то, что Карамазова покупает такие дорогие тряпки, а потом консервирует их в шкафу.

Одевшись, Наташа двинулась на поиски подруги.

Ведьма сидела в любимом кресле у камина с чашкой кофе в руках. В комнате что-то неуловимо изменилось. Она больше не казалась мертвым королевством спящей красавицы — комната жила.

На Карамазовой был серый костюм, свидетельствовавший, что затворница снова собирается на выход. В сочетании с ним черная шапочка на макушке выглядела особенно абсурдно.