— Вздор, король души в вас не чает. — Лёгкое движение сведённых бровей — вот и всё, чего удостоила его Альда в ответ на исповедь!

Будь Берни трезв, его бы рассмешили собственные высокопарные речи, но в подпитии он серьезнел, и отчаяние клевало висок с азартом дорвавшегося до падали ворона.

— Альда, Альда, Альда! — Берни сбросил колет, пропахший кабацким дымом, надавил на подушку, заставляя Альду выпустить ее из рук, сжал тоненькие запястья, обжегшие холодком. — Вы и я — единственная надежда дома Оссори, понимаете? Чайка не уронит на палубу моего отца сына, мать не найдёт младенца, прогуливаясь в холмах. Альда, ради графят. Ради графят хотя бы на час притворитесь моей женой.

— Пойдите прочь, пьяница! — отчеканила графиня Оссори, с презрением приподняв верхнюю губу. Свет луны зловеще сыграл на зубках, что были и острыми, и немаленькими.

Берни не успел в полной мере оскорбиться, сочинить достойный план отступления, как Альда вырвалась, обдав его прохладным, волнующим ароматом, замахнулась подушкой. Оссори увернулся, освободил постель — территорию, куда было ступил и где получил суровый отпор. Его опалило жаром, пробрало злой дрожью, под ложечкой мерзко засосало от невозможности ответить на оскорбление.

— Я сказал вам три года назад, мессира — я не насильник, я буду ждать до любви. — В ушах стоял злейший звон, голос осип. — А вы! Дьявольщина, да это я должен содрогаться при мысли привлечь к себе ледышку!

Альда молчала, затаившись за фортом из одеяла и подушек, молчала, разя мужа льдом глаз. Берни рыкнул сквозь зубы, унял зуд костяшек ударом о колонну кровати. Три года они ругались и не мирились, прибавляя к забытой или утихшей ссоре новые. Притом разражались скандалы невзирая на то, что Берни всеми силами старался не появляться дома, а Альда при его появлении спешила скрыться там, куда он не ступал по доброй воле — в библиотеке.

— Если бы я могла выбирать, — услышал Берни после того, как приладил к поясу ножны и перешагнул порог, — я бы предпочла носить траур по супругу, который сражался на войне и отдал жизнь на поле боя, а не утонул в сточной канаве из-за пьянства.

2

Обручальное кольцо было последней вещью, к которой тянулась в минуты смятения Альда Оссори, но сейчас именно оно поворачивалось на безымянном пальце. Лунный камень в зооморфной оправе — узор сцепленных медвежьих лапок — мутился, как взбаламученное грозой поутру небо. Супружеству четы Оссори шёл четвёртый год. Но Альда помнила, как по пути в церковь на венчание жених преломил губы в ухмылке и без предупреждения стиснул ей палец обручальным кольцом. Она словно очутилась в медвежьих объятиях, если угодно — плену. Игра света рождала пляс синих искр по камню. Рональд хохотал, призывая отдать его вкусу должное, синева искр вторила сини глаз Альды. Но, лишенный бликов, это был сгусток мертвенного лунного цвета, назначенного святым Прюмме цветом траура. Даже такой безбожник, как Рональд Оссори, не мог об этом не знать. Но он с детства прослыл забиякой и «безголовиком», как маленькая Альда нарекла Рональда с его бессменной компанией.

Рональд Оссори рос, из смешного рыжего мальчишки, который одинаково искренне говорил Альде, что у неё красивые золотые волосы, и что она дура, он стал юношей и женихом. Союз Оссори и Уайлсов состоялся задолго до того, как Рональд, давя вздохи, опустился перед Альдой на колено и, почти не размыкая зубов, попросил выйти за него замуж. Для герцогов Оссори это была авантюра, для семьи Альды — провинциалов, которые имели небольшой земельный надел в Оссорийском герцогстве, как раз близ замка Уэйкшор[1], но не титул — удача и величайшая честь. Конечно же, Альду и Рональда никто не спрашивал, и едва Альде исполнилось три, матушка почти подарила дочь матери Берни. И хотя юным жениху и невесте никто не говорил открыто об их будущей женитьбе, оба это чувствовали, оба противились и с особым усердием отталкивали друг друга. За годы, проведённые вместе, они узнали друг друга лучше, чем кого бы то ни было, и в то же время не знали совершенно. Прошли годы, но Рональд по-прежнему видел перед собой маленькую дуру, льющую слёзы по поводу и без, а Альда видела неисправимого безголовика. И не важно, штурмует он крепость на дереве или захватывает город, дарит жука в смоле или обручальное кольцо с камнем смерти. Рональд Оссори не менялся, и, кажется, не менялась сама Альда…

Итак, Альда Уйалс выйдет замуж за человека войны. Он даже очаровал её минут на пять, когда встречал на опушке Марионского леса. Возмужавший, опалённый чужим — эскарлотским — солнцем, с рукой на перевязи, которую до последнего скрывал под замысловато скроенным нарядным плащом.

— Простите, что не сам увёз вас из отчего дома, мессира. — Он поклонился ей с изысканностью, каковой раньше в нём не было, и поцеловал руку. Именно поцеловал — не чмокнул и отвернулся, как делал до того, как уехал за воинской славой. — Надеюсь, вы не слишком утомлены дорогой, и мы славно повеселимся на нашей свадьбе?

— Как вам будет угодно, мессир, — девица Уайлс были слишком воспитана, чтобы проявить чувства. Она совершенно точно не любила жениха. Но её радовали постигшие его изменения. За те два года, что они «провели в разлуке», как это принято говорить у помолвленных, жених очень похорошел. Альда и раньше находила его лицо симпатичным: прямой высокий лоб, низкие брови, придающие суровость обычно лёгкому взгляду, полные губы. Теперь он выглядел намного взрослее, он приобрёл военную выправку, не утратив врождённой грации, подрос, пожалуй, до ста двадцати пяти ний[2], а плечи у него стали широкими — за всем этим, как за каменной стеной. Невыносимая рыжесть его волос несколько померкла, кудряшки, хотя и по-прежнему падали ему на лоб, ослабли, и Рональд больше не походил на барашка.

Второй раз он целовал ей руку дольше положенного, стянув перчатку. У Альды перехватило дыхание. Может быть, замужество окажется не хуже затворничества среди книг. Может быть, Берни поумнел, и ей больше не захочется обрушить на его глупую кучерявую голову фолио? За два года он нанюхался пороха, брал города и, надо полагать, горожанок. Под одеждой у него, кроме литых мышц, наверняка появились шрамы. Он пропах войной. И теперь вернулся, чтобы сдержать слово перед затворницей и книжницей, которое дал не совсем по доброй воле.

— Я бы мог провести с вами вечность под этими елями, но.… Окажите мне честь: доедемте до церкви св. Иды в моей карете и под моим эскортом.

— В этом есть резон, — Альда обрадовалась, не подав виду. Её совершенно утомил брат, грозящийся засунуть зятя в мешок и в таком виде «волоком приволочить» в Эльтю́ду[3], требуя для сестры развода и возвращения ей девичьей фамилии. — Тем более, что нам с вами предстоит узнать друг друга заново.

— Заново? — Рональд хохотнул. — Мессира, я вас умоляю, разве вы изменились? Вы, я погляжу, так и не нашли себе другого жениха. Это прискорбно, неужели никого не очаровал ваш ум? Я думал, приеду, благословлю и со спокойным сердцем женюсь на другой. Да что теперь! Раз дождались меня — придётся брать в жёны вас. Итак, вашу руку, мессира.

В этот миг все чаянья Альды рассыпались осколками льда. Вложив во взгляд весь холод, на который была способна, она посмотрела в насмешливые голубые глаза графа Оссори.

— Это так рыцарски с вашей стороны.

От протянутой ей руки девица Уайлс отказалась.

В карете, где подушки источали упоительный запах новой кожи, Альду ждали ещё несколько сюрпризов. Разумеется, сомнительных. Во-первых, этот дурак стиснул её палец обручальным кольцом и сидел с ухмылочкой до ушей. Такая нетерпеливость была просто неприлична. Во-вторых, он попытался сказать то, что исправило бы недавнюю грубость. Вышло неудачно:

— А глаза у вас синие-синие… Удивительные. Прямо как лёд.

Альда заморозила его тем самым льдом, и жених отвернулся, выпятив подбородок. В-третьих, его левая рука оказалась на нарядной, в тон колету, перевязи.

— Что вас покалечило? — девица Уайлс попыталась сгладить собственную невнимательность, как ранее Рональд — грубость.

— Ворон клюнул.

Следующие слова, которые они сказали друг другу, были словами согласия сочетаться браком.

К концу бала, который Рональд Оссори давал в своём особняке и который почтил своим присутствием его величество Лоутеан Первый Нейдреборн, графиня Оссори думала лишь об одном. Притом, думала с ужасом.

Облако постели под золотистым балдахином пугало её до дрожи в коленках. Она сидела на краешке, уперев ступни в прохладный приступок, когда в дверях появился Рональд. Ему помогли снять колет. Но всё прочее, видимо, доверили ей.

— Альда Оссори, графиня Уэйкшор, — он произнёс это с такой лёгкостью, словно она приняла имя его семьи десятилетия назад, — я понимаю, кто я для вас. Однако нелюбимый муж — это ещё не насильник. Полагаю, я найду в вас союзника, если предложу повременить?

Вероятно, он предлагал отсрочку брачной ночи, потому что его «клюнул ворон». Это доставляло ему гораздо больше неудобств, чем он показывал.

— Всем сердцем надеюсь, что вы быстро оправитесь, — Альда прикрыла облегчение приличествующей случаю репликой.

К её удивлению новоиспечённый супруг насупился, упёр кулак здоровой руки в бок.

— Дьявольщина! Мессира, да вы меня оскорбляете! — И вдруг две вертикальных морщинки между бровей исчезли, глаза посмотрели мягче, теплее. — До любви, Альда. Я предлагаю повременить до любви.

Когда он ушёл, закрыв за собой двери, графиня Оссори по детской привычке возвела вокруг себя сугроб из одеяла и задумалась. Не то Рональд проявил высшей степени благородство, не то унизил её.