— По-твоему, из-за твоей самонадеянности генерал должен был обречь на гибель ещё больше солдат? — Лотти накинул на плечи одеяло, встал с кровати. Взлохмаченные волосы, щетина не одного дня. Король снова терзался душевными муками.

— Дьявольщина, Лотти, это была не разведка, насмешка, в неё отправили полк в полном составе! В случае нападения нас бы перебили прежде, чем мы смогли отступить, в ущелье не спрячешься! — В голове загудело, уши сдавило от гулкого крика, скрежета стали. Лавеснор не остался в прошлом, он жил с ним, давил на плечи, шептал в уши. — Я не дорожу своей жизнью, — голос осип. Берни всмотрелся в тусклые глаза короля. — Умереть для меня было бы благом, но я не могу, не сейчас. Роксбур сказал, что он знал о нашем разговоре. Ты совершаешь ошибку, окружая себя подобными людьми, предавая мою тебе верность.

Лоутеан молчал, часто дыша и не сводя с Берни глаз. Берни сделал шаг назад. Неужели он слишком грозен в своих речах? У Лоутеана есть повод его бояться, но какой?

— Что… что ты от меня хочешь, кузен? — Лотти совладал с голосом, свёл брови, белые пальцы стиснули у горла края сползающего одеяла. Так сжимают эфес сабли, рукоять пистолета. — Чтобы я взял назад своё слово, слово короля, обещавшего наказать клятвопреступника? Казнил генерала, приказа которого ослушались и теперь оспаривают другие его решения? Пока что я вижу лишь испугавшегося за свою головушку кузена, который вдруг понял, что смертен, и теперь боится разделить свою участь с другими. Я не прав?

Лоутеан медленно приблизился к Берни, полы одеяла легли у его ног мантией. Всклоченный ото сна, король всё равно оставался «любителем красивых телодвижений», как сейчас назвал бы его Энтони. Лотти смотрел внимательно, даже пытливо. Игрался? Пусть, лишь бы услышал!

Оссори покачал головой.

— Ты слеп и наивен. Твой брат собрал людей, готовых отдать за короля жизни. Я не прошу помилования, казни меня, только сначала позволь исправить… Пойми, я должен искупить вину! Восстановить честь дома, честь Оссори… Умерев, я этого не смогу, я прошу лишь об отсрочке… Прошу о жизни для полка. — Упившаяся кровью земля, багряные камни, жар солнца, на скалы падает небо, и ворон раскатисто хохочет в нём. — Не отстраняй драгун, Лотти! Я могу восстановить полк. Казнив же меня сейчас, ты лишишься единственных верных тебе людей.

Лоутеан вдруг рассмеялся. В ночной тиши его звонкий смех звучал обречённо, наиграно. Кэдоган смеялся от души, запрокидывая голову. Его брата смех подобно кашлю. Берни сглотнул, обернулся к дверям, но нынче ночью стража не знала бдительности.

— Неужели? А мне казалось, я наоборот избавляюсь от заразы, которая даже не старается делать вид, что уважает меня. — Лотти утёр выступившие от нервного смеха слёзы, ткнул Берни пальцем в грудь. — Ты хочешь искупить вину не передо мной, перед покойным побратимом. Возродить его дело для него, не для меня. Так кому ты верен, кузен Берни? Я дал тебе шанс показать послушание, верность, и ты сам выбрал смерть.

Сердце вздрогнуло, шумно ударило в виски. «Избавляюсь от заразы». Королёк до сих пор боролся с памятью Кэдогана. А Роксбур был рад помочь «избавляться»… Не сжать эфес сабли стоило Берни больших усилий. В голове прояснилось, лёгкая, стремительная злость пронзила скорбь. Ах, Мышиный хвостик хочет его жизнь?

— Ты совершаешь ошибку, — Берни склонил голову, силясь скрыть гнев. Не сорваться, не сейчас, вытерпеть.

— У меня есть верная мне армия, не забывайся!

— Тебе ли?

— Намекаешь на бунт?

— Ни в коем случае…

— Прикуси язык, Оссори, — процедил Лотти.

Берни слышал собственное дыхание, но Лоутеан не замечал его злости. Он наслаждался тем, что наконец может дёрнуть медведя за цепь. Вот только звенья той цепи давно заржавели, и зверь сидел на ней добровольно…

— Уважать тень короля невозможно, но быть верным короне — да, что и делали драгуны. — Оссори вскинул глаза на Нейдреборна. Самодовольная ухмылка медленно сползла у того с лица, Лоутеан мотнул головой.

— Убил их не я — ты, — едва слышно прошуршал Мышиный хвостик.

— Так позволь возродить полк! — Оссори едва не сорвался на рык, но опомнился и продолжил уже спокойнее: — Это будут новые, верные тебе люди.

— Я услышал тебя. Полк, честь рода Оссори… Это хорошая мысль. Полк возродят. — Лотти вдруг снова прищурился, ухмыльнулся, пугающе напоминая Кэди. — Но как туловище дракона может жить с мёртвой головой? — Лотти неспешно двинулся вокруг Берни. Повернуться на голос королька — немыслимо. — Тебя легко заменить, кузен Берни. Полковником станет Аддерли. На месте моей правой руки — Рейнольт. Он заменит тебя во всех отношениях, ведь сегодня днём Дисглейрио просил у меня дозволения взять в жёны вдову Альду Оссори.

— Альда… — выдохнул Берни холодное как никогда имя. Ветер не подвинет Амплиольских гор, графята уже никогда не появятся…

— Жаль, ты так и не оставил после себя наследников. — Лотти прицокнул языком, остановился на лунной дорожке. — Это бы побороло и вторую твою беду — потерянную честь рода. Я лично бы воспитал истинного Оссори! Преданного мне до последнего вздоха, всей душой, не знающего мертвеца в сюзеренах! Может, займёшься этим? Я отложу казнь до беременности твоей жены. Уверяю, если этого не сделаешь ты, до неё доберётся кое-кто другой…

— Ты, не смей! — Не помня себя, Оссори развернулся, схватил Лоутеана за ворот сорочки. — Жалкое подобие короля, ты сдираешь шкуру с ещё не убитого медведя!

Лотти замер в его хватке, слабо дёрнулся. Опомнившись, Берни разжал кулаки. Лоутеан отпрянул, одеяло упало ему за спину, открывая беззащитное, сокрытое лишь тонкой сорочкой тело. Оссори — цареубийца? Нет.

— Король Лоутеан Нейдреборн, мертвец! — вскричал Мышиный хвостик, отступая к той двери спальни, что выходила в коридор. — Я не оставлю, слышишь, не позволю выжить и части тени брата, а ты её живое воплощение! Тебя казнят, немедля, пресечётся твой проклятый род, пресечётся наконец жизнь моего брата! Я всё сказал. Стража! В моей спальне убийца! Стража!!!


[1]Нейдидра — мифическое создание с женским телом до пояса и змеиным хвостом. Помимо нижней части тела у нейдидры от змеи клыки, ядовитая слюна и вертикальные зрачки.

Глава 18

Эскарлота

Айруэла

1

Обратить день в ночь или хотя бы вечер не мог бы даже Людвик. Это так или иначе смиряло с невозможностью увлечь любезного Мариуса в постель. Хенрика Яльте решила в первые дни своего пребывания пожалеть эскарлотцев, у коих любовные утехи наверняка по расписанию, составленного из заповедей Девы и зверского тексиса, и соглашалась потерпеть до темноты. Решение оказалось мудрым, потому что через час после обеда с Рекенья госпожу Яльте нижайше просили к герцогу Мигелю ви Ита. Хенрика с трудом удержалась, чтобы не сложить пальцы в очаровательную комбинацию из трёх пальцев, сегодня общения с эскарлотцами хватило ей за глаза. И всё же блицардская гарпия с улыбкой направилась в гости к великому ворону Эскарлоты.

Герцог ви Ита ничуть не походил на её сенешаля, а жаль. Но встретил весьма учтиво, дал себя рассмотреть. Он даже пытался улыбаться. Весь одетый в чёрное, с идеальной осанкой, которой должно было найтись какое-то особое, «искусственное» объяснение, выдающимся носом и выразительными мешками под глазами.

— Интересный наряд, донья Яльте. — Мигель, за вычетом невысокого роста и коренастости, немного походил на Мариуса, а может, Мариус походил на него. — Это блицардская мода, украшенные шоколадом юбки?

— Это последнее веяние эскарлотской моды, герцог. — Хенрика отдёрнула руку, облобызал, и будет. — Похоже, вы его ещё не уловили.

— Увы, — покаянно вздохнул государственный мученик, — у меня столько дел, что следить за модами нет ни сил, ни желания…

— Чёрный вам к лицу, — признала Яльте, позволяя подвести себя к креслу у письменного стола, заложенному фолиантами, ими было по силам прибить.

— Разумеется, я же ворон.

Ворон выбрал себе примечательное местечко для гнездования. Едва ли хоть одна комната Сегне могла сравниться с ним в роскоши. У Хенрики испортилось бы настроение, если бы хотя бы один её блицардский подданный отделал себе потолок ромбовидными кессонами с углублениями, покрытыми плитками из терракоты, обил стены песочной тканью[1], затканной золотящимся зооморфным узором, выложил пол ворсовыми коврами, которые не хотелось осквернять касанием туфлей, и всё это обставил бы мебелью с перламутровой инкрустацией.

— Быть может, предложите даме вина? — спросила Хенрика, чтобы перестать глазеть. Есть здесь тайник с винными кувшинами или канцлер пьянеет от знаний? Шкафы были заменены нишами в стенах, закрывающимися дверцами, сквозь щели просматривались обрезы книг.

— Увы. Только это живящее чудо родом из Восточной Петли. — Герцог ви Ита несколько нервной походкой подступил к одной из ниш и действительно явил чудо. За дверцей в мозаике показалась ширма в цветках граната. Отдёрнув её, чудодей исчез и тут же появился с книгой, закрытой на золотые застежки. Несколько на показ раскрыл их, являя пустышку с шёлковым мешочком внутри. Мигель развязал его. Хенрика чуть было не раздула ноздри, вбирая тёплый, горьковатый аромат. Она почти привстала ему навстречу, но передумала. И от удовольствия лишь прикрыла глаза. Герцог скрылся за ширмой. Послышалось знакомое медное звяканье и клокотание. Где-то там, в блицардских снегах, любезный Людвик дописал для неё очередное письмо, попивая очередную чашку шоколада…

— О-о-о, — Хенрика чуть было не облизнула губы, — герцог, вы меня спасаете!

— Донья Яльте любит кахи́ву? — Единомышленник ловко ввернул поднос между Кодексом Мануция и «Поучениями Энрике-Женоненавистника».

— Жить без него не может. — Рученьки так и потянулись к очаровательной медной чашечке, источающей ароматный дымок. — Не нужно сахара!