Дождь заливает город, светлопрестольный город, пела погода новый романс драматика, ставившего светские пьесы в святые дни, вечность осиротевший без истинного короля. Патио со всеми его яблонями и розами, скамейками и статуями рассеивалось, иссечённое хлёсткими косыми струями. Ступени лестницы на галерею выскальзывали из-под сапог, и ради сохранности своей шеи Котронэ замедлил шаг. Карой за промедление ему стал беззвучный для уха щелчок от Клюва ви Ита: канцлер передал его, сморщив и тут же распрямив нос. Он стоял на крытой галерее по правую руку от короля и с перелины на плаще сгонял морось.

— Котронэ, — Ита исподволь кивнул на короля Франциско, что как раз смерил камергера настороженным, недоверчивым взором. — Не смей о чём-либо спрашивать. Просто сыграй Райнеро прямо сейчас.

Сезар не понял, как его руки скрестились на груди, а ноги, увы, не такие же тощие, расставились шире. Он тряхнул головой, смахивая со лба волосы.

— Король, отец мой, — заговорил он голосом, на полтона ниже его собственного. — Я грешен, ибо жажду вражеской крови. — Веки опустились. Но лишь затем, чтобы резко подняться, высвобождая прямой, непримиримый, иззелена-зелёный взгляд. — Дайте. Мне. Командование

— Война должна быть поручена тем, кто способен с ней уживаться и оборачивать её выгодами для себя и своей страны, ты же показал, что тебе не по си… — король Франциско начал было надвигаться на неуёмного «сына», как вдруг отпрянул, чудом на задавил Клюва и неловкими пальцами и сотворил солнечное знамение.

Котронэ поклонился, спрятав усмешку за прядью волос. В своё время сам демон театра пал пред величием его актёрской игры.

— Если это не происки Отверженного, то божественный дар, — пробормотал Страж Веры, качая взлохмаченной от сырости гривой и не глядя творя знамение за знамением. В живом глазу плескала чистейшей воды растерянность, стоило бы торжествовать — лжеРайнеро смутил отца, чем не мог похвалиться Райнеро настоящий.

Но Сезар ощущал только горечь во рту и дрожь в теле. Король Франциско кивнул канцлеру и спешно покинул галерею через первую же арку. При более чем внушительных объёмах он ухитрялся передвигаться с быстротой шмеля. Наверное, сказывалось прошлое воина, но Сезар, как и Райнерито, застал уже Стража Веры, что расходовал мощь голоса на проповеди, а силу рук на перебирание чёток.

— Он придумал тебе дельце, достойное твоих трагикомедий, — хмыкнул Клюв ви Ита, у которого не было ни военного прошлого, ни духовного настоящего. Он возложил свою ещё нестарую тридцатипятилетнюю жизнь на алтарь государственного служения. Правда, Райнерито своими выходками частенько подкидывал наставнику побочную работёнку. Она сводилась к тому, чтобы сочинять нашкодившему принцу оправдания или же смягчать гнев короля, если «проделку» не удавалось замять. Устраивал ли Райнерито ристалище в Знамённом зале, выпрыгивал на арену корриды вместо рехонеадора, закалывал, защищаясь, и сбрасывал в реку мужей своих пассий, Клюв ви Ита всегда держал для него наготове защитную речь. Сезару же отводилась скромная роль осведомителя, иногда приходилось совмещать её с обязанностями слуги и подельника неугомонного принца, из-за чего у него с трудом находилось время на официальные обязанности камергера[1]. И надо же было стройному порядку сбиться, когда на кон встало нечто много большее, чем свободное передвижение по королевству… — Сезар, будь добр, всё же снизойди до своего канцлера или хотя бы зятя.

Котронэ вздрогнул, потряс головой, та откликнулась отчаянным пустозвонством. Ита за рукав увлёк его подальше от перилл и мороси, но и внутрь не торопился. Сердце забилось быстрее, будя замерзающую кровь. Камергер взглянул на канцлера с немым вопросом.

— Его нет в Эскарлоте и на границах, — наставник поджал губы, явно выражая недовольство поведением воспитанника. — Но тебе, мой обожаемый шурин, предстоит убедить его добрых подданных, а равно и подданных короля Франциско, что принц заглатывает своё горе морским воздухом Валентинунья. Другими словами, — Ита со вздохом обратил на Котронэ два тёмных круга, над которыми предлагалось угадать глаза, — завтра же поезжай в Валентинунья так, как туда поехал бы Райнеро, убитый горем от потери матери, и запрись в Валенто, продолжая выдавать себя за него. Сговорись со слугами, от ненадёжных избавься. Никто не должен знать о расколе в доме Рекенья, порешил наш премудрый король.

Котронэ кинуло в жар. Клюв выстукивал слово за словом, но его ставленник слышал только шум своего дыхания и грохот сердца. Под сапогами расходились в лужах круги, в прозрачной воде на плитах тускло и зыбко отражалось перекошенное, растерянное лицо — его собственное. Сезар попытался грозно нахмурить брови, вложить во взгляд решимость, как у Райнерито. Отражение испуганно моргнуло. Будет нелегко изобразить это лицо, но он попытается. Зелёные глаза вместо карих, оскал крупных зубов вместо мягкой улыбки и ямочек на щеках. Что же, хотя бы волосы у них с Райнеро были одинаково тёмные, правда, над крупными «сезариньими» кудрями придётся поработать, чтобы превратить их в мелкие кудряшки Райнеро. Принц наделён красотой демона, его камергер, как твердила самая дорогая ему женщина, похож на статую мрачновременного бога. Сезар потёр ладонью нос — прямой, не вздёрнутый, затем подбородок — совершенно без ямочки, совершенно без щетины. Наступил на отражение всей подошвой. Вздохнул так глубоко, что холод наполнил грудь.

— Спятил, ви Ита? Котронэ не пойдёт на это, я не позволю. — Артист внутри него взял дело в свои руки до того, как драматик отписал ему роль. — Два принца Рекенья на одно королевство, не многовато ли? Особенно если один своим существованием толкнёт на смерть другого, а то и нас обоих?

— Ты-ы-ы… — Клюв ви Ита сбился с чинной, словно бы грачиной поступи, заглянул Котронэ в глаза, привстав на носки. Превосходя подопечных в размахе плеч, он уступал им ростом, но это не мешало ему раз за разом созерцать покаянно опущенные буйные головы. — Не распускайся, я хочу говорить с вдумчивым и разумным Котронэ, а не пропадающим невесть где Рекенья-Яльте.

Разумный Котронэ кивнул, рассеянно снял с блестящих от влаги кудрей канцлера белый лепесток, сдул его с ладони. Последний след отцветшего лета взвился к серой мгле туч.

— Отнял у меня лицо, но хочешь разговаривать? Смешно. — Ветер примчался в город каменных склонов Грорэ, выстукал дождь по черепице крыши. Он выдувает песню — и мертвеет земля. — Лучше скажи правду. Меня же казнят в конце этого дурного спектакля?

— Ну… Не исключаю. — Канцлер виновато развёл руками, зашёл немного вперёд, встав между камергером и лужей, откуда его было бы славно окатить. — Сезар, это важно. Своим лже-появлением ты можешь выманить настоящего Райнеро, а уж там будь спокоен, на сцену выйду я.

Мигель наиграно склонил голову, прижал к сердцу руку, как артист перед овациями благодарного зрителя. Иногда этот канцлер действительно сбрасывал маску учёного ворона, но только иногда. Например, за бокалами вина, которые они поднимали в честь очередного спасения задницы Райнерито, столь любимой девицами. Сезар сощурился на ухмылку Ита. Тот вскинул бровь, близко посаженные глаза говорили яснее губ.

— Не думаю, что это план короля Франциско.

— Верно, это мой. — Мигель кивнул ему, как оправдавшему надежды ученику. — Франциско же хочет обезопасить себя от бунта… Если все убедятся, что принц сидит в Валенто и с горя не выходит в люди, настоящему Райнеро будет довольно трудно собрать людей для восстания.

— Восстание? — Сезар сжал скользкий столбик баллюстрады. — Думаешь, Райнеро затеет…

— Конечно затеет, или это не я его учил! — Клюв ви Ита взмахнул руками, вспугнул приютившуюся на перилах птицу. — Он уже пытался убрать от трона младшего брата, пусть и не показывая при этом рук. Неужели не очевиден следующий шаг? Собрать армию и свергнуть Франциско. Поэтому постарайся быть как можно более достоверным принцем. Ты понимаешь? Мне нужно, чтобы Райнеро услышал о тебе хоть из Мироканской пустыни и примчался убивать самозванца прежде, чем его армия окружит королевский дворец.

Сезар отвёл взгляд от Мигеля, опёрся локтями о мокрые перила. Вода медленно просачивалась сквозь рукава колета, но холод не отрезвлял, ему не тягаться с тем, что уже поселился внутри. Райнерито не питал к брату особой привязанности, часто избегал, и всё же любил, по-своему. Но приказать убить? В это не верилось тем сильнее, когда Сезар вспомнил того убитого горем друга, готового сдаться страже без борьбы, без протеста. В это не верилось… Но лишь тому, кто знал принца Рекенья недостаточно хорошо. Камергер же воочию видел вспышки гнева, ослепляющие разум принца. Он видел, как убивает Райнеро Рекенья-и-Яльте. Мог ли Райнеро убить малыша Гарсиласо? Нет. А слабого соперника на пути к трону?

Из-за ближайшей арки на галерею долетал досужий стрёкот. Придворные пренебрегли траурным тексисом, чтобы возрадоваться роспуску «блицардских выморозков» — земляков королевы Дианы, составлявших треть её свиты. Северянка не любила Эскарлоту, и та не любила в ответ. Райнеро бы перегрыз гогочущие глотки зубами. Сезар едва не крикнул, чтобы заткнулись, но Мигель сжал его локоть.

— Но… что дальше? — Котронэ выдохнул, стряхнул с рук воду, отошёл от арки. — Когда Райнеро появится.

— Моя роль, моё соло, называй, как вздумается. — Выпустив его локоть, Ита закивал сам себе, застучал ногтем по носу. — Но я хороший актёр и не стану раскрывать зрителю дальнейший сюжет.

— Мигель, так и скажи, что не знаешь!

— Откуда, Котронэ, по-твоему, эти мешки под глазами? — Канцлер указал на живописные тёмные круги. — Это знак того, что я знаю всё, у меня в голове всевозможные ходы, да, я знаю всё, но мне не хватает только одного — Райнеро!

— А что станет с камергером, знаешь? Молчишь? — Сезар резко оборвал шаг, ударил ладонью по перилам. Он всегда был готов положить за принца голову. Всегда…Но готов ли теперь? — Я могу попрощаться с Оливией и Пенелопе, с Сезариной?