— Ваше величество! — Маской надетая на лицо досада, торопливый поклон. — Я в отчаянии, что опоздал. Я молился у себя за ваше, матушкино и братнее здравие, совершенно забыв о времени.

— Мы бы предпочли, — не сочтя приличным удивляться, папенька заворчал, — чтобы наш сын стоял мессу рядом с нами, ибо зрелище стоящих плечом к плечу Стражей Веры угодно Пречистой деве.

— Я виноват и ищу у вас прощения.

Король ещё раздумывал, монашеки уже решили.

— Сердце, в коем коснеет порок, да не отыщет пути в Царство Солнечное, — хлюпнул правый.

— Истинно так, брат мой. — Левый приходился правому братом не только по вере, но и по матери. Плосколицых шептунов в один и тот же час породила одна женщина, согрешив, вероятно, с камбалой. — Да избави Безначальный принца от помыслов грешных, ибо сам он не ведает, не разумеет, в лунном мраке бродит.

— Да обратится Луна в невидящем оке Солнцем, да довлеют над грешником взоры Девы всепрощающие, — произнося имя Пречистой, правый дёрнул лапками — это его прошибло священным трепетом.

— А́мис, брат мой, — левый на секунду подпёр пальцем-щепкой щёку. Райнеро мог присягнуть, что благочестивые братцы исподволь гордились своим родимым пятном — кругляшом с четырьмя лучами, условно повторяющим знак Пречистой девы.

Монахи одновременно занесли лапки в осеняющем жесте, всё-таки вынудив закоснелого грешника нагнуть перед ними голову.

— Король отец мой, — принц Рекенья дал понять, что отныне говорит с отцом и только с ним, — прошу, примите мою исповедь.

Франциско взглянул на него с беспокойством, потерявшие железную хватку пальцы затеребили королевскую цепь, спутав с чётками. Интересно, какие злодеяния он успел приписать сыну? Как бы там ни было, короля постигнет… разочарование. Франциско махнул камбалиным сыновьям, те согнулись и попятились прочь. Всё же было в них что-то от морских гадов.

— Идём, сын наш. — Его величество с неожиданной прытью устремился в цветочный лабиринт, Райнеро пошёл с отцом в ногу. — Вознеси ко Всевечному раскаяние в содеянном и объяви нам, что ты сделал, не утаи от нас.

Весна была всё та же. Горела гранатовым пламенем, пела над мраморной чашей фонтана, чесала ветряным гребнем пыльные гривы олив. Он её вытерпит? Где его воля, где, наконец, его честь? В семнадцатую весну отец сказал, что сын — его боевой таран, и благословил на войну. Папенькино благословение не уберегло от удара в спину, но это не повод! Не повод лишать Райнеро Рекенья-и-Яльте пятой весны подряд.

Франциско уже прореза́л миртовый строй. Боялся не то сыновней исповеди, не то чужих ушей, и гравиевыми дорогами уходил вглубь пронизанного зеленью сада. Райнеро чуть отстал. Ему грезился иной путь и иная земля. Туман ещё сонных Амплиольских гор, прямые стрелы сосен, горько-сладкий аромат ветра над охладелой землёй. В венах кипит кровь, ложная тишина вокруг становится нестерпимой. В скалах, сбрасывая с себя дремоту, ворочается эхо. Свершается! Слышен монотонный конский топот, звон удил, лязг доспехов, живые ещё голоса… Блаутурцы совершают разведывательную вылазку, блаутурцы не в состоянии подсчитать, сколько воронов слетелось на эту землю. Сиятельный Куэрво выжидает, засада научает терпеливости. Принц Рекенья пока не понял, обучаем ли он. Под ногами там и тут цветёт дрок. Жёлто-лунные цветы молят о крови, эта мольба невыносима. Шире клюв! — Куэрво раздувает хищно вырезанные ноздри. Шпага рубит мглистый воздух в клочья, маршальский конь стелется в прыжке, мчится по склону вниз. Сердце Райнеро пускается вскачь, голову кружит, Пречистая дева, вот оно! Он вновь подражает сиятельному герцогу, как десять лет назад. Только шпагу, на всякий случай, держит в правой.

Принц Рекенья очнулся. Сиял неистовый апельсинный огонь, на белокаменной скамейке воцарился отец. Под деревьями выстроились колючие кустарники, все в улитках. Странницы медленно и печально влачили завёрнутые спиралью горбы. В кронах выписывали рулады птицы. Земные твари не выказывали королю никакого почтения, и Райнеро взял это на себя. Ветер гонял засохшие цветки апельсинов. Принц Рекенья покорно придавил их коленями.

— Твои грехи оставляют седину в наших волосах. — Строгий голос, прикрытые глаза, сплетённые в замок пальцы. — Что на этот раз?

— Я согрешил.

— Мы слушаем, сын наш.

— Я не почтил Всевечного своим присутствием этим утром. И прошлым… И позапрошлым… Это долгая история. — Закрыть глаза, опустить голову. Как просто, когда каешься не ради покаяния. Как было бы сложно, кайся он по-настоящему. Но этого не будет, не может быть. Райнеро Рекенья-и-Яльте не жалел о прошлом и не страшился будущего.

— Кайся, сын наш.

— Я поднял руку на своего брата. За дело. Он боялся залезть на дерево и страхом своим позорил гордое имя Рекенья. Я не сдержался, грешен.

— Да пребудет с тобою впредь терпение и почтение к ближним твоим. Кайся.

— Минувшим вечером я обратил взоры на одну донну, и во взорах моих не было благоговения.

— Что ты с ней сделал? Кайся!

— Отец…

— Опорочил, подвёл под монастырь? Заколол её мужа? Отца, брата?

— Ничего подобного, отец мой… Мы согрешили по обоюдному согласию, но обычно на исповеди от меня не требуют подробностей того, как…

— Мы прощаем тебе это. Но впредь задумайся и не будь столь падок на женщин.

— Да, отец.

— Кайся.

— Я жажду вражеской крови. — Райнеро исподлобья глянул на короля. Дурное сердце заколотилось.

— Ты кого-то убил! — Франциско сгрёб в горсть цепь — и когда снял? — упёрся ей в колено, подавшись вперёд.

— Пока нет.

— Хорошо, продолжай. — Король откинулся на скамейке, оглаживая рубин за рубином. Всё лучше, чем стучать чётками. — Кайся.

— Я посмел солгать отцу моему. Отнюдь не нужда в покаянии подвигла меня искать встречи с ним.

— Что ты сказал, сын наш?

Принц Рекенья вскинул голову, принимая на себя прославленный грозный взгляд. Ходили байки, что десять лет назад придворные валились под ним в обморок.

— Увы, это так. Вы прощаете мне этот грех?

— Мы подумаем. — Франциско сжал его плечи. В этих руках ещё оставалась сила, побуждая подняться с колен. — Твоё неумелое покаяние вызвало скорбь святых, но мы эти грешки отпускаем. Садись. Можешь рассказать, к чему ты устроил этот маскарад.

— Дух мой мечется и сердце моё изнывает под бременем долга, который мой отец не позволяет мне отдать. — Райнеро повернулся к королю. Франциско не смотрел на него, тяжело дышал в бороду, видимо, обдумывая услышанное.

— Что же наш сын называет долгом, который камнем придавил его сердце? — голос напряжён, косматые брови сошлись у переносицы, он всё же понял. Но проверяет. Вдруг свершилось чудо, и беспокойный сын усмотрел долг в человеколюбии и служении вере? Придётся разочаровать.

— То долг перед любезной Эскарлотой, отец. Враг оскорбляет её и льёт её кровь. Я присягал защищать Эскарлоту, но отступился от присяги по твоей воле. Годами я не противился твоему решению, но покой развратил меня. И я не вижу иного пути оправдаться, чем поднять меч и вступиться за прекраснейшую из женщин! — В груди клокотало, словно Райнеро в турнирном доспехе нёсся вскачь по ристалищу.

Коли так, то Франциско чуть было не выбил его из седла:

— За Эскарлоту вступаются те, чьим долгом это действительно является. Не стоит спутывать долг воина и долг короля, сын наш.

Райнеро провёл по шее рукой, эта битва давалась непросто. Но хочешь воевать по-настоящему — выйди с победой из словесной баталии.

— Король отец мой, — правая рука сжала край скамейки, — но ведь и ты познал войну. Ты прославил себя во множестве битв, но не позволяешь сделать этого мне. Навязанное мне бездействие позорит имя Рекенья.

— Честь дома Рекенья страдает от другого, — не согласился Франциско. — А именно, от твоих скандальных… шалостей.

— Я готов искупать былые прегрешения сражение за сражением, войну за войной. Я готов, отец. У меня сильная рука, верная сабля и крепкий панцирь. Я защищу Эскарлоту и принесу ей славу, ну же!

— Прекрати перечить отцу, негодный мальчишка! — Франциско дёрнул цепь, та натянуто зазвенела. Рубины поймали отблеск солнца, кровь на золоте. Король начал надавливать на камни большими пальцами на камни, перебирая их.

Райнеро покачал головой, видит Пречистая, он долго держался.

— Я не хотел этого говорить, но посмотри на наших врагов. Его величество Мэдог Нейдреборн в молодости стоял во главе армии. Его сын Айрон-Кэдоган создал непобедимый полк и жил войной и стяжал Блаутуру немеркнущую славу. — В прошлом принц Рекенья мечтал, как станет королём и повторит успех принца Тимрийского. Они сойдутся в решающей битве, но один не отберёт у другого первенства. Оба выживут. Изопьют крови из общей чаши. Разделят мир пополам и покорят непокорных. Не сбылось, лучший из врагов неудачно потешился охотой. Райнеро скорбел по нему. Судьба так и не свела их лицом к лицу — Отец, король, наместник Всевечного на земле, ответь мне. Почему ты не позволяешь мне сделать для Эскарлоты того же?

— Потому что ты уже бывал на войне и показал…

— Показал, что стою в бою пятерых!

— Что ты не способен исполнять этот долг.

Райнеро растерялся, слова не шли. Как это? Он, живя под знаменем быка[1], не способен исполнять воинский долг? Франциско перехватил его взгляд, большая голова покивала.