Хенрика взяла податливую руку подруги в свои и некоторое время тихонько покачивала, подбирая верные слова. Что рассказать о человеке, с которым в отрадах и бедах делила детство и за которого сватала старшую сестрицу? А он возьми и положи букет колокольчиков к ножкам младшей, уже поклявшейся, что не выйдет за хорошего человека, потому что такие люди ужасно скучные…

— Ну… Он точно не рыбина. Ты ведь видела его собственными глазами, милая, это статный красавец. Правда, до своих песочных похождений он казался мне слизнем… — Что рассказать о человеке, который донял королеву своей любовью, своей мольбой о браке, и за то был послан ею в песочный пламень войны? А он возьми и вернись, победивший и требующий обещанной награды. — Но после похода при нём точно должны быть мускулы и мужественные шрамы. Это почти как твой первый драгун, тебе понравится, милая.

Бывшая прелюбодеица спрятала лицо в ладонях, и королеве немедленно стало её жаль. Семь лет назад дурочку следовало до поры отправить в монастырь, но Хенрика сочла своим долгом преподнести подопечной урок. Скоропалительный брак с бароном форн Бооном скрыл девичий позор не хуже монастырских стен. Но глупышка всё равно прячет сына дома, как прятала беременный живот. Свой Хенрика бы хвастливо выпячивала. Но почему-то Предвечный рассудил, что её близким наследники рода нужнее. Сестре посчастливилось родить пятерых, двое выжили и росли молодцами. Особенно старшенький. С последнего присланного Дианой портрета на тётушку взирал юный гневоглазый бог, из приличия облекший стать божества в чёрный сатин.

— А какие у него руки, моя королева?

— Такие, что играючи удержат и мир, и войну…

— Тогда, может статься, вы были излишне строги в своём послании к преемнику? — Юлиана повернулась на бок, положила под щёчку ладошку, заглянула своей королеве в глаза, и лишь тогда Хенрика спохватилась. Её слова касались отнюдь не кузена… — Может статься, этот «невежественный лесоруб» будет куртуазен со мной, может статься, он не утратил на войне придворных манер?

— Пока я взирала на него с высоты престола, он был образцом куртуазности. Он пел со мной песенки, осторожно брал за руку и смотрел преданными лучистыми глазами… Очень недурными, насколько я помню. Правда, из мягкой и неуверенной улыбка у него стала хищной — ведь на гербе Яноре барс… — Воровато оглянувшись, бывшая королева легла лицом к статс-даме и, шаля, потрепала пальцем мочку её уха: — Но даже он не устоит перед почёсыванием ушка и животика.

— Я всегда могу обратить его домашним котом, — звучный голос раздался от самой двери, наполнил собой комнатушку, глуша треск свечей, и словно бы приуныл в тесноте. Впрочем, и его хозяину, чтобы ступить следом, пришлось пригнуться. Притолоки замка Рюнкль не были рассчитаны на столь высоких особ. — Повяжете ему бантик и по настроению будете позволять ему прикорнуть ему у ваших прелестных ножек.

Быстро, насколько давали путающиеся в ногах юбки, Хенрика поднялась навстречу ещё одному своему любимцу, Юлиана не отстала.

— Ваше злодейшество примет меня в ученицы? — Родись Хенрика его злодейшеством, взяла бы Юлиану в ученицы, союзники и возлюбленные за один только лукавый наклон головки, но сам он был куда более стойким к девичьей прелести.

— Помилуйте, сударыня! — Провинция умертвила в Хенрике Яльте королеву, но элегантный кавалер в её подданном жил и здравствовал. Куртка из чёрного бархата смотрелась бы уныло и чопорно, когда бы её не оживляла массивная латунная цепь — знак сенешаля, благослови Бог предков, перенявших это словечко у более культурных стран, на службе королей Блицарда. — В ведьмы идут злобные уродливые создания, у которых болят либо зубы, либо душа.

Настроенная на приручение барса, Юлиана удовольствовалась тем, что его злодейшество коснулся губами её пальчиков. Бывшая королева протянула сенешалю Лю́двику Орнёре обе руки:

— А кто же, друг мой, идёт в колдуны? — Кто бы туда ни шёл, у них наверняка сухие губы и щекочущие усы.

— Статные загадочные мужчины приятной наружности вроде меня, пленительная. Или похищенные феями мальчики, но это иная сказка. — Сенешаль повернулся на смешок статс-дамы. Из королевской свиты, когда она ещё существовала, Юлиана единственная не торопилась пасть без чувств перед колдовского толка слухами, что ходили о нём. — Не будет ли моя неудавшаяся ученица столь любезна, чтобы приступить к сборам? Я намерен выехать спозарань.

— Так вот, какое чудовище назначают мне в попутчики вместо преданного и нежного брата? — Сестра бывшего боевого офицера шлёпнула сенешаля по руке бархатным поясом платья и удалилась в смежную комнатку — гардеробную, насколько в этих развалинах удалось её обустроить.

— Милый Людвик, — мяукнула Хенрика кошкой, увлекающей человека в сторонку, чтобы привлечь внимание к чему-то исключительно важному, — позаботься о ней.

— Моя чародейская душа болит о тебе, пленительная. — Сенешаль в один поворот увлёк свою королеву к окну, за которым плескала дождливая мгла.

— Мой привет кузену возьмёшь на столе в кабинете. Постарайся подглядеть, как он это зачтёт. — Сырость объяла её своим неизбывным духом, заставляя поёжиться, скрестить руки под грудью. По оконному откосу начала шествие стайка мокриц, салютуя усиками своей королеве. Рюнкль её уморит…

— Ты же понимаешь, что…

— От дождей стены пропитались водой…

— … мы с твоим кузеном…

— … все заквакаем и обрастём слизнями…

— … не сойдёмся нравами? — Людвик всего лишь серебряно сверкнул глазами, а мокрицы разбежались по углам. — Тучи или твой кузен, я усмирю что угодно, если это станет причинять тебе зло.

— Милый Людвик… — Её величество не жаловалась на память, но как этот человек попал в Сегне, не помнила. По всей вероятности, он пришел вместе с первыми несчастненькими. И Хенрика моргнула. Когда открыла глаза, у «несчастненького» были отдельная башня, должность сенешаля Сегне и титул его злодейшества. — Сколь бы сильно мне ни хотелось превратить Яноре… да хотя бы в слизня, пощади бедняжку.

— Так и быть. Но извести его, чтобы не вздумал мне докучать. И моя башня, если только он туда сунется…

— Ты ворчишь хуже тролля под мостом!

— Имею право, — напоминая, Людвик сжал её руки. О да, право он имел. Единственный мужчина, с которым королева сблизилась, не деля ложе. В отличие от прочих, она не боялась ни колдуна, ни его колдовства. Королевская дочь уродилась рисковой и любопытной, отчего хватался за голову взращивающий наследницу канцлер Урсель. Его обида была горше слёз поруганной девы, когда Хенрика доверила брачный договор сенешалю. Людвик же поил её горячим шоколадом, горячим вином и сонными микстурами, когда заключать брак стало не с кем.

— Лауритс Яноре — твой будущий король, — сказала, как приговорила Хенрика. Кузен не повинен в том, что выжил, барахтаясь в песках и крови. Жених не виноват в том, что прошёл две войны и пал на досужей охоте. Так почему же она зла на обоих? — Постарайся придать этому хотя бы небольшое значение.

— Много чести, — Людвик подкрутил усы, делающие из просто красавца щёголя и царедворца. — Единственная королева, которую я принимал за королеву, бежит от замужества, отбившись короной…

— Людвик! — Хенрика ударила его в грудь. Видела бы её сестрица, боящаяся коснуться мужа в обстоятельствах, не предписанных те́ксисом[1]. — Ты прекрасно всё понимаешь, прекратим это.

— Нет! — Разве он повышал когда-нибудь голос? Хватало репутации. — Есть ещё способы, я мог бы попытаться…

Ах, вот он о чём.

— Милый Людвик, — Хенрика поманила его пальчиком, пусть приблизит лицо. Сенешаль повиновался, и бывшая королева чмокнула пахнущую мускусом и амброй щёку. — Не пора ли признать, что все старания — тлен? Я уже не вспомню, сколько твоих микстурок выпила. И, наконец, у меня есть гордость. Проживу без короны. Но хоть ты-то не бросай Блицард сейчас.

— Как же он без меня, — сенешаль сдался.

— Вот и славно. — Хенрика разгладила ему встопорщившиеся было усы и обернулась на шорохи в гардеробной. — Юльхе! Нет! Не вздумай брать это платье! Горчичный цвет омерзителен! Из тебя не выйдет золота, потому что ты роза!

Юлиана поспешила отложить платье как нечто действительно омерзительное. Рядом разевал бездонную пасть сундук, на козетке дожидались вступления в новую жизнь три пары туфель из шерстяной ткани разных цветов — подарок возлюбленной подруге от её королевы. Однажды Хенрика обула пару с узорной просечкой в собор, и к концу обедни начался дождь. Между крыльцом и каретой разлилась возомнившая себя озером лужа, и кузен рыцарски пожертвовал плащ. Теперь кузина возвращала долг. Короной. Между прочим, головной убор королей…

Сухие горячие пальцы сомкнулись на её запястье.

— Последнее предложение, моя королева. — Человека, говорящего горячечным шёпотом, невозможно не слушать, как невозможно не слушать умирающего или безумца. — Вы возвратитесь ко двору вместе с нами. Выйдите за Яноре, основательно, не отлынивая от брачной ночи. А я создам иллюзию растущего живота, поверит даже ваш глупый кузен! Вашим лекарем буду я сам, моё почтение, сударыня. Когда подойдёт срок рожать наследника, я подыщу такого младенца, который наследует вашу прелестную курносость, ваши резкие скулы, кошачью грацию и пытливый ум. Буде глупый кузен посмеет докучать вам, я своими руками сотворю несчастный случай.

Хенрика рассмеялась, но ни себя, ни тем более Людвика обмануть не смогла. Это Юлиане форн Боон с лёгкостью давались и хохот, и роды. Нагулянный малютка вышел из неё с невероятной лёгкостью. Будь Хенрика не королевой, а одичавшей ведьмой, забрала бы малютку и бежала с ним хоть в леса, хоть на болота. Но такой королеве как она положено справлять распутным фрейлинам приданое и милостиво становиться нечаянным младенцам восприемницей, духовной родительницей.

— Вынуждена ответить отказом, дорогой Людвик. — Ну и дура, потому что Орнёре — единственный, кто не просто уговаривал подумать и остаться на троне, но и предлагал помощь в этом деле. А Блицард отпускал свою королеву, как родитель отпускает неразумное дитятко посмотреть свет, забыв обиды и причитая. — Есть долг, исполнение которого женщина не смеет доверить мужчине. Будь то выбор ленты для волос или рождение наследника.