— Особенно я преуспела в мироканском наречии, — Юлиана бегло улыбнулась и взяла Альду за руку. Неужели они пойдут туда без единой свечи? — Оно помогает мне найти общий язык с его милостью.

— Его милость словно принц из стран Восточной петли, — неуверенно пошутила Альда, семеня за подругой. Юльхе ступала по мраку завидной летящей поступью. Их юбки шелестели о стены, сапожки с шуршанием скользили по деревянной поверхности, плавно уходящей вниз. Нюх пытался уловить запахи сырости, но тайный ход содержался в сухости. Впрочем, даже великий Айрон-Кэдоган не смог избавиться от сквозняка.

— Его милость — король из стран Восточной петли, — рассеянно отозвалась Юльхе, останавливаясь и снова выбрасывая руки вперёд. — По праву меча, конечно же.

Снова хлипкое щёлканье. Тьма в образовавшемся овале была менее чёрной, чем вокруг. Юлиана шагнула вперёд с прежним бесстрашием. Сколько же раз статс-дама королевы порхала меж влюблёнными, устраивая тайные свидания… Кэдоган возвёл Сегне за три года, в подобный срок не построили ни один дворец на свете. Для жилья Сегне стал пригоден через год от начала строительства, в 1519, а помолвка блицардской королевы и блаутурского принца состоялась в 1520. Должно быть, самая великая любовь своего века не нуждается в благословении церквей и законов и даже гибнет при его приближении…

Пахнуло дымом и воском. Красные огоньки один за другим прожигали покров темени. У Альды сладко засосало под ложечкой. Нахождение в потайной комнате, о которой знали лишь трое, возвращало её в эпоху безголовиков и делало самым головастым из них. Неторопливо она двинулась по дощатому, в пуху пыли, полу. Ни единая дощечка не откликнулась скрипом. Ну, конечно же, терпеть неполадки в предметах вокруг себя было для Айрона-Кэдогана столь же немыслимо, сколь держать в сырости порох.

Потайная комнатка оказалась чем-то средним между оружейной и мастерской. По низкому, выбеленному потолку вился план дворца Сегне, выполненный грифелем в мельчайших подробностях. При рассматривании закружилась голова. Переднюю и заднюю стены сплошь покрывали броня и оружие, холодное и огнестрельное, его бы хватило, чтобы вооружить целый эскадрон. Графиня Оссори без труда опознала шпаги с затейливыми рукоятками, сабли с тонкими, разной степени изогнутости клинками, кинжалы треугольной формы. Но сдалась, пытаясь выяснить предназначение «монстра» с рукоятью аркебузы и раструбом боевой трубы на месте дула. У подножия боковых стен вперемешку грудились ящики и обитые железом сундуки, на некоторых были свалены огромные свёрнутые в трубы листы, перехваченные шнурами и лентами.

Но едва ли было возможно рассмотреть сами стены: так густо их усеивали стаи желтоватых листов. На одних графиня Оссори различила чертежи каких-то неясных изобретений. Чуть не сгорела со стыда, узнав на других листах себя, нагую. Существование этой работы не стало для неё открытием, но досель она видела только фрагменты. Художник был столь любезен, что подбросил ей, восемнадцатилетней и ничего не подозревающей, ворох листов. Полуанфас лица, изгиб спины, контуры плеч в родинках, кисти рук, отжимающие волосы, влажные завитки на шее, ступни на каменной тверди. Сейчас всё это сложилось в картину: в пол-оборота сидела она на плоском камне в заводи, склонив набок голову и выжимая воду из волос. Как же ей тогда хотелось поведать кому-то об этом бесчестии, попросить защиты! Но герцогиня Оссори уже лишила её своего материнского покровительства, а показать хотя бы один фрагмент Берни или Тони Альда не решилась. Кэдоган же только шепнул ей в тот же день, в который подбросил рисунки: «Милейшие родинки королевства» — и, казалось, потерял к ней всякий интерес.

Но Айрон-Кэдоган умер вместе со своими грешными, дьявольскими проделками, картинка стала делом отзвеневших годин, и Альда свободно выдохнула. Однако сейчас её взгляд упал на целую мозаику обнажённой плоти, обнажённого женского тела. Исполнение грифелем, чёрным по белому, но это не убавляло у изображений стыда и… живости.

— Это Кэди что же… Прямо здесь её… Изображал…

— Возможно… — Юлиана поднесла подсвечник к одному рисунку из сотен. Отсвет пламени затрепетал на изящных, красиво очерченных полукружьях пониже спины, которая тоже была прекрасна. По глубокой линии посередине хотелось водить пальцем. Хенрика Яльте стояла в полный рост, подобная прекраснейшей статуи из парка Элисийского дворца. Если бы эту статую раздели донага. — А что такое? Моя королева и ваш принц очень любили друг друга. Эта любовь взбудоражила весь Полукруг и едва не перекроила все его карты…

— Нет, это неправильно! — Альда повернулась к Юлиане, сжала её запястье в фонарике рукава. — Так нельзя. Ни делать, ни смотреть! Прюмме отрицал такое… Отрицал наготу… Такого нет ни в одной из тысяч книг, картин и статуй, созданных после девятисотого года от Пришествия Блозианской Девы!

— Ваш принц был пролагетелем новых путей, глупенькая, — потешно надув губки, Юлиана упёрла палец в пылающую щёку Альды. Взгляд снова увяз в скоплении греха. — И он понимал, что Мрачновременье опять входит в моду. Нам всё-таки нужно попасть в Библиотеку, я не отпущу тебя не познакомив с последними философскими концепциями и головами мрачновременных чудиков. И не только головами, если хорошо себя поведёшь… Сравним мощь наших мужчин и тех, древненьких.

Пламень свечки с какой-то непристойной медлительностью описал круг по контурам груди королевы Хенрики. Такая бы не сдалась ни корсету, ни туго шнурованному платью. Вернее, обратила бы их ужимки себе на благо. Поистине, Кэдогану находилось, что запечатлеть. Женщина лежала на боку, в облаке смятых простыней вытянув длинные, стройные ноги и подперев рукой голову. Волосы стекали по округлому плечу до бедра и уходили за него, открывая впалый живот и то сокровенное, что располагалось под ним.

— Я… Я просто… Никогда не видела чего-то, что было бы так совершенно… — И вообще не видела людей нагими. Безголовики без рубашек в счёт не шли абсолютно. — Я наблюдала её издали… На балу в честь её прибытия на свадьбу с Айроном-Кэдоганом.

Изображение искупавшейся Альды Уайлс было сделано исподволь, как шалость, дурость, которая легко простится после поспешной молитвы. Рисунки Хенрики Яльте, позирующей в самых немыслимых позах, были восстанием против устоев Прюмме, возведением человеческого тела в новый статус, срыванием покровов и воспеванием грехов. Хенрика Яльте сама казалась божеством, что восстаёт над этим осыпающимся в руины миром. Но что несла она вместе с собою? Зло или благо? Красоту погибели или красоту созидания?

— Если ты упадёшь здесь в обморок… — Прохладные и, в отличие от рук Альды, сухие ладони закрыли ей глаза. — Мне придётся позвать твоего мужа, а уж он отругает меня за то, что я испортила его праведную супругу! Хотя я удивлена, что у Рональда такая… Не важно! — Юльхе хихикнула, окутала сладким запахом, а потом Альда поняла, что её поворачивают в обратную сторону. — На счёт три я уберу ладошки, и ты увидишь чудо!

— Мощь древненьких?!

— Очаровашка! Другое чудо, глупенькая. Раз. Два. Три!

Альде Оссори не полагалось хоть сколь-нибудь разбираться в оружии, но при виде двух тонкоствольных красавцев, приминающих бархатное дно шкатулки, ёкнуло сердце.

Редчайшие рукояти мраморного дерева, увенчанные наконечниками-яблоками. Стволы, покрытые затейливым узором насечек из серебра, латуни и кости. На месте колесцового замка располагался стальной цилиндр с множеством круглых отверстий.

Юльхе показала на него тоненьким пальчиком:

— Многозарядные. Новшество, которое придаёт этим пистолетам особую смертоносность. — Пушистые ресницы веерами теней прикрыли глаза: — Свадебный подарок моей королевы вашему принцу. Неподаренный.

Альда нерешительно протянула к пистолетам руки. В сердце честь, в стволах погибель, вспомнился девиз Неистовых драгун.

— Юльхееееее! — грянуло поблизости пистолетным выстрелом.

Девушки схватили друг друга за руки и обернулись, но проём был пуст. Пока пуст, догадалась Альда, взглянув на подругу, которая с хихиканьем принялась отцеплять от связки ключ.

— Найдёшь в углу боковой стены дверцу. Отопрёшь. Попадёшь в официальные покои Кэдогана, а из них — скорее в объятия мужа!

— Юльхе! Юльхе, где ты?! — выкликал его милость Лауритс I Яноре. Он находился не так и близко, вероятно, у спальни королевы, но звучный голос проникал за стены. — Где мой любимый чтец? Выходи и прочти новую надпись!

Альда вытаращила глаза. Ей с самого дня приезда очень хотелось увидеть короля, но слушать, как он в подпитии зазывает возлюбленную…

— Ну, увидимся, моя милая Альдхен. — Юльхе вложила ей в руку ключик, поцеловала в щёку и упорхнула, заперев дверь, которой они вошли в потайную комнату.

— Чёртова Королева Оазисов! — прорычал его милость, должно быть, при виде возлюбленной. Вдали взвился её радостный визг, переходящий во взрывной хохот.

На язык графине Оссори слетелось множество неприличных вопросов. Где эти надписи, которые должна прочесть Юльхе? Несомненно, это метафора, маскирующая что-то отменно непристойное. Что такое оазис? Наверное, нечто ужасно желанное и достопримечательное для Песочных земель. Какой он, Король Жарких Песков, рождённый Севером и правящий им?

Ключ пощекотал ладонь драконьей чешуйкой. Дары жертвенной девы линдворму. Полюбоваться на прощание!

Когда перед взглядом Альды Оссори вновь разлеглись пистолеты, она неожиданно для себя обрушила на них крышку шкатулки и защёлкнула замочки. Настало время дать очаровашкам хозяина.


[1]Так проходит слава земная — ритуальное выражение, утратившее к описываемому времени авторство. Оно произносится на церемонии вступления в сан Главы Прюммеанской церкви, на церемонии коронации монархов и церемонии посвящения в рыцари. Одновременно с его произнесением единожды сжигают клочок ткани, символизирующей часть рясы св. Прюмме, показывая, как изменчиво и тленно всё земное. Формально имеет ограниченный круг употребления.